Цитаты о ямочка

Коллекция цитат на тему ямочка, сердце, небо, знать.

Цитаты о ямочка

Стивен Ликок фото

„Поднимаясь по лестнице, она решила быть по-настоящему грустной и всегда иметь мешки под глазами…
И пока тебя под корень не покорежило, не согнуло от ночных неживых звонков, будешь пить себе с Олегами и Сережами, будешь верить в то, что было тобой нагрежено, и не ведать, сколько хрустнуло позвонков.
Ты считай их, сколько выбыло, сколько ранило, скольких в панике увел от тебя конвой. Ты уже давно отпела их, отэкранила, ты давно уже решила играть по правилам, но пока еще не выбрала, за кого. Может, хватит столько ерничать и пинаться-то, а потом ночами плакать по именам, принимай как есть, любые реинкарнации, ведь пока тебе глумливо и девятнадцато и тебе пока что нечего вспоминать.
А когда-нибудь ты будешь сидеть на лавочке и честить за нравы местную молодежь. Но сейчас-то на кого ни посмотришь — лапочки, а тебе всегда смешно и пока до лампочки, так иди — пока не знаешь, куда идешь. И пока тебе не скажут порядком явочным подождать у входа с посохом и сумой, будешь девочкой с абрикосовой шейной ямочкой, с золотистой мелкостриженной кутерьмой. И пока везде в кредит наливают кофе там, улыбаются, взлетают под потолок, ты бредешь по лужам этаким Хол-ден-Колфилдом и в любое слово веришь, как в эпилог.
А тебе такая жизнь на халяву дарится, что грешно ее без пользы сдавать в утиль, у тебя слова блестящие в горле давятся, у тебя такие пальцы: кто попадается, никогда уже не может из них уйти. Ты не лучше всех, обычная, в меру резвая, синяки под глазами, кашель, спинная боль, просто как-то так случилось, что Он, не брезгуя, втихаря изволил выдохнуть две скабрезности, и одна вот в ноябре родилась тобой. Над тобой огни вселенные не удвоятся, не разрушится какая-нибудь стена, просто Он созвал свое неземное воинство и решил на миг тебя окатить сполна.
А тебя учили — нужно смотреть и взвешивать, чтобы вдруг потом не вылететь из игры. Но вокруг апрель и небо — какого лешего, у тебя такое сердце, что хоть разрежь его — все равно должно хватить на десятерых.
Так что ты глотай свой кофе и вишни льдистые, а ударили — так всхлипни и разотри. И запомни — где-то есть еще тот, единственный, кто живет с такой же шуткою изнутри.“

„Хочешь вдохнуть свободы — так топай лесом,
Лесом, меня не мучай, тропинка слева,
То, что для всех смертельно, тебе — полезно,
катится твой клубочек — и топай следом.
Нюхай фиалки, небо руками трогай,
Падай, потом захлебнись в поднебесной глуби.
Если ты хочешь женщину — женщин много,
Только одна загвоздка: они — полюбят.
Можешь поверить в Будду или в Мадонну-
Прятать в ключичной ямочке крест нательный,
Но не проси у них ни тепла, ни дома,
То, что другим полезно, тебе — смертельно.
Время темнеет, в петли свернулись реки,
В ноги твои, как змеи, вцепились травы.
Ты пошутил однажды — шути вовеки,
Раз уж судьба такая тебе по нраву.
Много ли надо — лишь перепутать строки,
Просто слова — а их не бывает жалко.
Бог надорвал пупок от твоей остроты,
Черти краснеют — для них это слишком жарко.
Даже в пустыне — кто-нибудь да услышит,
И не смотри назад, разделяй и царствуй.
Ты будешь первым — а значит, не будешь лишним,
То, что другим — отрава, тебе — лекарство.
И заслонить дорогу тебе — не выйдет,
Деве ли, Дон Кихоту ли в медном шлеме.
Хоть носороги, знаешь ли, плохо видят,
Это при их масштабах — не их проблемы.
Сердце стучит, как маятник, время лечит,
День заблудился в сумраке скорбных комнат.
Если ты все забудешь — тебе же легче
Только одна загвоздка: другие — помнят.“

„И когда ты будешь плакать, что скоро двадцать, то есть четверть жизни вылетела в трубу, не умеешь ни общаться, ни одеваться, и не знаешь — а куда тебе вдруг деваться, только Богу плакаться на судьбу.
И когда тебя не возьмут ни в друзья, ни в жены, а оставят сувенирчиком на лотке, ускользнут, уйдут из жизни твоей лажовой — а тебя из печки вытащат обожженной и оставят остужаться на холодке.
И когда тебе скажут — хочется, так рискни же, докажи, что тоже тот еще человек, ты решишь, что вроде некуда падать ниже, и вдохнешь поглубже, выберешься из книжек — и тебя ударит мартом по голове.
И вода, и этот воздух горячий, ***ский, разжиженье мозга, яблоки в куличе. И друзья, которые все же смогли добраться, обнимают так дико трогательно, по-братски, утыкаются носом в ямочку на плече.
Ты уже такая уютная — в этих ямках от носов твоих женатых давно мужчин, несмеянка, синеглазая обезьянка, под мостом горит Нева нестерпимо ярко, и звенит трамвай, и сердце твое трещит.
А весна всегда отказывает в цензуре, разворачивает знамена, ломает лед, ветер хлещет по щекам золотым безумьем, на распахнутом ветру, на трехкратном зуме, обниматься на бегу, целоваться влет.
И тогда ты будешь буковками кидаться, как остатками несъеденного борща. Твой роман не пережил никаких редакций, вы вообще такие дружные — обрыдаться, то есть даже разбегаетесь сообща.
Ноль седьмое счастье, двадцать седьмое марта, голубое море, синие паруса. Ты заклеиваешь конверты и лижешь марки, солнце бьется наверху тяжело и марко, и густым желтком стекает по волосам.“

„Так чувствуется Рождество.

Выходишь на улицу – огни,
суматоха,
двери глинобитных домов распахнуты,
пахнет лавашем, сладостями, молоком –
праздником.

Свадьба.

На скорую руку, не по обычаям – вообще ужас – правоверная за неизвестно
кого, но ведь и отец – бербер, наркоман, и девка – страшна.

Худосочна:

никаких ямочек на щечках, никаких боков и извилин – кости одни, только
европейцам, как собакам, их и глодать.

Всё равно – праздник.

Европейцы же видели в девочке – мягкость: ровную-ровную кожу, медную,
чудом пока еще солнцем в грязно-пятнистое нечто не превращенную. Глаза – на все лицо. Еще полгода и было бы поздно: лицо потеряло бы свежесть,
покрылось пятнами, глаза уменьшились, а черты обрели ту вульгарность арабских баб.
Пока глаза были распахнуты
и пусты,
замечательно пусты –
без малейшего признака обитаемости.

Обитаемые острова предсказуемы, как люди.

Необитаемые – автоматически заселяются мозгом всем не случившимся.

Хорошо сидеть на телеге и бездумно смотреть в древнее-древнее небо.

Пока воздух пахнет лавашем…“

Франц Вертфоллен писатель, просветитель, музыкант

Источник: Из книги «Заметки для Штази. Ливан»