Франц Вертфоллен цитаты

страница 14

„Нет страха что-либо упустить в этом мире. Есть просто нежелание делать достаточно, чтобы заслужить то, на что ты претендуешь

- Франц Вертфоллен“

„Демон стоял на сцене, веки прикрыты, дирижировал

и не музыкантами – музыкой.

Свет стекал по нему медом.

Время капало медом.

А мелодия – громче.

И громче.

И… господи! как хотелось бежать, идти, делать, преодолевать, тянуться и достигать –

чудо.

Ты больше не маленькая блоха,

не тупая служанка,

не пухлая лишняя тля,

ты – озон в скалах,

прибой,

пространство, пропахшее волнами и горизонтом,

штормом.“

„Я стану
целостен,

чтобы взять тебя за руку,

и превратить тоску твою в черенок гвоздичный.“

„И когда костры из мучений их опаляют
ночь,
знай –
то желание моё
до зубов твоих
на тоске моей.“

„Кому как не мне знать, халиф,
как скучаешь ты
по оливковым сумеркам у бассейнов.

По легкости, смеху и вермутах
в коктейлях
горьких,
неаполитанских.“

„Лютая скорбь моя – гвоздик гвоздичный,
когда на губах
твоих.“

„Моя жизнь – это мои выборы. Всё. Всегда будут люди, которым, казалось бы, лучше, чем мне, всегда будут люди, которым хуже, гораздо, в сотни раз, чем мне. Потому что нас восемь миллиардов. И поэтому моя жизнь – это не вопрос абьюзивного отца или абьюзивной матери. Это вопрос моих выборов.“

„Большинство на этой планете вовсе не долгоожидаемые дети. И большую часть истории человечества, большинство, которое рождалось – это как раз нежеланные дети. Не такие дети, которых ты ожидал, чтобы их лелеять и любить. И более того, даже те дети, которые рождаются якобы желанными – что, это им гарантирует хорошую жизнь? Сколько вы слышали историй про «удушливых» матерей. Которые очень хотят себе ребенка, но не как ребенка, а как аксессуар на самом деле. И да, у них ребенок чистенький, ухоженный. И они всем соседям и кому угодно – не только матери такие, отцы, в принципе родители – рассказывают, как они любят это ребёночка, как вообще все люди посланы боженькой на планету для того, чтобы рожать побольше деток. «И детки – это цветы жизни, мы любим эти цветочки, давайте рожать еще». И вот это вот все, но на самом деле их дети не имеют права быть людьми, они просто аксессуары для того, чтобы их родители могли выдрочить свою гордыньку, потому что они во всем сосут и вот решили, что хотя бы родителями они будут хорошими. То есть сколько вы знаете таких «яжматерей», которые просто выдрачиваются через своих детей. И ребенок, пусть даже трижды долгожданный, им – аксессуар. Они хотят с помощью этого ребенка, что десять раз невозможно и куда больше поганит жизнь ребенка, чем быть нежеланным, когда тобой стараются решить свои какие-то психологические проблемы.

То есть ты сам попадаешь в мир, который тебя не ждет. Совершенно. Мир существовал без тебя прекрасно и будет существовать замечательно. Ты попадаешь в мир, которому, честно, ты совсем не нужен. Тоже не то, чтобы по своей воле, чтобы ты прям решал, что хочешь родиться. И в этой ситуации, когда тебе еще нужно разбираться в обществе, в людях, в себе, в своих гормонах, в своих скачках настроения – ты еще и не имеешь права быть человеком, потому что ты аксессуар своим родителям. Сколько таких ситуаций есть в этом мире.“

„Самое интересное в любой истории - это даже не события, а то, как люди с ними работают, как они их прорабатывают, строят свою жизнь после“

„Демон стоял на сцене, веки прикрыты, дирижировал

и не музыкантами – музыкой.

Свет стекал по нему медом.

Время капало медом.

А мелодия – громче.

И громче.

И… господи! как хотелось бежать, идти, делать, преодолевать, тянуться и достигать –

чудо.

Ты больше не маленькая блоха,

не тупая служанка,

не пухлая лишняя тля,

ты – озон в скалах,

прибой,

пространство, пропахшее волнами и горизонтом,

штормом.“

„Общество, живущее забегами и формой, вупор не видящее сути, несется к такому кризису, рядом с которым всякая Великая депрессия – щебетание. И тем уродливее, если кризис этот не будет внезапным и всеразоряющим, а окажется такой тепленькой, медленной деградацией, когда сами не заметили, а уже идиократы.“

„ГЕРБЕРТ: У меня нет слов.

У меня их не было тоже.

ГЕРБЕРТ: У меня просто нет слов.

ФРАНЦ: Что ты чувствуешь?

ГЕРБЕРТ: Ничего. Если б я позволил себе что-то чувствовать, я бы кого-нибудь убил.“

„Я ещё в черной воде решил — этот корабль без меня не отплывает –

где не нытьем, так катаньем –

где не катаньем, так мечом –

ты идешь и выгрызаешь то,

что считаешь важным.

И никто не жаждет на своей шее дегенератов-детей, да все
ждут
себе государя.

А государь не ищет себе одобрения, ибо он один знает, как правильно.

— Франц Вертфоллен "Герхард. Юность"“

„Для того, чтобы перестать быть орком, надо взаимодействовать с красотой.“

„Сдохни детство во мне. Я никогда больше не буду стоять в стороне, думая, что кто-то знает лучше.“

„«И осторожно, люди, в каждом из вас есть такая Мэрилин Монро, которой кажется, что, если я буду уж очень отчаянно себе врать и игнорировать то, что я чувствую по-настоящему, реальность возьмёт и переменится под мою ложь. Это никогда не так. Это только вас всё больше и больше разрушает.»“

„Мир кружится кружевом ванильных подъюбников под шоколадным платьем на кружащейся, счастливой до оскорбительности Марии, вовсе не плачущей под крестом.
Без желтых звезд,
без передников фальшивых служанок, с глазами янтарными не дьяволят,
но святых,
с глазами гвоздичными…
это ж не песни, это ж…
инфаркт.“

„Все не встреченные лицом страхи повисают над тобой дамокловым мечом“

„Люди придумали привидений,

от ужаса всё того же

перед пустотой.“

„Ожидая очереди своей на кол,

я точно понял –

ничего в этой жизни не стоит наличия жизни

в жизни.

Наличия в жизни «мяу».

И медовых рожков.

И медуз радужных,

как мои надежды.

Франц Вертфоллен "Герхард. Юность"“

„Вот Мистер Смит — клерк с претензиями, но без особых мозгов. А вот мистер Браун, который тоже клерк и работает в той же конторе, и тоже амбициозен, но умнее, не покупает уличную газету, он выписывает за гораздо дороже джентльменский журнал. Мистер Смит считает, что его коллега – дурак: зачем платить дороже, если там даже актуальности нет!
А мистер Браун считает, что он лучше приплатит, но получит не куцые: "Американцы утопили чай! Чай утопили американцы! Утопили американцы чай!", а узнает, что об этом думает лорд такой-то, что по этому поводу напишет министр, что могло бы стоять за ситуацией и как она будет развиваться дальше.
Мистер Смит крыской гонится за злободневностью и легкоперевариваемой информацией, мистер Браун ищет ту информацию, что сможет выковать в нем мировосприятие правящего круга и его понимание.
Чья карьера сложится лучше?“

„Никто никогда не будет делиться с вами важной информацией безвозмездно. За ваши опухшие глазки или рассеянное внимание. Топчите вашу гордыню — ваше пустое, бездейственное внимание в роде — "Ну, загляну на пару секунд" нужно лишь побирушкам, что хотят впарить вам информационные отходы за 99 центов. Большое заблуждение думать, что отсутствие необходимости в краске или журналистах делает информацию дешевле. Наоборот, ее цена от того растет, потому что когда каждый докер волен кричать что-то со своей колокольни, то качественную информацию становится гораздо сложнее найти.“

„Когда-то покупная способность была больше сосредоточена в руках аристократии и банкиров-финансистов, крупных  ученых-предпринимателей, как доктор Преображенский (“Собачье сердце”), например. Потом она ушла в народ – к Шариковым. Шариковых несравненно больше, чем Преображенских, и им не нужны музыка, кино или литература. Шариковым нужен контент. Гопник с базара не увидит разницы между Бахом и «ты кто такой, до свиданья». Но предпочтет второе, потому что оно – понятней.“

„А что же вы молчали!
- Я говорил. Говорил, говорил. А кто слышал? И пало зерно на каменистую почву. А потом, одно послушать, а другое – опыт.
- Какого барана мне такой опыт?! Что мне с ним делать? Меня завтра сожрут!
- Обязательно сожрут. Как молока дать. Ты ж первый о том и орешь, а ты о том не ори. Подумай. И скажи – не сожрут. И действуй, чтоб не сожрали. Тогда не сожрут, как пить дать – не сожрут.“

„Извините, пожалуйста, мы ангела-хранителя искали, наверное, дверью ошиблись.
— Кого? Ангела-исполнителя? Так это я и есть. Я тот несчастный! Нет, вы присядьте, присядьте.
— Не, мы, наверное…
— Сидеть, я сказал!
Головешка и Утопленница тут же опустились на пол.
— На душе наболело, не могу! А раз вы меня вызывать пришли, я вам все покажу, что эти идиоты желают! Михаил меня во всем винит, мол, я с работой не справляюсь. Да ты посмотри на желания-то! 85% чего желают? «Хочу быть счастливым», «хочу быть богатым», «хочу быть любимым». Они мозгами думают или чем? Вот «хочу быть богатым» — мучайся ангел, иди туда, не знаю куда и принеси мне то, не знаю что! Быть богатым чем? Быть богатым — это иметь сколько? Я ж не гадалка, не экстрасенс! А желание «хочу, чтобы все было хорошо» меня вообще убивает. В ад сволочей, в ад их! Вот желание «заработаю 100 тысяч евро, чтобы купить Maserati» я понимаю — зарабатывай. Вот тебе одна возможность, другая, так нет! Твари! Он же помечтает и жопу не оторвет, я что зубная фея, деньги под подушкой оставлять? Устали? А это только начало, начало одно! Вы еще про боязнь одиночества не слышали! Не хочешь быть одиноким, мразь, люби! Что я еще могу на такое желание ответить? Увольняюсь! В черти пойду! Чертом буду!“

„Вот скажи, как я им дам абсолютную свободу, если их загон – это их голова? Только головы отсекать и остается. Им ведь все чужое нужно: кнут, мозги, пряник – своего-то нет. Видел, что случается в поле с баранами, которые всю жизнь в загоне прожили? Чахнут они там от тоски зеленой – им поле интересно только так, гипотетически – чтобы было куда стремиться.“

„Под папоротниковыми узорами
в сочно-зеленом свете
ты будешь играть апельсинами,
а я на своей планете…
пожалуй,
я просто буду.

Валькирии твоей далекой земли
пахнут морем,
поют колыбельные
и поджигают мои корабли,
а во мне у странного Гнипахеллира
так оглушительно лает Гарм -
привязь не выдержит,
вырвется Жадный -
мысли не по зубам.

А рай – это Дунай,
лето
и ноги по колено в воде,
это когда ты знаешь, что где-то
ты есть настоящий,
но никак не припомнишь где“

„И открылось мне – я до сих пор не знаю, куда иду,
Но слово мое древнее всех пиктограмм Перу.
Пламя ревет для меня, чтоб я слышал в огне барабан.
Пепел, зола и уголь летят по моим стопам,
Хоть плоть моя, как была, так осталась – соль и песок.
Абсолют никогда не войдет ни в один человечий висок.

И, пожалуй, то повод для неизбывного счастья.“

„Виски, лёд, черное пятно Централ-парка из окон, белый рояль,
захмелевшая Элис мяукает под переборы клавиш,
ты снимаешь с меня галстук, запонки,
пахнешь сигарами,
голова пустая,
голова расслабленная –
we have more than all –
always had it.
We’re blessed.
И это как ртуть, как свинец – попав в кровь – никогда и ничем – не вывести больше.
Не вывести это счастье.
Влажный Бейрут на моих ключицах.
Случайно – опять квартал «фонарей».
Ползти по извилистой улочке, «бабочки» облепляют машину – дешевый парфюм, надежда в глазах.
Лунная ночь.
Опьяненность Нью-Йорком в Бейруте.
I might have loved you, Alice.
I might even love you now.
I might.

— Франц Вертфоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Всё в этом мире о власти,
да власть – о скорби
моментов, не насыщенных, что кислородом, нежностью,
когда время – лишь концентрат
удовольствия

— Франц Верфтоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Резное дерево перегородки, пористый камень стены и –
Beata Maria,
шерсть тонкая юбок её,
Regina mea,
солнце бьёт на неё через розу ветров,
окрашивая в мозаику стекла разноцветного –
роза роз в свете
розы ветров.
Из плоти передо мной.
Трепетная.
Веки как крылышки мышей летучих – тонки и нервны.
Веки как крылышки.
Глаза томны.
Волосы выбились из убора. Каштановы, мягки.
Волосы выбились ореолом.
Salve!

— Франц Верфтоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Всё в этом мире о власти,
да власть – о скорби
моментов, не насыщенных, что кислородом, нежностью,
когда время – лишь концентрат
удовольствия

— Франц Верфтоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Как утвердить в себе: мир лишь жидкость

и разливать его так,

как душе ложится?

Я знаю –

я, как Хель, всегда знаю ответ:

с нуля.

Каждый день – это день новый.

Каждый я – это я другой,

строенный мною

с нуля.“

„У каждого человека, живущего в клоаке, всё равно есть момент столкновения с чем-то лучшим. Момент столкновения с красотой. Момент столкновения с чем-то, что вовсе не абсолютная красота, но что-то лучшее, чем то, чем вся клоака, в которой он варился. И вот тогда для этого человека наступает момент выбора. Только его проблема в моменте — это не его тролли-родители, это тот тролль, которого он уже сам в себе вырастил.“

„Для того, чтобы принимать решения вовремя, нельзя бояться жизни. Нельзя зарываться тупым страусом в бетон от реальности.“

„Невозможно получать счастья ни за что“

„Что происходит во время молитвы? Искренность должна происходить. Когда вы искренне можете взглянуть в глаза себе и осознать, что вы такое. Ещё должна происходить сфокусированность. Когда вы фокусируетесь на своей жизни, когда вас молитва заякоривает и вы прописываете себе:"Вот что я пойду и буду делать. Вот каким я встану и вот куда я пойду"“

„Большая свобода – большому рассудку“

„Я люблю в каждом то,

что есть у него

от красоты“

„Берегись! Большая свобода к печали,

когда руки слабы, а сердце – гулко.

Большая свобода – большому рассудку.“

„Как отрицать, что черна земля от моей печали –

и бела ею же,

и красна.
Печаль есть земля.

И земля есть сила.

И если не знаю я имени вещам каким,

то узнаю.

И встану.

И сделаю.

И не дрогну.“

„Все внешнее всегда начинается с внутреннего“

„Гораздо необычнее для людей, но зато здоровее и правильнее, когда ты себя чувствуешь плохо, задать вопрос - почему ты так себя ощущаешь? И увидеть, что, опа, ты кому-то завидуешь, или вот здесь понимать, что ты делаешь недостаточно“

„Классовая ненависть никого и никогда счастливей не делала. И самое главное – она так же БЕЗРЕЗУЛЬТАТНА, как борьба с ветром, солнцем или дождем.
Нет у человека никого, кроме себя. И просвещать он, прежде всего, должен себя, а не массы. И деньгами управлять пусть учится собственными, а не чужими и гипотетически.“

„Ты должен говорить с людьми о том, что ты прожил. Ты не можешь паразитировать на чужих идеях, если ты хочешь, чтобы тебя слышали люди.“

„Резное дерево перегородки, пористый камень стены и –
Beata Maria,
шерсть тонкая юбок её,
Regina mea,
солнце бьёт на неё через розу ветров,
окрашивая в мозаику стекла разноцветного –
роза роз в свете
розы ветров.
Из плоти передо мной.
Трепетная.
Веки как крылышки мышей летучих – тонки и нервны.
Веки как крылышки.
Глаза томны.
Волосы выбились из убора. Каштановы, мягки.
Волосы выбились ореолом.
Salve!

— Франц Верфтоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Когда из тебя будут доставать пули, тебе будет так срать на ориентацию и гендер твоего хирурга. Но вот его профессионализм, когда тебе после пяти пулевых заново сшивают кишечник, профессионализм хирурга и анестезиолога, их старательность, их сытость и хорошие зарплаты будут, мягко говоря, твоим приоритетом.“

„Когда человек становится целостным, когда человек знает, о чем он, когда он знает, к чему он идет, то все люди начинают к нему притягиваться и говорить: «Ваау, вот он крут. Ух ты-ы, какой крутой парень или девочка или небинарное существо».

Вот так, но это происходит натуральным образом; когда ты внутри целостный и ты знаешь, о чем мир, и ты можешь передать это знание другим.“

„И радуйтесь, что жизнь насыщена, значит, она у вас всё-таки есть“