Франц Вертфоллен: Человек (страница 9)

„Так вот, как ты понимаешь, что страна или люди гниют, что цивилизация гниет? Она может быть как угодно технологически развита. Цивилизация начинает гнить тогда, когда большинство подавляющее или не сильно подавляющее, большинство среди этой страны или цивилизации становятся печальными вонючими орками, которые не хотят меняться и за это ненавидят все, что имеет другую форму головы. И неважно, насколько развита цивилизация, неважно, какие у неё уже замечательные законы. Если n-ное количество людей, вот особей в этой цивилизации становится таким бракованным материалом, который бракованный, потому что НЕ хочет жить и «говнит» каждый раз на мир и на все, что заставляет его как-то вдуматься вообще в то, что происходит. Вот говнит на все, что заставляет принимать новые решения, вылезать из существующих алгоритмов и проживать новые ситуации.“

„Любой человек, которого когда-либо кто-либо хоть как-либо находят красивым — неважно, как он к этому пришёл: выдрессировал, это профессиональное или какое-то ещё — это должен быть человек, который способен на взаимодействие с живыми людьми, который способен что-то отдавать живым людям.

Когда смотришь за Марго Робби, она вся такая девочка next door, девочка-соседка, даже когда старается играть какую-то очень сексуальную девушку в «Волке с Уолл-стрит». У Марго Робби есть какое-то присутствие в моменте. Ты знаешь, что она способна прекрасно тебя слышать и что она тебя всё равно видит. Пусть не полностью, но гораздо больше, чем это делают среднестатистические люди.“

„В каждом наряде главное — человек. Платье не будет сидеть, если сидеть не на чем“

„Лев учится быть львом с детства. Нет ничего инстинктивного. Охота — не инстинктивна. Охота — антоним инстинктивности.

Маленьких львят учат охотиться, учат быть львёнком. Как людей.

Нет ничего инстинктивного в том, как мы с вами живём. Даже если это кажется вам само собой разумеющимся.“

„Театр, книги, фильмы позволяют людям, прежде всего, вытащить из себя свои же эмоции, которые они раньше не регистрировали, потому что боялись, потому что ленились и не знали, как эти эмоции вообще описать, как с ними совладать — что с ними делать.

Искусство позволяет найти в себе или вот даже вставляет: «Вот тебе недостающий пазл. Вот это проживи! И бам — вот почему у тебя не складываются отношения с коллегами, с друзьями, с детьми, с женой, с мужем». Вот эти вещи несёт искусство гораздо важнее, чем любая философия, потому что философские концепты — это концепты. 99% людей не будут знать, как они вообще относятся к их жизни, пока ты показываешь им не философские концепты, а жизни, примеры. Вот тогда людям становится гораздо понятнее.“

„Любая война — это всегда, прежде всего, конфликт разных мироощущений. Не разных мировоззрений, с этим люди могут договориться, не разных идей!

Третий Рейх с кем только ни договаривался! У Рейха были вспомогательные силы, которые вообще были арабами и практиковали ислам. Казалось бы, где нацисты, арийскость, блондинистость и преследования, собственно, евреев, людей, относящихся к семитской группе, но ничего. Они нашли, как договориться — с арабами и не только арабами — это не проблема. Разные идеи — это не проблема. Проблемой становятся разные мироощущения“

„История пишется сердцем. Не теорией, а сердцем. Люди не за идеи встают, а за тех кого любят. Не идеи меняют историю, но люди

— Франц Вертфоллен, Шот Жизни.“

„Все концепты, которые люди себе придумывают – это дохлые, мёртвые формы. Это шелуха.
Тебе не нужны концепты, когда ты живёшь из своего сердца.“

„Вот, Наталья, почему не надо себя к иным подгонять: раз они с нами – живодерствами, так и мы к ним – рожей чудовищной. А то, что все потом так с рожами и ходят, и нет людей больше, об этом никто не думает. Рожу чудовищную не примерить. Она врастает, всеми сосудами схватывается, и так тебе всю жизнь с такой рожей и жить“

„Это как артист – к сцене. Вроде в сотый раз поднимаешься, а если волнения у тебя нет, значит, ты и не артист уже вовсе. Если тебе всё равно, что резать – свинью или человека, ты уже не хирург. Не врач даже. И может быть не человек“

„Когда человек хочет вникнуть, по-настоящему хочет вникнуть, а не старается этим оправдаться, он вникает сразу же“

„Чем херовее твои карты, тем чаще стоит в жизнь вовлекаться,

улыбаться,

интересоваться

людьми.“

„Это человек задает вайб всему, и даже смерти.“

„Ну что, люди мои,

суслы мои, безголовые,

господа капитаны, готовы?

Вот то, что не взято ещё,

но уже
и всегда
было нашим.

Рукава, господа, закатали.

И марш –

сердцем, подаренным вам, и мозгами,

волей одолженной и кровью мышц ваших –

шагаем,

берем

то, что моё изначально.

Ибо вот – воля моя,

ваша формула счастья.

Что встали?

Спускаемся

и работаем.

Точка.

— Франц Вертфоллен, стих "Формула счастья ‘42 – ‘22", из проекта "Шот Жизни"“

„В общении всегда важно намерение. Всегда важно себе формулировать, что ты чувствуешь от человека, какие у него намерения.“

„Дева милосердия,
дева жизни,

пусть он будет,
наконец,
тем господином, что учит
людей любить.

Розгой и посохом.

Если такое возможно
на желтой твоей земле,
пусть он, наконец,
будет тем,
за кого и умереть –
надежда.“

„Века
не меняют
людей.

Какой идиот вообще
первым ляпнул,
что время как-то
давит
на стимулы и реакции
млекопитающих?

Крысы, тигры, коровы изменились за сотни
лет?

Встали на задние лапы,
научились считать,
выверять пошагово
крохотные стратегии
выживания?

О, эго вселенских масштабов
лысеющих
обезьян!

Или даже не эго –
глупость –
неспособность представить
и невозможность крысиному мозгу
объять.

У них каждый век – заново,
как
в голубях ежесекундно открытие мира,
так в людях – ежеминутно,
а полагают – незыблемо.

И каждый – несчастен.

О счастье и справедливость -
какой из них
не достоин
огромного
личного
Армагеддона?“

„О, зайка,
счастье тебя украшает
лучше любых монист,
лучше любой фигуры:
неотразимы
счастливые люди.“

„Что ещё раз доказывает – люди не способны любить идеи, религии. Люди любят людей.
Ты за пророком идешь, а не за его убеждениями.
Урод любую истину применять будет так, что трупное разложение приятней.
А существо с сердцем-солнцем любой трупный яд в воду живую“