Генрих Маркс цитаты

„…И самая прекрасная картина имеет свои теневые стороны.“

„Ты принялся писать драму, и в этом и впрямь много правильного. Но с важностью дела, с широкой известностью, которую оно неизбежно приобретает, естественно, сопряжена и опасность провала. И не всегда — особенно в больших городах — решающую роль играет внутренняя ценность. Интриги, коварство, соперничество возможны среди наиболее способных к этому, и часто перевешивают достоинства, особенно когда последние не поддерживаются и не подкрепляются громким именем.“

„Как её [твою драму] примут? Полагаю, что скорее враждебно, чем положительно. Насколько я знаю, путь превосходного ученого Лесинга не очень-то был усыпан розами. Он жил и ушёл от жизни бедным библиотекарем.“

„Знай меру во всём! С твоими природными данными и при твоём теперешнем прилежании ты достигнешь своей цели…“

„Величие человека заключается в том, что он творит и разрушает!!!“

„Твоё последнее письмо необычайно обрадовало меня, так как оно показало мне, что ты избавляешься от своих маленьких слабостей, которые, кстати сказать, меня беспокоили; что ты понимаешь своё положение и с энергией и достоинством стремишься обеспечить своё будущее. Но, милый Карл, не впадай, в противоположную крайность.
Не говоря уже от том, что общительность много даёт человеку, особенно молодому, с точки зрения развлечения, отдыха и развития, благоразумие в свою очередь требует — и этим нельзя пренебрегать, так как теперь ты не один — найти себе поддержку некоторых людей, разумеется, честным и достойным образом.“

„Надеюсь, по крайней мере, что печальный опыт заставит тебя несколько внимательно относиться к своему здоровью. Ведь после чистой совести оно — величайшее благо человека, а за грехи молодости, за неумеренные или просто сами по себе вредные развлечения приходиться тяжело расплачиваться.“

„Нет людей менее себялюбивых, чем хорошие родители.“

„Но гордой юности в расцвете сил может показаться унижением то, что настойчиво диктуется разумом и долгом по отношению к самому себе, особенно же по отношению к лицам, заботу о благе которых ты почитаешь своей обязанностью. Конечно, желать, чтобы человек в 19 лет был умудрён жизненным опытом, это значило бы требовать слишком много.“

„Я — не ангел и знаю, что не хлебом единым жив человек. Но перед священным долгом должный умолкнуть все посторонние соображения. (…) И если, проверив себя, ты останешься твёрд в своём решении, то действуй тогда как зрелый муж. Это нисколько не мешает поэтическому взлёту, — ведь и взлёт во имя долга преисполнен поэзии.“

„Да хранит тебя бог, милый Карл. Живи счастливо, не пренебрегай здоровьем. Я не могу не повторять это слишком часто: обогащая свой дух, щади своё здоровье! Сердцем и душой твой отец Маркс“

„Мы имеем право требовать, чтобы прошедшее счастье стало бронёй, защищающей нас от преходящих страданий. Сердце счастливого человека широко и мощно, и его не так-то легко разбить.“

„Меня очень радует, что тебе так нравиться господин Мёйрин, так как я его очень люблю. Он принадлежит к тем редким людям, которые при светском тоне сохраняют доброе сердце. Практичностью своего ума он, несомненно, превосходит многих высокоучёных господ.
Особенно я рад, что ты общаешься с образованными людьми и мало проводишь время с юношами, по крайней мере с теми, которых ты недостаточно знаешь.“

„Не будь я такого высокого мнения о твоём добром сердце, я вообще не был бы так привязан к тебе и меньше страдал бы от твоих заблуждений. Ты же знаешь, что как высоко я ни ставлю твои способности, без доброго сердца они потеряли бы для меня всякий смысл.“

„Но ты не прав, выдумав, будто я тебя не понимаю или недооцениваю. Ни то, ни другое. Я отдаю должное твоему сердцу, твоей нравственности. (…) Это объясняется исключительно верой в твою высокую нравственность, и, благодарение богу, я продолжаю в это верить. Но вера не делает меня слепым и я складываю оружие только из-за усталости. Верь всегда и никогда не сомневайся в том, что ты занимаешь большое место в моём сердце и являешься одним из сильнейших рычагов моей жизни.“

„Во всяком случае, мне думается, нет никакого сомнения, что твоё намерение выдвинуться в области науки очень хорошо и тебе по силам, если только не будешь пренебрегать одной мелочью, — а именно — несколько разовьёшь свой голос. Конечно, это может потребовать долгого времени, и было бы, разумеется, в данном положении вещей желательно что-то для этого сделать. В этом отношении тебе не остаётся ничего другого, как выступить в печати. Но как выступить? Это трудный вопрос, но ему предшествует ещё и другой. Удастся ли тебе сразу снискать доверие дельного издателя? Это может оказаться самым трудным. Если это тебе удастся, — а ты во всём удачлив, — тогда встанет второй вопрос: философия или юриспруденция или и то и другое вместе — это мне думается превосходно для того, чтобы заложить основу. Чистая же поэзия может быть на втором месте, и она не повредить репутации, разве что в глазах отдельных педантов. Лёгкие полемические статьи в данном случае самые полезные, а имея несколько хороших названий, если они оригинальны и нового стиля, ты спокойно и наверняка сможешь ожидать профессуры и т. д. и т. д. Но ты должен принять твёрдое решение, хотя и не сразу, но уже в этом году. И, как только ты его примешь, твёрдо его придерживайся и неуклонно ему следуй. Тебе ведь не так трудно стать адвокатом, как это было твоему отцу.“

„Хорошо, если твоя совесть и твоя философия мирно уживаются друг с другом.“

„…Ты должен подумать и о родителях, радужные надежды которых серьёзно пострадают, если ты будешь так далеко от них. Конечно, это не должно нарушать твои жизненные планы. Ведь родительская любовь — самое бескорыстное из всех чувств. Но если бы твои жизненные планы можно было гармонично сочетать с родительскими надеждами, это доставило бы мне величайшую из всех радостей, число которых так сильно уменьшается с годами.“

„Только выдающийся человек вправе притязать на внимание избалованного света, у которого есть Шиллер…“

„Моё письмо, написанное в состоянии сильного возбуждения, возможно, очень обидело тебя, и я от всей души сожалею, если это так. Не думаю, однако, чтобы я был неправ. Предоставляю тебе самому судить, имелись ли у меня веские причины вспылить. Ты же знаешь, ты должен знать как я тебя люблю.“

„…Ты сам прокладываешь свой путь и хочешь следовать по нему и дальше. Я могу только молит небо, чтобы ты каким-нибудь образом как можно скорее достиг поставленной цели.“

„Как ни велик мой опыт, я не могу составить для тебя вполне ясный план со всеми деталями.“

„…Переписка предполагает последовательный и постоянный обмен мнениями, взаимно и согласованно осуществляемый обеими сторонами.“

„Ты знаешь, что я не хочу педантично пользоваться авторитетом отца. Я могу и собственному ребенку признаться, если в чём-либо неправ.“

„Господин Лёрс, назначен вторым директором. (…) Днём господин Лёрс дал большой обед, на котором присутствовал и я. Многие, с кем я здесь беседовал, осведомлялись о тебе, и со всех сторон мне желали счастья в связи с тем, что господин Виненбрюгге – твой друг.“

„Такой покровитель, убеждённый в высоких деловых качествах своего протеже, добросовестно опекает и продвигает его. Дары, которыми наделила тебя природа, весьма способствуют этому.“

„Хилый ученик – несчастнейшее существо на свете.“

„Я не хотел от тебя требовать ничего такого, что противоречило бы твоим чувствам, но, пожалуй, ты мог бы действовать разумнее.“

„Если человек знает свои слабости, он должен принять против них меры.“

„Ты ведь не обидишься на эти небольшие замечания насчёт экономии.“

„…Только в общении с высоконравственными людьми можно научиться искусству показывать себя с наиболее приятной и выгодной стороны, снискать как можно скорое уважение, любовь и авторитет и применить на деле таланты, которыми действительно щедро одарила его природа-мать.“

„Прилагаю аккредитив. Он на большую сумму, чем ты сам просишь. Однако я не хотел ничего менять, так как теперь я верю, что ты не истратишь больше, чем это необходимо.“

„Ты не должен требовать от лекций по праву (…) нежности и поэтичности. Сама материя не допускает (…) поэтического творчества, тебе придется с этим примириться и (…) счесть достойным глубоких мыслей.“

„Ты, как мне кажется, никогда не перечитываешь писем, и в этом есть своя логика, ибо зачем перечитывать, если ответное письмо не содержит ответа.“

„Наилучшее применение дарований – это уже твоё личное дело.“

„К господину Эйххорну стоило бы пойти, но это я предоставляю на твоё усмотрение. Но у господ Йенигена и Эссера, повторяю, я хотел бы, чтобы ты бывал чаще. Не менее полезно было бы установить более тесный контакт, по меньшей мере, с одним из наиболее влиятельных профессоров.“

„Ты сам в состоянии извлечь урок из своего положения и как раз та сторона существования, на которую ты в нормальных условиях ещё долго не обращал бы внимания, становиться для тебя буквально вопросом жизни. Поэтому тебе придётся поразмыслить, поверить себя и начать действовать.“

„Твоя принципиальность напоминает мне годы моей юности, тем более, что эти принципы составляли моё единственное достояние. Ловкостью я не обладал, и это легко объяснимо.“

„Твои письма (поскольку я не нахожу в них следов болезненной чувствительности и фантастических черных мыслей) стали для нас подлинной потребностью. (…)
Любя тебя больше всех на свете, за исключением мамы, я тем не менее не слепой и меньше всего хочу быть слепым. Я отдаю тебе должное во многом, но я не могу полностью отогнать от себя мысль, что ты не лишен эгоизма и что его в тебе, быть может, больше, чем это необходимо для самосохранения. Я не могу избавиться от мысли, что я в твоём положении больше щадил бы родителей и проявлял бы больше самопожертвования по отношению к ним. Если я ничем не обязан своим родителям, кроме появления на свет, — хотя справедливости ради следует сказать о материнской любви, — то как я боролся и страдал, лишь бы возможно дольше не огорчать их.“

„Но теперь действенно вмешаться можешь только ты. Ты должен доказать, что, несмотря на свою молодость, ты зрелый человек, который заслуживает уважение света, завоёвывает его семимильными шагами; человек, который гарантирует своё постоянство и свои серьёзные намерения и заставляет умолкнуть злые языки, упрекающие тебя в прошлых ошибках.“

„Но ради собственного твоего блага я не могу перестать и не перестану говорить на эту тему (о долге и о жертве), пока не уверюсь, что ты избавился от этого пятна [об эгоизме] в твоём в остальном столь благородном характере.“

„Ты знаешь, милый Карл, что из любви к тебе я пошёл на кое-какие вещи, которые не совсем отвечают моему характеру, и это меня иной раз удручает. Но никакая жертва мне не кажется слишком большой, если её требует счастье моих детей.“

„Вскоре ты станешь отцом семейства и должен им стать. Но ни честь, ни богатство, ни слава не осчастливят жену и детей. Это можешь сделать только ты, твоё лучшее «я», твоя любовь, твоя нежность, способность подавлять бурные стороны твоего характера, вспышки, болезненную чувствительность и т.д, и т.п.“

„Дары заслуживают, требуют благодарности, и так как прекрасные дары природы безусловно являются наивысшими, то они требуют благодарности в особенно высокой степени. Но благодарить природу можно лишь употребив эти дары подобающим образом, говоря попросту – добиться того, чтобы талант приносил прибыль.“

„…Тот, кто берёт на себя высокую обязанность, должен быть последовательным…“

„Но если первое выступление в жизни всюду большей частью является решающим, то прежде всего это относится к этим полубогам. Их превосходство должно проявиться в первых же стихах, чтобы каждый почувствовал в них искру божью.“

„Ты правильно делаешь, что не торопишься с печатанием. Поэт, литератор в наше время должен создать что-то ценное, если он хочет выступить публично. (…) это всегда остаётся одним из благороднейших способов угождать женщинам.“

„Я не раб общественного мнения, но и не люблю злословия на свой счёт.“

„Чтобы переписка представляла интерес и ценность, она должна быть последовательной. Пишущему непременно надо иметь перед мысленным взором своё последнее послание, а также ответ на него.“

„Здоровье – высшее благо для каждого, особенно же для ученого.“

„Будь здоров, милый Карл, оставайся всегда таким же открытым и преданный, считай отца своим первым другом, а твою добрую мать – своей первой подругой.“

„Но я могу лишь предлагать, советовать. Ты вышел из-под моей опеки, вообще превзошёл меня в этом вопросе, и потому я предоставляю решение тебе самому.“

„…Когда наши самые горячие желания исполняются, ценность желаемого сильно уменьшается, а зачастую и утрачивается.“

„Если бы я был менее снисходителен, если бы я вообще мог долго сердиться, особенно на своих любимцев, то у меня имелись бы все основания совсем тебе не отвечать. Вообще не похвально быть чересчур обидчивым, особенно по отношению к отцу, ошибка которого не так уж велика.“

„Хотя ты достаточно одарён от природы (…) твой ясный ум, чистота твоих чувств, твоя неиспорченность не дадут тебе свернуть с правильного пути…“

„Ты сам в решительных словах выразил намерение обеспечить своё будущее и во имя этого ограничивать себя в настоящем. Разве ты не написал этого слово в слово? А ведь только дети сожалеют о данном им слове, когда они начинают ощущать бремя своего обещания.“

„Я не сомневаюсь в твоей доброй воле, в твоём усердии, а также и в твоём твёрдом намерении совершить что-то дельное.“

„Будь здоров, милый Карл, люби меня всегда так, как ты об этом говоришь, только не заставляй меня краснеть от твоей лести. Нет ничего плохого в том, что ты высокого мнения о своём отце. Я всё же кое-чего добился в жизни — достаточно, чтобы иметь тебя, но далеко недостаточно, чтобы быть довольным собой.“

„Говорю тебе откровенно: меня глубоко радуют твои [поэтические] задатки, я многого жду от них, однако мне будет очень больно увидеть тебя выступающим в роли посредственного рифмоплёта.“

„Драматургическая критика требует большой затраты времени и большой осмотрительности. Если иметь в виду искусство, то такая деятельность в наше время, быть может, принадлежит к числу достойнейших.“

„Ты знаешь меня, милый Карл: я не упрям и не склонен к предубеждениям. Какую именно научную карьеру ты изберёшь, мне, в сущности, всё равно. Но выберешь ли ты именно то, к чему у тебя призвание, этот вопрос, меня, конечно, тревожит. Сначала мы думали об обычных вещах. Но такая карьера тебя, по видимому, не прельщает. Поэтому, признаюсь, соблазненный твоими столь рано созревшими взглядами, я выразил одобрение, когда ты избрал своей целью научную деятельность будь то в области права или философии, – скорее, как мне казалось в области последней. Трудности, сопутствующие этой карьере, мне достаточно известны…“

„Не оправдывай себя ссылками на свой характер. Не обвиняй природу. Она поступила с тобой как любящая мать. Она дала тебе достаточно сил, к тому же человек наделен волей. Но при малейшей буре всецело отдаваться во власть горя, при каждом страдании обнажать своё разбитое сердце и этим самым разбивать сердца любимых людей – это ты называешь поэзией? Избавь нас бог от этого прекраснейшего из всех даров природы, если таково его непосредственное действие. Нет, только слабость, изнеженность, себялюбие и самомнение побуждают всё сводить к самому себе и заслоняют самые дорогие образы!“

„Быть может, хорошо и полезно, что ты уже в начале своего жизненного пути вынужден действовать осмотрительно, проявлять осторожность и зрелость ума, наперекор всем демонам. Я благодарю небо за это, так как хочу вечно любить в тебе человека, и ты знаешь, что, будучи человеком практическим, я всё же не настолько прозаичен, чтобы утратить способность к восприятию возвышенного и доброго. Тем не менее, я не хочу совершенно оторваться от земли, с которой я связан корнями, и перенестись в воздушные сферы, где я не чувствую твёрдой почвы.“

„Твоя карьера, лестная надежда, что ты когда-нибудь прославишь своё имя, твоё житейское благополучие, — всё это не только дорого моему сердцу, всё это — давние, глубоко укоренившиеся иллюзии. (…) Но я могу тебя заверить, что осуществление этих иллюзий не могло бы сделать меня счастливым. Только если твоё сердце останется чистым, если каждое биение его будет подлинно человечным и никакой демонический гений не будет в силах изгнать из твоего сердца самые высокие чувства — только тогда я обрету то счастье, мечтою о котором я живу уже многие годы. В ином случае самая прекрасная цель моей жизни будет разбита.“

„Поразительно, что я, от природы такой ленивый, когда надо писать письма, буквально не могу остановиться, когда пишу тебе. Я не хочу и не могу скрывать, что питаю к тебе слабость. Моё сердце переполняет радость, когда я думаю о тебе и твоём будущем. И всё же я порою не в силах прогонять печальные зловещие, вызывающие страх думы, когда словно молния, вспыхивает в мозгу мысль: соответствует ли твоё сердце твоему уму, твоим дарованиям? (…) А так как в этом сердце явно царит демон, ниспосылаемый не всем людям, то какого он происхождения: небесного или же он подобен демону Фауста? Будешь ли ты, — это сомнение сильно терзает моё сердце, — восприимчив к подлинно человеческому семейному счастью? А с некоторых пор (…) в состоянии ли ты дать счастье своим близким?“

„Я приобрёл безграничное доверие твоей Женни. Эта милая, прелестная девушка терзает себя непрестанно – она боится, как бы она тебе не причинила вреда, не заставила тебя работать сверх сил и т.д. и т.п. Её тяготит мысль о том, что её родители ничего не знают или, как мне кажется, ничего знать не хотят. Она сама не может себе объяснить, каким образом, будучи, как она сама полагает, всецело рассудочным человеком, она могла безудержно отдаться своему чувству. Быть может, причиной тому некоторая замкнутость.
Письмо от тебя, — которое ты можешь вложить в письмо ко мне, — не продиктованное фантазиями поэта, может принести ей утешение. Оно должно быть, в чём я, кстати, не сомневаюсь, преисполнено нежности и чистой преданной любви, но в нём также должны быть ясно обрисованы ваши отношения и виды на будущее. Ранее выраженные надежды следует изложить прямо, ясно и с глубоким убеждением, чтобы вновь убедить её.
Ты должен твёрдо уверить её, что ваши отношения не только не принесли тебе вреда, а, наоборот – оказали на тебя самое благотворное воздействе, и в известном отношении я сам в это верю. С другой стороны, требуй с твёрдостью и уверенностью мужчины, перед которым бедное дитя оказалось столь беззащитной, чтобы она не колебалась, не оглядывалась назад, но спокойно, доверчиво и твёрдо смотрела в будущее.
Что ты скажешь своему отцу? Не находишь ли ты, что я — всем на удивление — переквалифицировался в посредника? Как превратно могли бы понять меня, если бы узнали о моём влиянии. Какие корыстные побуждения могли бы мне приписать? Но я себя не упрекаю, — да пошлёт небо удачу, и я буду чувствовать себя глубоко счастливым.“