Михаил Ларионович Михайлов цитаты

„Розовые персты Авроры приподнимали медленно завесу ночи, и приятный предутренний сумрак держал ещё в своих объятиях едва пробуждавшуюся природу.“

„И скоро болезнь и несчастье
Цветок этот нежный сломили...
«Как мало жила она в счастье!»“

„Преданность вечно была в характере русского люда.
Кто же не предан теперь? Ни одного не найдёшь.
Каждый, кто глуп или подл, наверное, предан престолу;
Каждый, кто честен, умён, предан, наверно, суду.“

„И за стеной тюрьмы — тюремное молчанье“

„Гроб — моя тёмная келья“

„Говорят, весна пришла“

„Саша слушала довольно равнодушно все рассказы Груши, но Фрося втайне очень завидовала жизни мастериц в магазине мадам Эме. Ей хотелось бы и на свадьбе потанцевать; и на гулянье поехать, и принарядиться так, как Груша, на которой всегда была новенькая шляпка, хорошо сшитое платье, свежие перчатки; но Фрося не могла и думать о таком туалете (Груше он стоил, конечно, недорого): плата за такую трудную и кропотливую работу, как шитьё золотом, была очень мала.
Однажды весной (Фросе было уже шестнадцать лет) Груша пришла к сестре и подруге с предложением ехать куда-то на загородное гулянье. Она говорила, что у неё есть кавалер, который берёт на себя все издержки по этой поездке. Саша решительно отказалась, говоря, что ей не во что одеться.“

„Вокруг стола находилось больше дюжины стульев, и между ними возвышалось одно кресло довольно древнего фасона. На этом кресле восседал сам сановитый хозяин дома, Максим Петрович Желнобобов. Широкий халат из какой-то азиатской материи с лихим глянцем облекал его низменную и коренастую фигуру. На голове у него красовалась вязаная ермолка с кисточкой вроде цветка трилистника. Ермолка эта служила не столько для согревания головы, сколько для скрытия от посторонних глаз совершенно голого и неприязненно лоснящегося черепа, в другое время таившегося под париком. Черты лица у Максима Петровича, казалось, находились в самых враждебных между собою отношениях. Левая бровь никак не хотела стоять наравне с правой и горделиво подымалась дюймом выше; глаза как-то неродственно расходились иногда в своих взглядах на вещи; нос неприязненно и насмешливо смотрел на нижнюю губу, как бы желая клюнуть и уязвить её; нижняя губа, с своей стороны, нимало не унывала и в ущерб своей верхней сестре, которую, так сказать, совершенно затирала в грязь, гордо лезла к носу и показывала вид, что нисколько не боится его угроз. Довольно обширный подбородок господина Желнобобова, украшенный перелеском сероватых волос, и обнажённая его шея обрамлялись воротником красной рубашки, не кумачной какой-нибудь, а настоящей шёлковой, без малейшей примеси шерсти или бумаги. На ногах Максима Петровича надеты были красные казанские ичиги, которые ярко сияли новизной, когда владелец их мерно покачивал ножкой.“