Сёрен Обю Кьеркегор цитаты

страница 7

„Стремиться вперед — значит потерять покой, оставаться на месте — значит потерять себя.“

„Женишься – будешь жалеть, и не женишься – будешь жалеть. Так что женись – не женись, жалеть будешь в любом случае. В любом случае все равно будешь жалеть.
Посмеешься ли над глупостью этого мира – будешь жалеть, поплачешь ли над ней – тоже будешь жалеть. Так что плачь или смейся, жалеть будешь в любом случае. В любом случае все равно будешь жалеть.
Повесишься – будешь жалеть, не повесишься – тоже будешь жалеть. Так что вешайся – не вешайся, жалеть будешь в любом случае. В любом случае все равно будешь жалеть.
Вот, господа, в чем заключается жизненная мудрость… Заключается – не заключается, все равно будешь об этом жалеть.“

„Нет более прекрасного времени в жизни, чем самые первые дни любви, когда с каждой встречей, взглядом и надеждой что-то новое и радостное поселяется в твоей душе.“

„Люди никогда не пользуются свободой, которая у них есть, но требуют той, которой у них нет.“

„Пожар начался в театре за кулисами. Клоун вышел на сцену, чтобы предупредить зрителей об опасности. Они решили, что это шутка и начали аплодировать. Клоун с мольбой повторил предупреждение — в зале началась овация. Возможно и наш мир окончится так же: под аплодисменты зрителей, считающих, что это всего лишь шутка.“

„Наша жизнь представляет собой результат преобладающих в нас мыслей.“

„Мой взгляд на жизнь лишен всякого смысла, — мне кажется, что какой-то злой дух надел мне на нос очки, одно стекло которых увеличивает все до чудовищных размеров, а другое до такой же степени уменьшает.“

„Что будет? Что принесёт грядущее? Я этого не знаю, я ни о чём не догадываюсь. Когда паук, потеряв точку опоры, срывается в неизвестность последствий, он неизменно видит перед собой пустое пространство, где не за что зацепиться, сколько ни барахтайся. Вот так и со мною; впереди неизменно пустое пространство, а то, что гонит меня вперёд, есть последствие, оставленное позади. Эта жизнь лишена смысла и ужасна, невыносима.“

„Удивительно! С каким страхом цепляется человек за жизнь, одинаково боясь и утратить ее, и удержать за собою. Иногда мне приходит мысль сделать решительный шаг, перед которым все мои прежние эксперименты окажутся детской забавой: хочу пуститься в неведомый путь великих открытий. Кораблю, спускаемому с верфи в море, салютуют выстрелами, так же хотел бы я отсалютовать и себе самому. А между тем… Мужества, что ли, не хватает у меня? Хоть бы кирпич свалился мне на голову и пришиб меня до смерти, — все был бы исход!“

„В прежние времена говаривали: «Жаль, что в мире никогда ничего не происходит по пасторским проповедям». Но, может быть, придёт ещё время — пожалуй, благодаря философии, — когда можно будет сказать: «К счастью, в мире никогда ничего не происходит по пасторским проповедям», ибо в жизни есть хоть какой-то смысл, а в его проповедях — совсем никакого.“

„Обыкновенно, чем больше развита у человека способность мыслить и соображать, тем быстрее и искуснее мысли его подбираются к предмету, осматривают его со всех сторон и затем вполне им овладевают.“

„Страх — это желание того, чего страшатся, это симпатическая антипатия; страх — это чуждая сила, которая захватывает индивида, и все же он не может освободиться от нее, — да и не хочет, ибо человек страшится, но страшится он того, что желает. Страх делает индивида бессильным, а первый грех всегда происходит в слабости; потому-то он по своей видимости случается как бы безотчетно, но такое отсутствие осознания и есть настоящая ловушка.“

„… свобода — это волшебная лампа; когда человек трет ее с этической страстью, то для него возникает Бог.“

„Человек всегда надеется на то, что ему следовало бы вспоминать, и вечно вспоминает то, на что ему следовало бы надеяться.“

„Где «Я»? Что значит сказать «мир»? Каково значение этого слова? Кто заманил меня сюда и покинул здесь? Кто «Я»? Как я оказался в этом мире? Почему меня не спросили, почему не познакомили с его правилами, а просто всунули в него, как будто я был куплен у продавца душ? Как я оказался вовлечённым в это громадное предприятие, называемое действительностью? Разве это не дело выбора? Кому я могу пожаловаться?“

„Какой смысл в слове «моя»? Ведь оно не обозначает того, что принадлежит мне, но то, чему принадлежу я, что заключает в себе всё мое существо. Это «то» моё лишь настолько, насколько я принадлежу ему сам. «Мой Бог» ведь это не тот Бог, Который принадлежит мне, но тот, Которому принадлежу я. То же самое и относительно выражений: „моя родина“, „моё призвание“, „моя страсть“, „моя надежда.““

„Ничего не хочется… Ехать не хочется — слишком сильное движение: пешком идти не хочется — устанешь; лечь? — придется валяться попусту или снова вставать, а ни того, ни другого не хочется… Словом, ничего не хочется.“

„Нам была дана заповедь: «Люби ближнего, как самого себя», — но если правильно понять эту заповедь, то можно прочесть в ней и обратное утверждение: «Ты обязан любить себя должным образом».“

„У меня нет ничего, но я ни в чём не нуждаюсь.“

„Теперь я грущу лишь по той первой грусти. Что такое юность? — Сон.. Что такое любовь? — Сновидение…“

„Я не хочу, чтобы она была в духовной зависимости от меня; она должна быть вполне свободна: любовь может развиваться лишь на свободе, и одна свобода обусловливает приятное и вечно весёлое времяпровождение.“

„Старость, как известно, осуществляет мечты юности; пример — Свифт: в молодости он построил дом для умалишенных, а на старости лет и сам поселился в нем.“

„Я не видел ничего потому, что слишком пристально смотрел.“

„Страх — это головокружение свободы.“

„Я предпочитаю разговаривать с детьми — есть, по крайней мере, надежда, что из них выйдут разумные существа, тогда как те, которые считают себя таковыми… увы!“

„Жизнь превратилась для меня в горький напиток, а мне еще приходится принимать его медленно, по счету, как капли…“

„Никто не возвращается из царства мертвых… — никто не является на свет без слез… — никто не спрашивает, когда хочешь явиться… — никто не справляется, когда желаешь уйти…“

„Чем больше стараешься спрятаться, тем неприятнее, если тебя откроют в твоём убежище.“

„Мёртвая буква действует иногда сильнее живого слова.“

„Я не способен к духовному акту веры, не могу, закрыв глаза, слепо ринуться в абсурд; для меня это невозможно, но я не хвалюсь этим.“

„Всё существующее разумно; я был и буду оптимистом!“

„Когда разрушается действительность, сам этот разрыв в целом гораздо более радикален, тут рвется каждый нерв, а разрыв, рассматриваемый именно как разрыв, уже содержит в себе некую завершенность; когда же разрушается возможность, минутная боль может быть не столь велика, однако такой разрыв очень часто оставляет в целости и неприкосновенности какую-нибудь тоненькую связку, которая становится затем постоянным проводником длящейся боли.“

„Повесься, ты пожалеешь об этом; не повесься, ты и об этом пожалеешь, в том и другом случае ты пожалеешь об этом. Таково, милостивые государи, резюме всей жизненной мудрости…“

“That which distinguishes the Christian narrow way from the common human narrow way is the voluntary. Christ was not someone who coveted earthly things but had to be satisfied with poverty – no, he chose poverty.”

“When Christianity came into the world the task was simply to proclaim Christianity. The same is the case wherever Christianity is introduced into a country the religion of which is not Christianity.
In "Christendom" the situation is a different one. What we have before us is not Christianity but a prodigious illusion, and the people are not pagans but live in the blissful conceit that they are Christians. So if in this situation Christianity is to be introduced, first of all the illusion must be disposed of.”

“The immediacy of falling in love recognizes but one immediacy that is ebenburtig (of equal standing), and this is a religious immediacy; falling in love is too virginal to recognize any confidant other than God. But the religious is a new immediacy, has reflection in between-otherwise, paganism would actually be religious and Christianity not. That the religious is a new immediacy every person easily understands who is satisfied with following the honest path of ordinary common sense. And although I imagine I have but few readers, I confess nevertheless that I do imagine my readers to be among these, since I am far from wanting to instruct the admired ones, who make systematic discoveries a la Niels Klim, who have left their good skin in order to put on the “real appearance.””

“If God stops a man on the road, and calls him with a revelation and sends him armed with divine authority among men, they say to him; from whom dost thou come? He answers: from God. But now God cannot help his messenger physically like a king, who gives him soldiers or policemen, or his ring or his signature, which is known to all; in short, God cannot help men by providing them with physical certainty that an Apostle is an Apostle-which would, moreover, be nonsense. Even miracles, if the Apostle has that gift, give no physical certainty; for the miracle is the object of faith.”

“Let others complain that the age is wicked; my complaint is that it is paltry; for it lacks passion. Men’s thoughts are thin and flimsy like lace, they are themselves pitiable like the lacemakers. The thoughts of their hearts are too paltry to be sinful. For a worm it might be regarded as a sin to harbor such thoughts, but not for a being made in the image of God. Their lusts are dull and sluggish, their passions sleepy. They do their duty, these shopkeeping souls, but they clip the coin a trifle, like the Jews; they think that even if the Lord keeps ever so careful a set of books, they may still cheat Him a little. Out upon them! This is the reason my soul always turns back to the Old Testament and to Shakespeare. I feel that those who speak there are at least human beings; they hate, they love, they murder their enemies, and curse their descendants throughout all generations, they sin.”

“Not merely in the realm of commerce but in the world of ideas as well our age is organizing a regular clearance sale. Everything is to be had at such a bargain that it is questionable whether in the end there is anybody who will want to bid. Every speculative price-fixer who conscientiously directs attention to the significant march of modern philosophy, every Privatdocent, tutor, and student, every crofter and cottar goes further. Perhaps it would be untimely and ill-timed to ask them where they are going.”

“However well-meaning and strong the individual man may be (if he could only use his strength), he still has not the passion to be able to tear himself from the coils and seductive uncertainty of reflection. Nor do his surroundings supply the events or produce the general enthusiasm necessary in order to free him. Instead of coming to his help, his milieu forms around him a negative intellectual opposition, which juggles for a moment with a deceptive prospect, only to deceive him in the end by pointing to a brilliant way out of the difficulty-by showing him that the shrewdest thing of all is to do nothing.”

“What, exactly, have the errors of exegesis and philosophy done in order to confuse Christianity, and how have they confused Christianity? Quite briefly and categorically, they have simply forced back the sphere of paradox-religion into the sphere of aesthetics, and in consequence have succeeded in brings Christian terminology to such a pass that terms which, so long as they remain within their sphere, are qualitative categories, can be put to almost any use as clever expressions.”

“Out of love, God becomes man. He says: "See, here is what it is to be a human being."”

“You wanted God’s ideas about what was best for you to coincide with your ideas, but you also wanted him to be the almighty Creator of heaven and earth so that he could properly fulfill your wish. And yet, if he were to share your ideas, he would cease to be the almighty Father.”

“Alas, time comes and time goes, it subtracts little by little; then it deprives a person of a good, the loss of which he indeed feels, and his pain is great. Alas, and he does not discover that long ago it has already taken away from him the most important thing of all-the capacity to make a resolution-and it has made him so familiar with this condition that there is no consternation over it, the last thing that could help gain new power for renewed resolution!”

“If someone were to expound that godliness is to belong to childhood in the temporal sense and thus dwindle and die with the years as childhood does, is to be a happy frame of mind that cannot be preserved but only recollected; if someone were to expound that repentance as a weakness of old age accompanies the decline of one’s powers, when the senses are dulled, when sleep no longer strengthens but increases lethargy-this would be ungodliness and foolishness.”

“People are scarcely aware that it is a slavery they are creating; they forget this in their zeal to make people free by overthrowing dominions. They are scarcely aware that it is slavery; how could it be possible to be a slave in relation to equals?”

“What if the equality between us human being, in which we completely resemble one another, were that none of us really thinks about his being loved? Preface P. 166”

“In the Church which was founded at Corinth, St. Paul had special difficulties of the kind I have mentioned. In that flourishing commercial city, which through its shipping and situation, maintained a vital connexion between East and West, numerous crowds of people flocked together from all quarters, different in speech and in culture. As they mingled with the inhabitants, they produced, by contacts and contrasts, new and ever new differences. Even in the Church this differentiation endeavoured to make itself felt in sects and parties; and a kind of pagan wisdom made a special attempt to force itself forward as a teacher of truth. In his first letter to this church, from which the text I read is taken, St. Paul strongly combats this tendency.”

“He fixed his definition thus: reflection is the possibility of the relation, consciousness is the relation, the first form of which is contradiction. He soon noted that, as a result, the categories of reflection are always dichotomous. For example ideality and reality, soul and body, to recognize – the true, to will – the good, to love – the beautiful, God and the world, and so on, these are categories of reflection. In reflection, these touch each other in such a way that a relation becomes possible. The categories of consciousness, on the other hand, are trichotomous, as language itself indicates, for when I say I am conscious of this, I mention a trinity. Consciousness is mind and spirit, and the remarkable thing is that when in the world of mind or spirit one is divided, it always becomes three and never two. Consciousness, therefore, presupposes reflection. If this were not true it would be impossible to explain doubt. True, language seems to contest this, since in most languages, as far as he knew, the word ‘doubt’ is etymologically related to the word ‘two’. Yet in his opinion this only indicated the presupposition of doubt, especially because it was clear to him that as soon as I, as spirit, become two, I am eo ipso three. If there were nothing but dichotomies, doubt would not exist, for the possibility of doubt lies precisely in that third which places the two in relation to each other. One cannot therefore say that reflection produces doubt, unless one expressed oneself backwards; one must say that doubt presupposes reflection, though not in a temporal sense. Doubt arises through a relation between two, but for this to take place the two must exist, although doubt, as a higher expression, comes before rather than afterwards.”

“Christ calls it (O give heed!), He calls it “hypocrisy.” And not only that, but He says (now shudder!), He says that this guilt of hypocrisy is as great, precisely as great a crime as that of killing the prophets. … This then is the judgment, Christ's judgment upon "Christendom."”

“Death induces the sensual person to say: Let us eat and drink, because tomorrow we shall die – but this is sensuality’s cowardly lust for life, that contemptible order of things where one lives in order to eat and drink instead of eating and drinking in order to live.”

“And thus Christianity is played in “Christendom.” Artists in dramatic costumes make their appearance in artistic buildings— there really is no danger at all, anything but that: the teacher is a royal functionary, steadily promoted, making a career— and how he dramatically plays Christianity, in short, he plays comedy. He lectures about renunciation, but he himself is being steadily promoted; he teaches all that about despising worldly titles and rank, but he himself is making a career.”

“What is asked of a man that he may be able to pray for his enemies? To pray for one’s enemies is the hardest thing of all. That is why it exasperates us so much in our present day situation.”

“The question is asked in ignorance, by one who does not even know what can have led him to ask it.”

“In the New Testament sense, to be a Christian is, in an upward sense, as different from being a man as, in a downward sense, to be a man is different from being a beast. A Christian in the sense of the New Testament, although he stands suffering in the midst of life’s reality, has yet become completely a stranger to this life; in the words of the Scripture and also of the Collects (which still are read-O bloody satire!-by the sort of priests we now have, and in the ears of the sort of Christians that now live) he is a stranger and a pilgrim-just think, for example of the late Bishop Mynster intoning, “We are strangers and pilgrims in this world”! A Christian in the New Testament sense is literally a stranger and a pilgrim, he feels himself a stranger, and everyone involuntarily feels that this man is a stranger to him.”

“A genius and an Apostle are qualitatively different, they are definitions which each belong in their own spheres: the sphere of immanence, and the sphere of transcendence.”

“Irony is a qualification of subjectivity.”

“Source: Without Authority by Soren Kierkegaard, Hong 1997 P. 145ff”

“The next thing you can learn from the woman who was a sinner, something she herself understood, is that with regard to finding forgiveness she is able to do nothing at all. P. 155”

“He lived year after year. He attended only to himself and to God and this picture-but he did not understand himself.”

“This is approximately the way Christendom relates to the essentially Christian, the unconditioned. After seventeen, eighteen detours and running all around someone finally has his finite existence assured, and then we receive a sermon about Seek first the kingdom of God. Is this sobriety or is this intoxication? p. 112”

“Editor’s Preface In this book, originating in the year 1848, the requirement for being a Christian is forced up by the pseudonymous author to the supreme ideality. Yet the requirement should indeed be stated, presented, and heard. From the Christian point of view, there ought to be no scaling down of the requirement, nor suppression of it-instead of a personal admission and confession. The requirement should be heard-and I understand what is said as spoken to me alone—so that I might learn not only to resort to grace but to resort to it in relation to the use of grace. S. K.”