Цитаты из книги

О Летучих Змеях. Неаполь

„Может, поэзия – это чувствовать то, что весь остальной планктон от пережатости не замечает.“

„Я осязал неосязаемые прутья своей мысленной клетки.

В этот момент я осязал стекло, отгораживающее меня
от мира,

стекло, которое выдул
сам.

Я осязал.

И слегка-слегка, как ребёнок на дне рождения, когда притаскивают верёвки со сладостями, как ребёнок, который тянется – на носочках уже – вот-вот, достать б языком свисающую «липучку» - руками нельзя – языком хотя бы – подпрыгивая, но «долизать» - вот так кончиком языка я зацепил ощущение себя

более вовлечённого в жизнь.

Как это я, но который больше.

Я смелее.

Я чище.

Я, который не отступает перед кочками лобстером,

не пятится крабом,

а просто берёт и решает.

Почему всё кажется настолько базовым?

Это текила или это мы, идиоты, трезвыми столь безудержно себе врём, усложняя простейшие схемы: не нравится – встаёшь – делаешь.“

„ГЕРБЕРТ: Виват!

Бдум – сошлись бутылки.

До дна?

In vino veritas – ищи правду на дне бутылки.

Но кто его знает, где там это дно.

Горько! Горчит! Эта не та текила!

Это текила с твоим отпечатком губ – впиться и не отпускать.

Горькое-горькое горлышко – как кофе с лимоном.

Я люблю вас.

Виват!

А вообще всякий раз, каждый тост – за любовь.

За что ещё пить?

Чем жить

ещё?“

„Запах травы.

Травы и Кампании.

Зрение смазано.

Птицы поют. Отчего-то я убежден, что это дрозды.

И мне хорошо.

Я держу тебя за руку, зрение распыляется, но мне хорошо.

Так хорошо – больше нет ничего в моей жизни, что я не принимаю.

Вот я.

Полностью.

Со всем, что во мне не полно. Со всем, что изломано и растресканно моим невовлечением в жизнь –

каждым моментом, когда я не сделал или замолчал.

Или заленился.

Вот я, смотри! Существо с Древа Познания с устами горькими – сладость текилы.

Я любил вас

всегда.

Я просто был слишком трус, чтобы то знать.

Чтоб разрешить себе знать.

Разрешить
себе.

Уткнуться тебе в плечо.

Так хорошо, что вот так б и умереть.

И навсегда остаться нести запах эвкалипта и… перегара? Хер! Пусть перегара.

Остаться призраком, чтоб никогда уже не покинуть момент.

Остаться из ужаса, что вся остальная жизнь не будет и чуточкой от этих поющих дроздов, огоньков

и полной

абсолютной

предвечной свободы

от своей человечности.

Да!

За ловцов душ!

Виват.“

„Свобода выбора тут проста – ты поддерживаешь божественное настоящее –

настоящую суть – та, которая Слово –

ну или ту, иллюзорную, которая разложение.

Вот и вся свобода выбора, что дана каждому – от комара до пророка.

И пусть это бог против бога в конечном счете, но отвечать за выбор свой каждому лично.

Выбираешь днище, говнище и разложение – тебе отвечать самому, потому что выбор был дан в твои руки, и ты виноват, что они не крепки. Ты виноват в том, что не разобрал, где настоящее, а где – так, декорация до Судного дня.

Каждому отвечать.

И пока бог сражается сам с собой, нам ведь тоже с собою биться.

Но можно делать это со слизью и жалостью, а можно осознавая, что именно эти сражения и высекают из нас – пыли и глины – искры такой красоты,

когда бог и дьявол жмурятся в восхищении.“

„Если ты кусок космического мусора в виде кометы, которая так старается не вовлечься, что постоянно убегает куда-нибудь за пояса астероидов, ты всё равно сгораешь. Сгораешь постоянно, но живешь только в те короткие мгновения, пока зажато и испуганно пробегаешь мимо звезды. И можно протянуть сто один миллион лет, из которых девяносто миллионов – это прозябание где-нибудь на задворках, где обретаются только остатки того, что так и не сумело стать планетами. А можно прожить пусть шестьдесят миллионов, зато из которых жизнью можно будет назвать если не все шестьдесят, то хотя бы миллионов сорок. Сорок миллионов проведенных у Солнца, а не в мусоре.“

„ЛУИДЖИ: Да, в вашем возрасте всё так окончательно. Любое «нет» на века. А потом подрастаешь и понимаешь, что все трагедии мира на самом деле комичней любых придуманных шуток. Будь я вами, я бы не переживал. Я б распушил больше ваши роскошные локоны, надел бы серьги позвонче, помаду поярче и улыбался б, заражая всех жизнерадостностью. Благо, её-то у вас в достатке.“

„Я люблю вас – и это не утверждение,

не проживание,

это энергия изначальная, та, чьи вибрации дают электроны, фотоны, нейтрино,

это энергия, из которой строится мир –

я люблю вас, халиф.

И это столь же неиссякаемо и нераспадаемо, как электрон.

И даже черной дыре не пережевать того.“

„Романтическая литература идеализирует и романтизирует психозы и любые подобные проявления человеческой ущербности. Я лишился любого к ним сострадания, потому что, когда поработаешь с такими «сознаниями», становится как день ясно, что это всё – от вранья себе. От возведенного в культ нежелания брать ответственность за свою жизнь и менять её к лучшему самому. Они не «не могут», они так не хотят брать ответственность за малейшую свою ошибку, что предпочитают вывести свой мозг даже из химического равновесия, лишь бы только и дальше жалеть и выгораживать себя.“

„Твои выборы и есть твоя жизнь. Делаешь херовые выборы, живёшь херовую жизнь. Это справедливо, как госпел. Жизнь – не зефирка, тебе никто не обязан её шоколадить.“

„Жизнь всегда заставляет тебя принимать решения вслепую.

Делать выборы, гадая, какие последствия упадут

роялем с пятого этажа.

Но если жизнь всегда такова, то что от этого прятаться?“