Цитаты о башка

„Такие слишком медовые эти луны, такие звезды — острые каблуки, меня трясет от каждого поцелуя, как будто губы — голые проводки, а мне бы попивать свой чаек духмяный, молиться молча каждому вечерку, меня крутили, жили, в ладонях мяли и вот случайно выдернули чеку, за это даже в школе бы физкультурник на год освободил от своей физры, меня жует в объятьях температурных, высинивает, выкручивает навзрыд, гудит волна, захлестывает за борт, а в глазах тоска, внутри непрерывный стон, но мне нельзя: апрель — у меня работа и курсовик пятнадцатого на стол.
Играю свои безвьшгрьшгные матчи, диктую свой отточенный эпилог, чтоб из Москвы приехал прекрасный мальчик и ткнулся носом в мой обожженный лоб. А дома запах дыма и вкус ванили, а дом-то мал и грязен, как я сама, а мне не написали, не позвонили, не приоткрыли тайные закрома. Таскаюсь по проспектам — как будто голой, да вот любой бери меня не хочу — и город цепко держит клешней за горло, того гляди задушит через чуть-чуть, приду под вечер, пью, залезаю в ванну, как тысячи таких же, как я, девиц, а что у вас немедленно убивало, здесь даже не хватает на удивить.
И это не любовь — а еще покруче, все то, что бьет наотмашь, издалека. Такие слишком синие эти тучи, такие слишком белые облака.
Ребята, мой плацдарм до травинки выжжен, разрытые траншеи на полдуши. Ребята, как же я вас всех ненавижу, всех тех, кто знает, как меня рассмешить. Вы до конца на мне затянули пояс, растерли закостенелое докрасна, а после — все, свободна, билет на поезд, и поезжай в свой Питер. А в нем весна.
Но мне в большом пакете сухпай на вынос отдали, нынче кажется, все на свете, мне б успокоить это, что появилось, хоть выносить, оставить в себе до смерти. Да вы богатыри — ведь пробить непросто махину эту — а по последней версии, сто шестьдесят четыре живого роста, полцентнера почти неживого веса. Да, я вернусь когда-нибудь, да, наверно, опять вот так, минуточкой, впопыхах, но у тебя очки и немножко нервно, и волосы — специально, чтоб их вдыхать.
И как я научилась при вас смущаться и хохотать до привкуса на губах, как вы так умудряетесь помещаться в моей башке, не большей, чем гигабайт? В моих руках, продымленных узких джинсах, в моих глазах, в прожилочках на висках — как удалось так плотно расположиться и ни на миг на волю не отпускать? А жизнь совсем иначе стучит и учит — не сметь считать, что где-нибудь ждут-грустят. Как вы смогли настолько меня прищучить, что я во сне просыпаюсь у вас в гостях? Ведь я теперь не смогу уже по-другому, закуталась в блестящее волокно. Такие слишком длинные перегоны, такой свистящий ветер через окно.
Уйдите и отдайте мое хмельное, земное одиночество, мой фетиш. А может быть, я просто немножко ною, чтобы проверить, все ли ты мне простишь.“

„Любые нормальные девушки, которые делают карьеру, первым делом отбрасывают маленькие женские хитрости. А на самом деле эти хитрости – очень нужное оружие. Мы – более слабые существа. Ты этого не замечаешь, пока не доходишь до уровня, на котором мужчины начинают с тобой соревноваться. И тогда умри все живое! До определенного момента тебе только помогают, потому что ты не конкурент. Ты просто никто: маленькое талантливое существо, которое чисто из любопытства играет во «все эти штучки», порхает и украшает жизнь. А потом существо превращается в серьезную женщину с четкими задачами, которая может представлять опасность. А ведь женщины гораздо более качественны, чем мужчины, и как исполнители, и как руководители. Я сужу об этом не понаслышке, а по результату. И не только я… И вот в какой-то момент ты понимаешь, что ты могла бы достичь большего, но не достигла только потому, что когда-то ты настаивала на том, чтобы все оценили твой ум, а не красоту. А это неправильно, потому что женственность – твое оружие. Потому что потом они тебя тюкнут по башке тем, что ты женщина. Так используй оружие сразу! Дай им под дых своими правильно накрашенными глазами. Ведь все равно, когда ты победишь, они тебе дадут понять: да ты победила… Но еще не все и не всех.“

„Я уверен, что ничего из этого не случилось бы, если бы меня не уволили из Apple. Лекарство было горьким, но пациенту оно помогло. Иногда жизнь бьёт вас по башке кирпичом. Не теряйте веры. Я убеждён, что единственная вещь, которая помогла мне продолжать дело, было то, что я любил своё дело.“

„Быстрее всего гитара повлияет на человека, если этого самого человека треснуть ею по башке!“

„Хейли, ну скажи в микрофон хоть слово! Детка, ты же не хочешь чтобы папа забрал у тебя ту куклу с немытой башкой?“

„Общество не имеет права тюкать человека по башке до гробовой доски.“

„Душой ты безбожник с Писаньем в руке,
Хоть вызубрил буковки в каждой строке.
Без толку ты оземь башкой ударяешь,
Ударь лучше оземь всем тем, что в башке.“

„Когда СМИ формируют мировоззрение, значит у человека не хватает силы воли, чтобы думать своей башкой.“

„Я сам просто прочерк
в бегущей строке,
идиот-одиночка
с дырою в башке.“

„Ты должен различать, кто друг тебе, кто недруг,
Чтоб не пригреть врага в своих сердечных недрах.
Где неприятель тот, который в некий час
Приятностью своей не очарует — нас?
Где в мире мы найдем тот корень единенья,
Который не покрыт корой и даже тенью?
Собака, что визжит и ластится, как друг,
Она своим друзьям не изменяет вдруг.
Собака — говорю! Но так ли ты уверен,
Что подлинный твой друг тебе до гроба верен?
И сердцевину тайн, доверенных ему,
Не обнажит вовек по слову своему?
Испытывай друзей и голодом и жаждой.
Любовью испытай! Но только раз — не дважды.
Кто дружбе изменил хотя бы только раз,
Тому уж веры нет, хоть пой он, как сааз.
И пусть перед тобой юлит гадючье тело,
Башку ей размозжить скорей — благое дело.
Поэтому-то я твержу одно и то ж:
Кто так тебя поймет, как сам себя поймешь?
Лишь те-то и друзья не на словах — на деле,
Кто наши кандалы и на себя б надели.“

„Свобода вообще очень обширная тема. Вон таракан, кстати, побежал, вот он свободен — до первого тапочка. Так же, как и мы, до первой дубинки по башке.“

„Как видим, грипп в Москве стал уже не просто вирусом, а национальным достоянием, позволяющим нации разобраться в сложных проблемах современности. Впрочем, у нас традиционно даже полено может иметь тонкий философский смысл. В зависимости от того, как его применять: дать им кому-нибудь по башке или выпилить из него Буратино.“

„Он ни о чем не думал, просто ждал одного человека. Этого человека надо убить. За что, почему — кто его знает. Не всё ли равно? Роджер Греко не из любопытных, отчасти за это его и ценят. И еще за то, что он мастер своего дела. Надо аккуратно всадить пулю в башку незнакомому человеку. Ничего особенного — и не волнует и не противно. Дело есть дело, не хуже всякого другого. Убиваешь человека. Ну и что?“

„Нет маленьких вещей. Любая крохотная неполадка - она уже показывает, какие есть дисфункциональные механизмы.

И лучше их исправить в крохотной неполадке, чем когда они уже становятся для человека второй натурой. Когда они уже: всё, "бам", зашли далеко.

Потому что любые дисфункциональные механизмы — это как лавина: то, что не исправляешь сегодня, накроет тебя таким комом по башке. Лавина, когда она начинается — это всего лишь несколько скатившихся снежинок. Зато, когда она подходит к концу — это пиз**ц.“

„Что такое жизненный опыт? Это просто понимание, как в жизни бывает.
Любые, даже самые очевиднейшие вещи. Ребёнку в 2 недели своей жизни ещё всё в мире нужно открывать: например, что красный перец жжётся.
Получается, что опыт - это просто понимание: "Агааа! Вот так и вот так в жизни бывает!". Важнейшие понимания, очень нужные понимания.
Но они заменяют тебе применение? Они что-то заставляют тебя делать автоматически, эти знания? Нет, не заставляют.
И ничего тебя не может заставить автоматически действовать верно. Это ты сам включаешь башку, и отвечаешь за то, что, вот сейчас ты действуешь исходя из опыта.“

„Лечение от любой зависимости: оно подразумевает прежде всего работу над авгиевыми конюшнями в своей башке.

Когда ты разгребаешь всю эту грязь и становишься чище, учишься не обижаться на мир, учишься вовлекаться в жизнь и брать ответственность за любое дерьмо, которое с тобой происходит. И смотреть, чтобы ты мог сделать, чтобы этого не допустить. И брать, и делать это. Работать с реальностью, пускай маленькими шагами. Тебе не нужно взять и сразу стать идеальным. Маленькими шажками, но неотступно — так меняется реальность.

И как только ты начинаешь хоть как-то работать с реальностью, вот только так ты начинаешь вытаскивать себя из болота любых нездоровых обсессий.

Франц Вертфоллен «Шот Жизни»“

„Только когда жизнь хорошенько стукнет нас по башке, из нас высыпается вся мелочь.“

„Возможно, я что-то там ещё, может, башку ей оторвал, может, ноги-руки, мог там забить кол или ещё что-нибудь куда угодно, продырявить её всю… Всё что угодно с меня… Я просто не знаю, но себя я знаю, что, конечно, я мог сделать до хрена чего…“

„Нужно безжалостно отрывать башку всякому, кто порочит высокое звание гуманиста!“

„Те, кто выкидывал свой мусор, испарились из моей жизни. Не сами собой, конечно. Ускорение я им придала. Не без этого.
Новые персонажи не возникают.
Просто чётко понимают, что шансов нет.
Знаете, это как с цыганами, которые толпой на тебя идут, а ты изнутри себя чувствуешь так, что они расступаются, споткнувшись о твой взгляд.
Есть ещё те, кто совершает робкие попытки как-то пожить за мой счёт, но сразу же получают по башке звонкий щелбан.“

„Когда я слышу это слово «Яжемать», когда мне пишут на почту дети, говоря о том, что у них в классе процветает эта ***учая тематика АУЕ с тюряги, где дети толпами орут эту ***ню и живут по ***учим зековским законам, у меня просто взрывается башка. Куда смотрят родители? А потом по телику, во всяких «Пусть говорят», появляются родители, которые: «А че это у вас там эти блогеры-наркоманы с утра до вечера матерятсяв видео? А дети это смотрят и становятся ***ами!» Да неужели, ***ь? А вы где?“

„Актер должен башкой своей соображать, на что он соглашается…“

„Тут заведомо продаваем и любой талант, и его отсутствие. Здесь можно жить на три копейки, пользоваться кучей бесплатных благ и платить налоги — самые низкие в мире — по настроению. Чтобы «на жизнь» больше оставалось. Чморить кого желаешь, хулить тех, кто отнял свободу, но позволяет делать все, что душе угодно. И ни за что не получать по башке.“

„Я хотел, чтобы музыка выходила из колонок, хватала тебя за глотку, била башкой о стену и потом убивала тебя.“

„Я историю расскажу. Притчу. О Ханселе. Вот Хансель, вот тринадцатый век, когда прусов орден крестил. Хансель очень любит орден, очень любит Христа, меня – ландмайстера своего очень любит. Я даю ему людей и отправляю отстроить мне на соединении двух рек крепость. Это очень важное место, прибыльное, можно хорошее богатство поднять на одной переправе только. Проходит время. Я не могу каждый день с Ханселем созваниваться. Допустим переправа эта очень далеко в языческих землях. Там не только крепость отстроить нужно, там всю инфраструктуру продумать надо, налогообложение, пошлины – вот это всё. Еще и прусы дикие нападают, их тоже надо усмирять. И ничего тут во времени не отодвинешь, ты не скажешь диким прусам, что прут резать тебя – подождите, я тут сейчас с пошлинами разберусь, потом повоюем. Торговцам ты тоже не скажешь – эй, вы тут пока заморозьтесь, я с прусами разберусь, и до вас руки дойдут. Проходит пять лет, я, наконец, добираюсь до Ханселя. Что я вижу? Четыре дохлые свиньи, сопливых теток и чахлый частокольчик. Почему? А потому что у Ханселя всё – фюрер, всё – мы. Мы – орден, мы – фюрер, но не я, Хансель, сделаю. Потому что он научиться хотел. А его что-то и не научили – как это крепости строить, налоги организовывать, людей собирать, он же в орден учиться пришел, а его не научили. Предложений от меня товарищи ждут? Вы когда об организации шестидесяти миллионов говорите, не о фюрере думать надо и не о партии, и не о том, что вас когда-нибудь фея крестная научит. Своей башкой думать надо. И если мне кто из вас говорить будет: нам с тобой, Франц, так там планы должны быть или хотя бы зачатки планов, а не энтузиазм пусть твердый, но голый. Не «мы с тобой, а теперь ну-ка давай, я жду от тебя предложений». Вот такое у меня предложение – это первый шаг. Потому что если я буду что-то строить, то не таких людях, не на Ханселях. Ясно?“

„Я историю расскажу. Притчу. О Ханселе. Вот Хансель, вот тринадцатый век, когда прусов орден крестил. Хансель очень любит орден, очень любит Христа, меня – ландмайстера своего очень любит. Я даю ему людей и отправляю отстроить мне на соединении двух рек крепость. Это очень важное место, прибыльное, можно хорошее богатство поднять на одной переправе только. Проходит время. Я не могу каждый день с Ханселем созваниваться. Допустим переправа эта очень далеко в языческих землях. Там не только крепость отстроить нужно, там всю инфраструктуру продумать надо, налогообложение, пошлины – вот это всё. Еще и прусы дикие нападают, их тоже надо усмирять. И ничего тут во времени не отодвинешь, ты не скажешь диким прусам, что прут резать тебя – подождите, я тут сейчас с пошлинами разберусь, потом повоюем. Торговцам ты тоже не скажешь – эй, вы тут пока заморозьтесь, я с прусами разберусь, и до вас руки дойдут. Проходит пять лет, я, наконец, добираюсь до Ханселя. Что я вижу? Четыре дохлые свиньи, сопливых теток и чахлый частокольчик. Почему? А потому что у Ханселя всё – фюрер, всё – мы. Мы – орден, мы – фюрер, но не я, Хансель, сделаю. Потому что он научиться хотел. А его что-то и не научили – как это крепости строить, налоги организовывать, людей собирать, он же в орден учиться пришел, а его не научили. Предложений от меня товарищи ждут? Вы когда об организации шестидесяти миллионов говорите, не о фюрере думать надо и не о партии, и не о том, что вас когда-нибудь фея крестная научит. Своей башкой думать надо. И если мне кто из вас говорить будет: нам с тобой, Франц, так там планы должны быть или хотя бы зачатки планов, а не энтузиазм пусть твердый, но голый. Не «мы с тобой, а теперь ну-ка давай, я жду от тебя предложений». Вот такое у меня предложение – это первый шаг. Потому что если я буду что-то строить, то не таких людях, не на Ханселях. Ясно?“

„И был у карлика народ
Народ тот карлик регулярно чпокал в рот
Народ за это карлика боготворил
А он его за это по башке дубинкой бил“