Цитаты о бетон

„Приятное в бетоне то, что он выглядит незавершенным.“

„Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.“

„Здесь впервые архитектура существует как пластика, один этаж перетекает в другой (напоминая отношение частей в скульптуре) вместо обычного суммирования слоев,
как бы нарезанных и наложенных один на другой посредством стоечно-балочной конструкции. Здание, отлитое из бетона как целое, больше напоминает яичную скорлупу, чем структуру трехмерной решетки. Плоть светлого бетона лишь обмазана штукатуркой… Конструктивные расчеты выполнены для консолей и непрерывности, а не для столбов и балок.
Чистый результат такой конструкции — великий покой, ощущение непрерывно бегущей волны; ничто не шокирует глаз внезапным изменением формы.
Все — целостное и неразрушимое здание, насколько это возможно сделать науке.“

„Я писал свои труды бетоном и железом.“

„Я, как Солженицын, верю в то, что слово в итоге разрушит бетон. Солженицын писал: «…значит, слово искренней бетона, значит, слово — не пустяк, так тронутся в рост и благородные люди и слово их разрушит бетон».“

„Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.“

„Смерть — это выход из мира материального в мир тонкий, окончание бесконечного бега за благоустройством собственной норки. Там — вечный свет и красота божьего милосердия. Смерть не может быть ужасной и кошмарной — разве что для негодяев, потому что в смерти претворяется в жизнь великий закон Сущего: нормальные уходят в свет и радость, а сволочи остаются гнить в могила без крестов. Особо памятных сволочей даже не хоронят, а вмуровывают в бетон. Скажем, под Кремлевской стеной.“

„Большие строгальные станки — всё равно что маленькие колесницы Джаггернаута. Их замуровывают в бетоне на массивных рамах высотой с ногу взрослого человека, и по этим рамам ходит взад и вперед тяжелое металлическое чудище — строгальный станок, как таковой.“

„Ветеран космонавтики, житель города Королёв Московской области, соратник А. И. Осташева Геннадий Николаевич Артамонов написал стихи, посвящённые коллеге (Геннадий Артамонов "Вехи памяти", стихи, 49 стр., г. Королёв, 2012 год, стр. 37):

Горела степь, и плавился бетон,
Ракета из огня уйти пыталась,
Но не смогла, и вздрогнул полигон,
В граните черном память нам осталась.
В том парке тишина,
Молчанье плит,
Октябрь тот в Байконуре не забыт.
И вот сюда без лишних громких слов
"Пришел" и лег Аркадий Осташев,
Решил он с братом вместе "отдохнуть",
А, может, с ним продолжить Вечный путь.
...Горела степь, и плавился бетон,
Октябрь тот не забудет полигон.“

„Бетон, это вы... это они... это я ... это мы... Бетон, товарищи, — это история человека!“

„Не осталось неба, всё кругом бетон и город
Не осталось чести, все забыли что есть совесть
Не осталось места, тем кто верит ждёт и любит
Над землёю ворон, чёрный скоро всех погубит“

„Где росли деревья - там растут бетона стены
Где играли дети - там расстреливают пленных
Там где пели песни - там теперь слышны лишь стоны
Там где были танцы - там теперь идут колонны“

„В воздухе висела несформулированная плотная масса из понимания, насколько люди пусты.
Три крохотных слова, которые ничего не значат, если не прожиты.
И вот именно – эти двуногие не проживают совсем ничего.
Страусы не вкапываются головой в песок, и уж тем более не стучат ей о бетон в шоке, эти повадки страусам придумали люди. По образу и подобию своему“

„Возраст не определяет ничего. Потому что опыт приходит с количеством анализа своих ошибок и работы со своими страхами. Можно стать очень опытным человеком за один год, если не пропускать ни одного страха. Если проделывать «работу над ошибками» с каждой ошибкой, можно стать мудрецом за год. Главное, работать и анализировать, а не убегать страусом запрятывать голову в бетон.“

„Для того, чтобы принимать решения вовремя, нельзя бояться жизни. Нельзя зарываться тупым страусом в бетон от реальности.“

„Не будет юности в том, что старается сберечь кости,
мозги
и сердце.
Особенно – сердце.
Юно лишь то, что переменчиво,
щедро
и не разлагается от обиды, стараясь себя застолбить в одном состоянии,
как муху навозную в луже бетона.“

„Окна на загаженный бетон, небо…
Цокольный этаж, панельный дом — LEGO…
Вечное бодание за кусок хлеба, плод эго —
Вот, как зарождается хип-хоп…“

„Каменный мешок — это шок, мегаполис.
Золотой оскал из кривых зеркал.
Ты любовь нашёл, ты узнал цену боли,
Тебя ветер звал, вечер тебя ждал.
Город правит бал.
Дон-дин-дон, стёкла и бетон,
Крик сирены и зеркальные стены.
Дон-дин-дон, стёкла и бетон,
Люди-тени чужих отражений.
Дон - дин - дон,
Дон-дин-дон.“

„Мы иногда запоминаем отвлеченное благодаря тому, что подсознательно связываем его с какими-нибудь простыми, преходящими событиями и впечатлениями. Потом эти простые, первичные вещи память отбрасывает, как садовник убирает подпорки, когда посаженное им дерево прочно укоренилось в почве; или как строители снимают опалубку, когда бетон затвердел и сооружение обрело монолитность.“

„Увлечение покойного банкира рационализацией сказалось и на архитектуре его дома, построенного по последнему слову американизированной строительной техники.
Красота этой новой архитектуры определялась новым каноном: утилитаризмом. Весь огромный,
растянутый в длину трехэтажный дом Готлиба был сделан из железа, стекла и бетона и внешне был скучно прямолинеен, как разграфленный лист гроссбуха. Ни одной радующей глаз кривой линии, ни одного украшения. Огромные стекла во всю стену придавали дому вид какого-то гигантского аквариума. Казалось, стекла были слишком хрупкой защитой для миллионов, которыми ворочал банк Готлиба. Но «золотые рыбки» этого аквариума хранились глубоко на дне его – в подземном этаже. Сталь и бетон этого казнохранилища способны были выдержать налет не только земных, но и воздушных бандитов. Сотни автоматических звонков и световых сигналов, особые перископы, дающие возможность находящимся в первом этаже сторожам видеть, что делается в подвале, автоматически захлопывающиеся двери, электрические заградители и киноаппараты обрекали на неудачу всякую попытку проникнуть сюда силой или хитростью.“

„В соседнем со студией доме шли строительные работы. Случалось так, что мы пытались послушать запись наших ударов по мусорным бакам и бетону, а в том доме строители как раз сносили стену, и мы не могли понять, которые звуки наши, а которые их! Иногда это очень мешало.“

„И я стою на берегу этой реки. И рядом со мной, и дальше направо и налево громоздятся некие гигантские… «явления», что ли?.. Стоят конструкции, железо, бетон, стекло… какие-то турфирмы, какие-то рекламные полотна, предлагающие роскошные путешествия… зазывающие скорее покупать автомобили именно «Volvo», а никак не «BMW»… и другая реклама, настаивающая именно на «BMW», и ни в коем случае не «Volvo». Стоят один за другим небоскребы, раскинулись вдали оффшорные зоны, грозовыми облаками проносятся над всем этим лихие дефолты… А река течет мимо всего этого, бесконечно грязная, по которой мусор идет потоком, в которую стекают какие-то нечистоты, химия, отходы заводов, отбросы, рыба мертвая…
И вот течет все это. И к великому моему удивлению, поперек всему, плывет пароходик,
на котором какие-то флажки (издалека не разобрать) и песня доносится довольно дружная, хоть и ветром звук сносит. Пароходик покрашен. Мачта нормальная, из крепкого дерева. И паруса есть. И даже машина есть — старая, видимо, но пыхтит. Идет кораблик! Мимо всей грязи. И к изумлению моему, даже вода вокруг пароходика — чистая! Там не видно ни мусора, ни химии, ни отбросов. Некоторое пространство чистоты вокруг есть. И прет он против течения.“