Франц Вертфоллен цитаты

страница 2

„Нет, любимым не говорят – я хочу стареть вместе.

Любимым говорят – мы будем процветать до смерти и дальше.

Я хочу с тобой вечность. Хочу «всегда» - так она сказала бы Францу.

Но это всеубивающее «бы»!

Сказала бы, но не говорит!

Фрау Рудольф.

Как корабль на мели – толкнул бы кто в верную сторону – толкнул бы, потому что самой тяжело.

Страшно.“

„Скромность - это когда ты залез на Эверест, и не умер после этого, самодовольно вспоминая о своём достижении. А пошёл искать себе новые вершины.“

„На самом деле нет излишних требований к себе. Чем требовательнее к себе человек, тем дальше он пойдёт, и тем счастливее он будет.“

„И у вас будут тёмные моменты. Без этих тёмных моментов, никуда. Будьте за них благодарны — они лепят вас.

Потому что когда ты лепишь мир, мир обязательно лепит, формирует тебя. Он заставляет тебя прочувствовать все моменты, где ты недостаточен, чтобы ты со скромностью это принял.
И чтобы ты с усердностью, даже ожесточённостью в себе исправлял. Не сдался и не сказал: "Ну лучше в этой ванне и сдохнуть". Но встал и начал делать.“

„…Но что я вижу, Кэтти, нет вообще никаких разграничений – ни по слоям, ни по классам, ни по странам, ни по национальностям. Каждому человеку надо в душу смотреть. Душою в душу смотреть. Вот и всё.“

„Нам всем нравится мир, где существа достаточно развиты для того, чтоб строгая социальная иерархия ощущалась, как равноправие. Мы все хотим мира, где ты искренне можешь уважать соседа своего, потому что сосед этого достоин. Он не претендует пустым говном на твое уважение, когда даже кола не заслуживает, а он способен на тепло, тепла не боится и открыт тебе, как ты открыт ему. Мы все хотим мира, населенного достойными существами. Только я в упор не могу увидеть, как деление по национальному признаку способно к такому привести. И если вы мне позволите, я считаю, что время, когда ты устанавливал законы лишь для своего королевства, осталось далеко в прошлом. Даже в тринадцатом веке это было уже не так. Сегодня, когда у нас есть трансатлантическая телефонная связь, самолеты, радио, кинематограф, ты должен устанавливать моральные законы для человечества в целом. Фюрер активно работает с Японией. Японцы тоже националисты. Они тоже убеждены, что высшая раса должна быть ростом не более метра шестидесяти, лунолика, узкоглаза и черна волосами, что уголь. Черные говорят: ты очень хорош для белого. Все — нацисты и расисты. Все — каждое человеческое существо, потому что каждый кулик будет орать, что его болото — единственно не болото. Если ты хочешь быть над этим всем, ты должен от них отличаться. Они должны мерить себя по тебе, они не будут этого делать, если ты такой же кулик, который так же истерично нахваливает свое болото.“

„Воображение - это одна из важнейших мышц. Без воображения ты не знаешь, к чему ты идёшь. Потому что тебе нужно визуализировать вещи по жизни.

Более того, без воображения невозможно учиться. Для того, чтобы люди могли учиться на чужих примерах, на книгах или на фильмах - им нужно воображение. Когда ты можешь поставить себя в ситуацию и вообразить, представить себе: "Как ты действовал бы в этой ситуации? Что бы ты чувствовал? Как бы тот или иной расклад сыграл бы с тобой?"

Так твоё воображение становится достаточно сильным, чтобы потом визуализировать себе: "Хорошо, какое конкретно будущее ты хочешь? Как конкретно ты это будущее видишь?"“

„Гордыня — это ваша лень. Она рождается там, где вы отпихиваете от себя необходимость взаимодействовать с реальностью.“

„Ты не можешь быть очаровательным, пока ты такой заштампованный, стандартный, боящийся проживать жизнь.

А ты не можешь быть "нестандартным", пока ты боишься включить сердце и начать чувствовать: что ощущает тот человек? Что ощущает этот человек? Пока ты боишься начать чувствовать ситуации.“

„Что такое нацизм, что такое ксенофобия — это тупое желание стада оставаться стадом. Не эволюционировать, не осознавать большее, не понимать других лучше — не открываться миру. А наоборот: зажаться, сидеть и бояться всего, что заставляет отупевший медленный мозг хоть чуть-чуть шевелиться. Обрабатывать информацию, которая для него нова.“

„Силуэт девочки становился с каждым разом всё прямее.
Она выносила отходы с грацией и достоинством, с которыми даже Фрейя не носила сок своих золотых яблок.
Не одну ночь я думал – что это.
А понял за раз – свобода.
Рамки в её голове падали, как домино.
С каждой рамкой девочка становилась все меньше девочкой, все больше Фрейей.“

„Ты не рождаешься женственным или мужественным. Ты вообще рождаешься маленьким багровым комком мяса, полностью лишенным и женственности, и мужественности. Женственность и мужественность, любая очаровательность — это выбор. Это то, что ты в себе выбираешь, что ты в себе разрабатываешь и в себе строишь.“

„Только хорошая литература, одна, позволяет двуногим качать их столь атрофированное воображение, без которого не возможно ни одно проживание, ни одно осмысление.
Без которого невозможна наука воздействия на шатающееся и отвратное бессознательное, что общественное, что собственное.

Не умозаключения побуждают вас к действию, а эмоции. И какую бы истину вам не открывали, пока вы ее не проживете, она останется пустым набором символов и нот.“

„Когда вы приступаете к какому-то делу, вы должны представлять его себе в деталях.
Если вы даже какое-то одно действие не можете представить в деталях, там обязательно вылезет жопа.

© Франц Вертфоллен "Шот Жизни"“

„Ад - это безразличие.“

„«Близость. Она начинается ведь откуда?
Когда ты не боишься, что это существо увидит тебя таким, какой ты есть. И ты уже с этим ничего не поделаешь.
И тогда ты можешь быть настоящим.
И вот с этого начинается близость.»“

„«Ваши слова только тогда с другими могут быть твердыми, когда вы сами с собой — твердые»“

„Я знаю, как тебе страшно жить. Поэтому я делаю Шот Жизни, чтоб объединять людей, которые готовы работать над своим будущим. Чтоб им было легче дышать, легче идти, легче строить себя и наконец-то иметь возможность строить и мир тоже. Делать мир вокруг себя для себя же — приятнее.

— Франц Вертфоллен "Шот Жизни"“

„Господи, как же хочется… И как допустил ты все эти картины, истории, песни — пугливые изображения упитанных и нестрашных людей, бездумно позастывавших в латах перед невозможно неодушевленными дамами или алтарями — всяческим хламом. Прав был Коран — нельзя идиотам представлять бога. Никогда святые моменты не должны оказаться в руках у черни. Там, где был бог останется нечто смешное и жалкое, голые мумии когда-то великих святых. А что чище полета и ярости, после которых так неизбавимо надо воткнуть желательно ещё окровавленное лезвие в землю, на мгновение сделав его символом веры во всё столь простое, что невыразимое — символом страданий, креста и победы, у которого остается лишь пасть на колени и молить — Господи, дай же мне сил! Дай мне силы и твердости.“

„А ведь как невовлекаем этот скот! Они ж не терпят гениев при жизни, им нравятся мощи. Сладкий, безвредный душок истлевшего. Склепики, могилки…“

„Нет идеальных конфликтов.

Вот опять — совершенство вам не грозит, вы можете стремится, но совершенство не грозит. Но это не повод к нему не стремиться.

"Нет идеальных конфликтов" — в каком понимании? Всегда рассматривая стенографию любого конфликта, можно сказать: " О, там всегда можно найти что улучшить." Вы никогда не сделаете это идеально. И именно поэтому нужно вставать и делать.“

„Чтоб передать огонь людям и не закончить прикованным к скале, распятым или умирающим от голода в дешевых отелях с фразой «либо я, либо эти обои» — нужны те, кто уже идут за тобой.

Те, кто с тобой, потому что находят для себя поддержку, и утешение, и веселье в тебе и в том, что ты делаешь.
И еще, потому что даже самый маленький шаг, но сделанный сотней человек, станет километром.

Все великое всегда начинается с малого.

Будьте его частью.“

„Чем дерьмо отличается от искусства?
В любом искусстве — письменном, визуальном, музыкальном — не важно. В любом искусстве есть выражение эмоций.
Но выражение эмоций — это их осознание.

Любое настоящее искусство — это осознание того, что происходит у тебя внутри. Даже если вы дико примитивны, у вас одновременно бьются много уровней эмоций внутри.

Так вот осознание, обработка и выражение этого всего и есть искусство.
Потому что когда вы сначала их регистрируете, потом осознаёте, обрабатываете — это обязательно приводит вас к каким-то выводам, создаёт у вас в голове определённую картину мира, атмосферу. И выражая эмоции вы несёте вашу картину в мир.

Дерьмо от искусства отличается как раз недоразвитостью — недопрожитостью, недодуманностью — в нём всегда всё схематично, поверхностно.
Там где даже в одноклеточном существе целая какофония эмоций, в дерьме будет одна недо-эмоция.

Франц Вертфоллен, «Шот Жизни»“

„Когда ты читаешь мои книги, если ты их читаешь сердцем, они не заменяют тебе жизненный опыт. Они образовывают его у тебя.“

„Нани протянула руку Герберту.

Он поцеловал её птичьи пальцы в жемчужной перчатке.

НАНИ: Ужин, молодые люди! Ужин!

Как умно она была одета:

ты не видел лица за вуалеткой, не видел отдельно платья, отдельно накидки, отдельно украшений. Все сливалось в поблескивающую линию теплого оттенка слоновой кости, на которой ты замечал только те детали, которые тебе хотели показать, например, изящность пальцев в перчатках, что казались еще тоньше от крупных золотых перстней. Золотая застежка, определяющая талию, блестки на подоле, заканчивающие силуэт. Ты не видел тела и не видел человека, ты видел роскошь, камни, блеск, а существо под всеми этими слоями твой мозг дорисовывал сам, из её голоса и слов.

Твой мозг дорисовывал жар-птицу, давно потерявшую возраст, оставившую его, как ненужную побрякушку в одной из дамских комнат.

Принцесса взяла молодых людей под локти.

НАНИ: Мы ужинаем, а потом идем пешком.“

„И тогда я почувствовала силу. Я впервые почувствовала власть. Этот мопс, пусть обиженно, но будет делать всё, что ему скажут, если говорить я буду, как хозяйка, твердо. И я тогда этого ещё совсем не умела, но само проживание этой истины освобождало. Все свои восемнадцать лет я жила с неосознанной верой, что у жизни есть какая-то азбука правил. И тут я поняла, что так живут все. Даже самые серьезные мужчины. Значит, я могу писать эти правила. И буду. Вот он – оргазм вседозволенности. Момент, когда ты вся принадлежишь исключительно себе. Когда ты божественно целостна и рассматриваешь мир, как покорные тебе декорации.“

„У людей есть ужасная привычка - обрубать свои мысли. Не делай так со своим мозгом. Давай себе додумать. Если придёт какое-то неприятное воспоминание, позволь себе додумать - что мне теперь с этим делать. Ты сам начинаешь себе прописывать, как относиться к этой ситуации. Но так, чтобы тебе от ситуации стало свободно. От этого ты не проснёшься на следующий день стопроцентно счастливым. Но одним скелетом в шкафу у тебя точно станет меньше.“

„Счастье – власть.

Бесспорно.

Но что – счастье?

Сложить мозаику счастья куда сложнее, чем одно короткое слово «вечность».

Вечность можно стоять у свинцовых волн и непозволительно расплывчато ощущать, что власть и счастье там, где ты легко заставляешь людей жить в своей голове – чувствовать мир твоим сердцем и видеть твоими глазами.

Тогда это уже не про людей вовсе, а про тебя, который…

Вот именно – который что?

Там столько пунктов!

Не отгораживается от мира.

Не принимает ничего за должное. За незыблемое.

Никогда не теряет своей картины.

Про тебя, который бесстрашен.

Про тебя, для которого не осталось уже ничего неприемлемого.“

„Для того, чтобы преодолевать препятствия, тебе нужна очарованность.
Тебе нужно удовольствие и счастье, которое ты ощущаешь.“

„Я оглядел ещё раз всю площадь, чтобы вобрать побольше этой странной, чуть путанной ночи.
Выпить побольше уставшего и поехавшего, но предвкушения радости.
Эта ночь знала правила жизни, которых не знал я. Щекотала ими в горле, и то необъяснимо давало чувство умиротворенности.“

„Значит, нельзя терпением? Не
меняются от терпения?
ФРАНЦ: От терпения? Никогда, Ева. И не будьте никогда терпелкой. Либо вы сами ситуацию
измените, либо вам со… то есть, либо никак.“

„Сомнения исчезают, как только на цели своей сосредотачиваешься, а не на том, что, как, кто увидит, подумает, решит. На цели, а не на страхе провала.“

„Интеллект — это умение любой маленький факт сделать себе полезным. Умение менять себя и вовлекаться в жизнь. Строить мир. Делать пусть даже совсем крохотные вещи, но делать, а не рассуждать о них.“

„Хладнокровие, четкость и структурированность ума, свежесть идей — это не мысли и не ощущения, это состояние. Причем состояние, что должно оставаться неизменным, несмотря на взаимодействие с любыми внешними факторами.

Собранность — состояние.“

„Насколько всё мимолетно.
Не о горечи Экклезиаст – «и это пройдет» – не о горечи! Но о счастье.

Знай, трусливенькое создание, и счастье твоё пройдет, как минуты золота на закате.

Ибо, не контролируя себя и эмоций своих, ты цепляешь на нить своей жизни что жемчужинки, подаренные богами свиньям, что катышки навоза овечьего, потому что ты – идиот. Кабанина, не желающая выбирать, а желающая, чтобы всё, что загребет твоё рыло по умолчанию было съедобным.“

„Сорвать травинку, положить на зуб, чтоб почувствовать терпкость.

Леди, наверное, не жуют травы, да я не леди.

И тут меня прошибла уверенность – даже если бы джентльмены не жевали травинок, с момента, как это сделал бы Франц, трава проросла бы в набор джентльмена.

Боже! Дело ведь вовсе не в том, ЧТО ты делаешь, а в том – КАК.

Если б принцесса Неаполя сейчас положила б на зуб травинку, все бы, выстроившись, повторили.

Царственность не вопрос проформ.

Но тогда что?

О! Вопрос наполнения действия смыслом.

Нани бы точно не клала травинку на зуб, как делают это проститутки в порту – так же безмысленно. Нет, она бы придала этому действию невозможно изящный оттенок – не важно лукавства ли, озорства, попирания устаревших норм – важно, что у жеста была б атмосфера Нани.“

„Вам даны эмоции, чтобы создавать мир и влиять на мир.“

„Самая драгоценная вещь – блаженство.
Только его и обещают.
И всегда дают.
Просто люди малы слишком,
как малы их печали
и радости.
Но с рассветом, флейтой золотой поднимающимся по колоннам Юпитера,
слова лишние.
Слушай Штрауса.
Вставай с кровати.
Пей кофе.
И заводи бабочек счастья
в желудке и легких.
Я люблю тебя.
Всякий раз – полным сердцем…“

„Какое наслаждение встречать живых людей! А то вокруг множатся лобстеры. И лобстерам невдомек, что искусство – это не книги, театр или музеи, а всего лишь умение из любых базовых и скучных необходимостей жизни высекать удовольствие.“

„Избушки на курьих ножках, где в метель лепят вареники с картошкой и с творогом, вы и не знаете, Нора, что уют – это слово, придуманное в России.
Австрийские горные зимы с имбирным печеньем, лыжней, глинтвейном, это всё – сладко и сказочно, но уют – это баня, белая, добрая Баба Яга над тазиком вареников с творогом и метель, и негромкое, русо-пшенное славянское существо с узловатыми пальчиками, показывающее тебе фотографии с надписями на столбе – «столб», на валенке – «валенок», на картошке – «картоха».

Уют – это слово, изобретенное в русскую зиму русской бабой Ягой, ожидающей молодца с пневмонией, отпаивающей его коктейлями Молотова с солодкой, натирающей медвежьим жиром и поющей длинные, бесконечные“

„Относитесь к еде с удовольствием, делайте вашу еду приятной. Понимайте, когда вы кушаете, что вы кушаете, что вам нравится. Сделайте еду вашей возможностью стать осознаннее, и вы увидите разницу не в вашей жизни, а в вас как в человеке. В силах, которые у вас появляются, в любопытстве.“

„Ничего вас не может по жизни сломать, когда вы с жизнью взаимодействуете. Когда вы сталкиваетесь с чем-то, что вам сложно, и вы становитесь постепенно, день за днём, мастером того, что вам сложно.“

„Ненависть к себе — это ещё одна форма жалости к себе: и жалость, и ненависть — про бездействие.“

„Когда вы подошли ко мне на свадьбе, у меня было ощущение, что я падаю. Что я лечу в какую-то нору, или черную дыру, которой не будет дна. И всё так странно. Такое зазеркалье. Всё так страньше и страньше. И радостнее. Всё – свежо. Но страшно. С вами с первых секунд было страшно. До мурашек. Вот с вами я волновалась. После Альбертины, на следующий день мы поехали смотреть римские развалины, помните? Ты сказал, заедешь с утра, но не сказал во сколько. Я встала собираться в шесть. Я в жизни не пробовала столько причесИз видео-романа «Наталье. Из Колумбии. С любовью»ок. И это так глупо! Это же развалины, я только выходя, поняла уже, что все равно буду в шляпе. Какой ты был красивый! Когда ты так прямо вбежал на стену, чуть покачнулся из-за поехавшего кирпича, и такой тоненький, легкий, твердый. Прямо скульптура. Древнеримское божество. Вакх. И это так страшно. Я помню, у меня было такое – «ах»! И взрыв… притяжения. И ужас. Не знаю, почему ужас. Просто. Как ты улыбаешься! Как ты улыбался тогда! Я так боялась тебе наскучить. Помню, я думала – я самое скучное существо на Земле. До того дня я никогда не задумывалась – скучна я, нет. А в твоем кабриолете, я думала: боже мой! Я же совсем не остроумна. Он скучает со мной!“

„Люблю преданность сфинксов. По скандинавским легендам, по китайским, забавно, тоже – хульдры и лисы влюбляются только раз. И только в богов, но это такая любовь. No pressure in the world could break it, not even God himself. И они делают – не болтают, не чахнут, не страдают, но делают. И сфинксы бесстрашны, даже умирая от страха, они будут нырять за вами, умирая даже, они наслаждаются.“

„Хочешь формулу счастья,
обезьянка моя, Homo Sapiens?

Начни с отчаяния.

Там, в круге девятом
фундаментальный
элемент воли,
и цепкости,
и достоинства –

базовый элемент формулы

незатейливой

счастья.“

„«Нет правильных эмоций и нет неправильных. Есть только то, что эффективно, что тебе нужно и то, что ты лепишь. Все ваши эмоции – это ваши эмоции. Если вы не формулируете вещи – вы не понимаете, какие эмоции ведут вас в ад, а какие продвигают вперед. Все эмоции ваши, но нельзя идти на поводу всех эмоций без разбора. Кто тащится на поводу у каких попало эмоций – заканчивают на бойне. А как различать, когда ваши эмоции хорошие, а когда это мусор, от которого надо чиститься? Формулируйте, не убегайте от эмоций. Но это не так работает, что «радость», «удовольствие», «воодушевление» – это хорошие эмоции, а «злость», «раздражение», «страх» – это плохие. Если вы так делите эмоции, то закончите очень плохо. Вы испытываете страх, потому что не формулируете достаточно. А если вы проживаете этот страх, докапываетесь до самой сути страха, когда вы не врете себе – ваш страх вам не в минус. Он говорит вам: «Осторожно, остановись, задумайся». То такой страх не ведет в ад.»“

„Когда вы делаете или уже сделали удачно требовательное действие, у вас не появляется усталость — у вас появляется: «Еее! Что ещё я могу сделать хорошего?». Это ваш мозг вознаграждает вас, если не эндорфинами, то серотонином.“

„Обида - самое тупое из всех человеческих проявлений, оно тебя никуда не ведёт. Оно просто превращает тебя в маленькую кучу дерьма. Всё. Но если ты уже чувствуешь эту обиду - то её же нужно прожить и сформулировать, из-за чего она с тобой происходит: что ты обижен, на что ты обижен, почему ты обижен, как ты можешь это исправить.

Но вам не хочется всё это формулировать. Но, что, вы из-за этого перестаёте чувствовать обиду? Да как бы не так. Вы, наоборот, в этой обиде маринуетесь, да ещё и неосознанно.“