Томас Манн цитаты

страница 5

„Война — всего лишь трусливое бегство от проблем мирного времени.“

„Великие художники — великие инвалиды.“

„Театр превращает толпу в народ.“

„Кто поощряет порок, тот оскорбляет тем самым добродетель.“

„Не столько в веру я верю, сколько в доброту, которая и без веры легко обходится.“

„Только смерть способна заставить людей уважать наши страдания; она облагораживает даже самую жалкую нашу хворь.“

„Искусство — самый прекрасный, самый строгий, самый радостный и благой символ извечного, не подвластного рассудку стремления человека к добру, к истине и совершенству.“

„Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?
Так будет вернее даже в том случае и, может быть, как раз в том случае, если речь идет о прошлом всего только человека, о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь, о бытии, тайна которого, являясь, что вполне понятно, альфой и омегой всех наших речей и вопросов, делает нашу речь такой пылкой и сбивчивой, а наши вопросы такими настойчивыми. Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль, в какие бы головокружительные глубины времени мы ни погружали его. Да, именно «снова и снова»; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого. Вот так же порой не можешь остановиться, шагая по берегу моря, потому что за каждой песчаной косой, к которой ты держал путь, тебя влекут к себе новые далекие мысы.
Поэтому практически начало истории той или иной людской совокупности, народности или семьи единоверов определяется условной отправной точкой, и хотя нам отлично известно, что глубины колодца так не измерить, наши воспоминания останавливаются на подобном первоистоке, довольствуясь, какими-то определенными, национальными и личными, историческими пределами.“

„Безумие… — понятие достаточно зыбкое, и люди мещанского склада произвольно орудуют им, руководствуясь сомнительными критериями. Границу разумного они проводят наспех и очень близко от себя и своих пошлых убеждений, а все, что находится за нею, объявляют сумасшествием.“

„Разве каждый человек не ошибка, не плод недоразумения? Разве, едва родившись, он не попадает в узилище? Сквозь зарешеченные окна своей индивидуальности человек безнадежно смотрит на крепостные валы внешних обстоятельств, покуда смерть не призовет его к возвращению на родину, к свободе…“

„Что такое, собственно, успех? Это таинственная, необъяснимая сила — осмотрительность, собранность, сознание, что ты воздействуешь на ход жизненных событий уже самим фактом своего существования, вера в то, что жизнь угодливо приспособляется к тебе.“

„Взгляд художника на явления внешней и внутренней жизни отличается от обыкновенного: он более холоден и более страстен.“

„Как больно ранит красота, в какие бездны стыда и страстного отчаяния повергает она человека, без остатка пожирая его мужество, его пригодность к обыденной жизни!“

„Талант есть способность обрести собственную судьбу.“

„Даже сострадание в этом мире невозможно из-за человеческой низости.“

„Совершенство приносит большую радость.“

„В культурном отношении однополая любовь явно так же нейтральна, как и другая; в обеих всё решает индивидуальный случай, обе родят низость и пошлость, и обе способны на нечто высокое.“

„Без стыда оборачивать в свою пользу неблаговидную ситуацию — это и есть жизнеспособность.“

„Время не имеет никаких делений или отметок, указывающих на его течение; ни гром, ни молнии, ни рёв труб не оповещает о наступлении Нового года. Даже когда начинается новое столетие, лишь только мы, смертные, звоним в колокола и стреляем из пистолетов.“

„Антикоммунизм — величайшая глупость XX века.“

„Облекать сны в слова и рассказывать их почти невозможно, потому что не так важна самая суть сна, - ее-то именно и можно выразить, - как его аромат и флюид, тот непередаваемый дух ужаса или счастья (или того и другого сразу), которым он пропитан и которым порой наполняет душу сновидца еще долгое время спустя.“

„Ох уж мне это человечество! Его духовное развитие не поспевает за техническими его успехами, далеко отстаёт от них.“

„Искусство — священный факел, милосердно освещающий все устрашающие глубины, все постыдные и скорбные пропасти бытия; искусство — божественный огонь, данный миру, дабы тот в искупительном сострадании вспыхнул и исчез вместе со всем своим позором и мукой.“

„Страсть, объектом которой мы становимся, не будучи сами ею затронуты, может внушить (…) холодность и пренебрежение, ведущие к попранию чужих чувств. — из «Признания авантюриста Феликса Круля»“

„Молодость обычно слишком молода для юности. — из «Признания авантюриста Феликса Круля»“

„Радость предвкушения, как всегда бывает, осталась самой большой радостью, — потому что всё хорошее приходит с опозданием, когда ты уже не можешь ему радоваться.“

„Держи время! Стереги его любой час, любую минуту. Без надзора оно ускользнет, словно ящерица. Освещай каждый миг честным, достойным свершением! Дай ему вес, значение, свет.“

„Внешние, видимые, осязаемые знаки и символы счастья, расцвета появляются тогда, когда на самом деле всё уже идёт под гору. Для того, чтобы стать зримыми, этим знакам потребно время, словно свету звезды — ведь мы не знаем, гаснет она или совсем угасла в тот миг, когда светит нам всего ярче.“

„Когда надежды сбываются, всё лучшее остается позади.“

„Поэта рождает не дар творческого вымысла, а дар одухотворения.“

„Праздновать прошлое приятно, когда радуешься настоящему и будущему. — роман «Будденброки»“

„Прекрасно писать, продолжал он, развивая свою мысль, это почти то же, что прекрасно мыслить, а от такой мысли уже недалеко и до прекрасного деяния. Всякая нравственность и нравственное совершенствование родятся из духа литературы,
ибо он является одновременно выражением чувства человеческого достоинства, гуманности и политики.Да, это одно, одна и та же сила, та же идея, и все это воплощено в одном слове. Какое же это слово?“

„Но цивилизованный человеческий дух, называть его буржуазным или просто цивилизованным, остается бессильны перед ощущением сверхъестественного.“

„То, что мы есть, то, что мы можем и что имеем, кажется нам жалким, серым, недостаточным и скучным; а на то, что не мы, на то, чего мы не можем, чего не имеем, мы глядим с тоскливой завистью, которая становится любовью, — хотя бы уже из боязни стать ненавистью.“

„В одиночестве, только собственными силами, в поте лица своего, пока не поздно, надо разрешить загадку, достичь полной готовности к смерти или уйти из этого мира в отчаянии.“

„Ревность — сильное чувство, оно толкает человека на действия, пусть неправильные, сумасбродные, но захватывающие его целиком, раскрепощающие его душу.“

„Разум — ещё не высшее в этом мире.“

„Скромность замечательных людей, которая часто кажется нам поразительной, во многом объясняется именно тем, что они, как правило, мало знают о самих себе, редко думают о своем «Я» и по праву чувствуют себя обыкновенными людьми.“

“This longing for the bliss of the commonplace.”

“It is a cruel atmosphere down there, cruel and ruthless.”

“I never can understand how anyone can not smoke — it deprives a man of the best part of life … with a good cigar in his mouth a man is perfectly safe, nothing can touch him — literally.”

“Democracy is timelessly human, and timelessness always implies a certain amount of potential youthfulness.”

“Wagner’s art is the most sensational self-portrayal and self-critique of German nature that it is possible to conceive.”

“This conflict between the powers of love and chastity … it ended apparently in the triumph of chastity. Love was suppressed, held in darkness and chains, by fear, conventionality, aversion, or a tremulous yearning to be pure…. But this triumph of chastity was only an apparent, a pyrrhic victory. It would break through the ban of chastity, it would emerge — if in a form so altered as to be unrecognizable.”

“I, for one, have never in my life come across a perfectly healthy human being.”

“Opinions cannot survive if one has no chance to fight for them.”

“If you are possessed by an idea, you find it expressed everywhere, you even smell it.”

“I met the New Passion, then, as democracy, as political enlightenment and the humanitarianism of happiness. I understood its efforts to be toward the politicization of everything ethos; its aggressiveness and doctrinary intolerance consisted – I experienced them personally – in its denial and slander of every nonpolitical ethos. “Mankind” as humanitarian internationalism; “reason” and “virtue” as the radical republic; intellect as a thing between a Jacobin club and Freemasonry; art as social literature and maliciously seductive rhetoric in the service of social “desirability”; here we have the New Passion in its purest political form as I saw it close up. I admit that this is a special, extremely romanticized form of it.”

“He was all for catharsis and purification, he dreamed of an aesthetic consecration that should cleanse society of luxury, the greed of gold and all unloveliness.”

“What they, in their innocence, cannot comprehend is that a properly constituted, healthy, decent man never writes, acts, or composes.”

“What a glorious gift is imagination, and what satisfaction it affords!”

“Two principles, according to the Settembrinian cosmogony, were in perpetual conflict for possession of the world: force and justice, tyranny and freedom, superstition and knowledge; the law of permanence and the law of change, of ceaseless fermentation issuing in progress.”

“The intellect longs for the delights of the non-intellect, that which is alive and beautiful dans sa stupidité.”

“Hidden away amongst Aschenbach’s writing was a passage directly asserting that nearly all the great things that exist owe their existence to a defiant despite: it is despite grief and anguish, despite poverty, loneliness, bodily weakness, vice and passion and a thousand inhibitions, that they have come into being at all. But this was more than an observation, it was an experience, it was positively the formula of his life and his fame, the key to his work.”

“I must tell you that we artists cannot tread the path of Beauty without Eros keeping company with us and appointing himself as our guide.”

“There is both rhyme and reason in what I say, I have made a dream poem of humanity. I will cling to it. I will be good. I will let death have no mastery over my thoughts. For therein lies goodness and love of humankind, and in nothing else.”

“With astonishment Aschenbach noticed that the boy was entirely beautiful. His countenance, pale and gracefully reserved, was surrounded by ringlets of honey-colored hair, and with its straight nose, its enchanting mouth, its expression of sweet and divine gravity, it recalled Greek sculpture of the noblest period.”

“Latin phrase meaning "It pleases to experiment", Ch. 4”
Placet experiri

“I have read your book and its terrible documentation with deepest emotion. I cannot describe the mixed feeling of abhorrence and loathing which has filled my heart while perusing these records of human degradation and abominable cruelty.. . . To keep quiet would serve only the moral indifference of the world. . . You have done your duty in publishing this book and bringing these facts to light.”

“One always has the idea of a stupid man as perfectly healthy and ordinary, and of illness as making one refined and clever and unusual.”

“My aversion from music rests on political grounds.”

“Psycho-analyses — how disgusting.”

“Extraordinary creature! So close a friend, and yet so remote.”

“Reduced to a miserable mass level, the level of a Hitler, German Romanticism broke out into hysterical barbarism.”

“It is not good when people no longer believe in war. Pretty soon they no longer believe in many other things which they absolutely must believe in if they are to be decent men.”

“But he would “stay the course” — it was his favorite motto.”

“The meeting in the open of two dogs, strangers to each other, is one of the most painful, thrilling, and pregnant of all conceivable encounters; it is surrounded by an atmosphere of the last canniness, presided over by a constraint for which I have no preciser name; they simply cannot pass each other, their mutual embarrassment is frightful to behold.”