Цитаты о вой

„Бывают ночи, когда не волки воют на луну, а наоборот.“

„Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.“

„… Атеизм – сложная штука. В отличие от веры – это работа. Поскольку вы становитесь атеистом под воздействием естественнонаучных знаний, под воздействием образования, той работы, которую вы проделываете внутри себя. А вера – это готовые клише, она гораздо проще, и ее выбирают многие именно в силу этой простоты. Но не думаю, что верующих на самом деле много. Весь этот фанатизм изображают, как правило, такие не вполне состоявшиеся артистки, которых перестают брать в эпизоды, и тогда они уходят в монастыри и по телевизору поднимают громкий вой о вере и православии.“

„Если собака воет на луну — это религия, а если она лает на чужака — это патриотизм.“

„Кутаясь в шаль, Маша дышала в открытую форточку и говорила, что всё это нестерпимо, что нужно уезжать, просто бежать из этого города и из этой страны, спасаться, что здесь вся жизнь ещё идёт по законам первобытного леса, звери должны всё время рычать, показывать всем и вся свою силу, жестокость, безжалостность, запугивать, забивать, загрызать, здесь всё время нужно доказывать, что ты сильнее, зверинее, что любая человечность здесь воспринимается как слабость, отступление, глупость, тупость, признание своего поражения, здесь даже с коляской ты никогда в жизни не перейдёшь улицу, даже на зебре, потому что тот, в машине, сильней, а ты слабее его, немощнее, беззащитнее, и тебя просто задавят, снесут, сметут, размажут по асфальту и тебя и твою коляску, что здесь идёт испокон веков пещерная, свирепая схватка за власть, то тайная, тихая, и тогда убивают потихоньку, из-за спины, вкрадчиво, то открытая, явная, и тогда в кровавое месиво затягиваются все, нигде тогда не спрятаться, не переждать, везде тебя достанет топор, булыжник, мандат, и вся страна только для этой схватки и живёт тысячу лет, и если кто забрался наверх, то для него те, кто внизу — никто, быдло, кал, лагерная пыль, и за то, чтобы остаться там у себя, в кресле, ещё хоть на день, хоть на минуту, они готовы, не моргнув глазом, перерезать глотку, сгноить, забить сапёрными лопатками полстраны, и всё это, разумеется, для нашего же блага, они ведь там все только и делают, что пекутся о благе отечества, и всё это благо отечества и вся эта любовь к человечеству — всё это только дубинки, чтобы перебить друг другу позвоночник, сначала сын отечества бьёт друга человечества обломком трубы по голове, потом друг человечества берёт сына отечества в заложники и расстреливает его под шум заведённого мотора на заднем дворе, потом снова сын отечества выпускает кишки другу человечества гусеницами, и так без конца, никакого предела этой крови не будет, они могут натянуть любой колпак — рай на небесех, рай на земле, власть народа, власть урода, парламент, демократия, конституция, федерация, национализация, приватизация, индексация — они любую мысль, любое понятие, любую идею оскопят, выхолостят, вытряхнут содержимое, как из мешка, набьют камнями, чтобы потяжелее было, и снова начнут махаться, долбить друг дружку, всё норовя по голове, побольнее, и куда пойти? — в церковь? — так у них и церковь такая же, не Богу, но кесарю, сам не напишешь донос, так на тебя донесут, поют осанну тирану, освящают грех, и чуть только кто попытается им напомнить о Христе, чуть только захочет внести хоть крупинку человеческого, так его сразу топором по голове, как отца Меня, всё из-под палки, всё, что плохо лежит, в карман, лучше вообще ничего не иметь, чем дрожать и ждать, что отнимут завтра, всё напоказ, куда ни ткни, всё лишь снаружи, всё обман, а внутри пустота, труха, как сварили когда-то ушат киселя, как засунули его в колодец, чтобы обмануть печенегов, вот мол, смотрите, нас голодом не заморишь, мы кисель из колодца черпаем, так с тех пор десять веков тот кисель и хлебают, всё никак расхлебать не могут, земли же согрешивши которей любо, казнить Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в нем же ны Бог велить жити, глаголеть бо пророком нам: «Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем», — да аще сице створим, всех грех прощени будем: но мы на злое ъзращаемся, акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся, и тако пребываем, посади цветы — вытопчут, поставь памятник — сбросят, дай деньги на больницу для всех — построит дачу один, живут в говне, пьянстве, скотстве, тьме, невежестве, месяцами зарплату не получают, детям сопли не утрут, но за какую-то японскую скалу удавятся, мол, наше, не замай, а что здесь их? — чьё всё это? — у кого кулаки крепче, да подлости больше, тот всё и захапал, а если у тебя хоть немного, хоть на донышке ещё осталось человеческого достоинства, если тебя ещё до сих пор не сломали, значит, ещё сломают, потому что ни шага ты со своим достоинством здесь не сделаешь, здесь даже просто бросить взгляд на улицу — уже унижение, ты должен стать таким, как они, чтобы чего-то добиться, выть, как они, кусаться, как они, ругаться, как они, пить, как они, здесь всё будто создано, чтобы развращать, тому дай, этому сунь, а не дашь и не сунешь, так останешься, мудак, с носом, сам виноват, кто не умеет давать, тот ничего не получает, кому нечего воровать, тот ничего не имеет, кто хочет просто честно жить и никому не мешать, тот и вздоха не сделает, и если ты, не приведи Господь, не такой, как они, если есть в тебе хоть крупица таланта, ума, желание что-то узнать, открыть, изобрести, написать, сотворить или просто сказать, что ты не хочешь быть среди этих урок, что ты не хочешь принадлежать ни к какой банде, ты сразу станешь у них шибко умным, тебя заплюют, затрут, обольют помоями, не дадут тебе ничего сделать, убьют на дуэли, заставят жрать баланду во Владимирской пересылке, стоять у метро с пачкой сигарет и бутылкой водки, сожгут твою библиотеку, в школе твоего ребёнка затравят прыщавые ублюдки, в армии доведут сына до того, что не только себе пустит пулю в рот, но ещё и пятерых заодно уложит.
— Здесь нечего больше ждать, — повторяла Маша, закрыв глаза, сжимая ладонями виски, — на этой стране лежит проклятие, здесь ничего другого не будет, никогда не будет, тебе дадут жрать, набить пузо до отвала, но почувствовать себя человеком здесь не дадут никогда, жить здесь — это чувствовать себя униженным с утра до ночи, с рождения до смерти, и если не убежать сейчас, то убегать придётся детям, не убегут дети, так убегут внуки. («Взятие Измаила»)“

„Не все в жизни идеально и нужно научиться принимать неприятные ситуации и сглаживать их для себя. Подстроиться, когда противник сделан из другого вещества; промолчать, когда все мое существо воет; улыбнуться, когда от обиды и злости внутри плачешь, как маленький ребенок. И ты станешь непобедимой, ведь твое слабое место будет укрыто отзеркаливающей, обезоруживающей броней. Нет эмоций – нет рычага манипуляции. Не за что уколоть, не в чем упрекнуть.“

„Мне хотелось выть от нежности, от нежности, которая никак не могла просто и удобно во мне уместиться, а застревала в дверях, громоздкая, с хрупкими углами, ненужная никому.“

„Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – всё, не выношу, не судьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто чёрный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, — родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.“

„У меня редко, но случаются приступы: я вдруг беру телефон, прохожусь по всему списку (а у меня большой достаточно список: 200, по-моему, номеров), и где-то на букве «ю» я думаю: «Боже, позвонить же некому». Есть приятели, знакомые, но люди, которым бы я, например, позвонила в три часа ночи и стала выть в трубку, — таких нет. Те, кто звонят в три часа ночи – конечно же, я их выслушиваю. Я считаю себя человеком тактичным и воспитанным, несмотря ни на что (несмотря на все газетные заметки), и я выслушиваю, да. И потом, все же у них какие-то веские причины, если они звонят в три часа ночи.“

„Лето кончилось. Ни черта больше не будет. Шторм. Вой бесконечный, как в печной трубе. Я хотел бы, чтобы жизнь моя была спокойней, но, кажется, уже не выйдет. Лето кончилось, о чём разговаривать…“

„Красиво жить — по-волчьи выть.“

„«Эпитафия крикливому спорщику»
Ушёл ли ты в блаженный рай
Иль в ад, где воют черти, —
Впервые этот вздорный лай
Услышат в царстве смерти.“

„Сей кувшин, принесенный из погребка,
Выл влюбленным красавцем в былые века.
Это вовсе не ручка на горле кувшином —
А обвившая шею любимой рука.“

„И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».“

„Вою на луну, вою на луну, вою.
А на небе луна, и она не права - это была не я.
А на небе слова, кто-то скажет: "Да, да"“

„Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей

Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.“

„Если волки перестали выть на Луну,
прислушайтесь! Значит, где-то рядом на гитарах заскулили барды.“

„Я спою вам час за часом, слыша вой и свист метели,
О величии надменном вулканических вершин,
Я спою вам о колибри, я спою нежней свирели
О стране, где с гор порфирных смотрит кактус-исполин.
О стране, где в чаще леса расцветают орхидеи,
Где полями завладели глянцевитости агав,
Где проходят ягуары, где шуршат под пальмой змеи,
Где гремят цикады к солнцу меж гигантских пышных трав.“

„Что ни век, нам ясней и слышней
сквозь надрыв либерального воя:
нет опасней и нету вредней,
чем свобода совсем без конвоя.“

„на городской помойке воют собаки
это мир в котором ни секунды без драки
Бог сделал непрозрачной здесь каждую дверь
чтобы никто не видел чем питается зверь“

„Дивная ночь полнолунья, сосуды жизни оживляются наполняя сердце кровью, тело заряжается энергией лунного света.
Просыпается что-то звериное и хочется выть на Луну, но она такая жалкая и бледная — эта Царица ночи.
Царица ночи — волков загадочная страсть!“

„Под непрерывный грохот аммонала,
Весенними лучами озарен,
Уже летел, раскинув опахала,
Огромный, как ракета, махаон.
Сиятельный и пышный самозванец,
Он, как светило, вздрагивал и плыл,
И вслед ему неслась толпа созданьиц,
Подвесив тельца меж лазурных крыл.
Кузнечики, согретые лучами,
Отщелкивали в воздухе часы,
Тяжелый жук, летающий скачками,
Влачил, как шлейф, гигантские усы.
И сотни тварей, на своей свирели
Однообразный поднимая вой,
Ползли, толклись, метались, пили, ели,
Вились, как столб, над самой головой.
И в куполе звенящих насекомых,
Среди болот и неподвижных мхов,
С вершины сопок, зноем опаленных,
Вздымался мир невиданных цветов.“

„А то, что они воют и стонут — вы знаете, кто стонет и воет. Вот если бы «Белтрансгаз» купили Евросоюз или Америка, поверьте, была бы полная тишина. И не было бы «здрады», не было бы «здачы незалежнасці і суверэнітэта», як яны «кажуць і ёнчаць» там. Все это гнилая, дохлая политика.“

„С волками жить, по-волчьи выть.“

„Он пляшет в масле. Пляска в масле! Он начинает выть. Пляска в масле!“

„«Суровая в этом году зима. В декабре и январе шёл снег, выли метели. Оставит зверь в лесу следы, наутро их уже не видно. Позамело все тропинки, и казалось — богатая жизнь заповедника притихла, спряталась глубоко под снег.“

„Они восстали со страшным воем“

„Наше государство правовое — каждый в нем имеет право воя.“

„Одинокая сука воет, потомство скулит.
Кобеля расстрелял на шапку белобрысый козёл.
Лес завонял тухлым мясом, болото болит.
Я не смог ничего сделать, я просто ушёл.“

„Тенор — это человек, который поёт голосом, своим прошлым и своим будущим.
К тому же ему вечно будут подпевать психопатки.
Относительно этих последних он может быть спокоен.
Они будут всегда.
Точно так же, как луна может быть спокойна, что у неё будут собаки и поэты, которые станут на неё лаять.
«Они» и «они» будут на неё выть совершенно независимо от того, будет она в фазе полнолуния, новолуния или на ущербе. Им всё равно, потому что восторгаться их потребность.
То же самое и психопатки. Поклоняться — их потребность, и у вас всегда будет толпа поклонниц, удовлетворяющих этой их потребности.“

„Вы должны понимать, что без идеи, без желания, у вас ничего не выйдет. И вы так и останетесь никому не нужными мразями, никчёмными существами, биомассой ***вой.“

„В беду попавший умный человек, неизбежность осознает случая, и не воет,
Дурак же мыслью тешится одной, что у других происходит тоже ведь такое…“

„Под Рождество, глухой порой
Жестокой ледяной зимы,
Когда слыхать лишь волчий вой
И в дом к теплу вернуться мы
Спешим до наступленья тьмы,
Избавиться замыслил я
От кандалов любви, тюрьмы,
Где страждет днесь душа моя.“

„Блеять с баранами немногим достойнее, чем выть с волками.“

„Войте! Почувствуете себя моложе на миллион лет.“

„Всякий раз меня потрясает, всякий раз волнует, кто-нибудь… разыскивает меня, чтобы повидаться, и, если кто скажет, будто я млею от ложной скромности, я отвечу тому: шакал воет, автобус едет, — нет уж, видно, мне так и суждено остаться собачонком, который признательно пожирает глазами тех, кто любит его, — это выше моего разумения, так что — точка и абзац.“

„Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание — или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный.“

„Может это предзнаменование? Кто знает? В le bon vieux temps, когда мы весело катались по прошлогоднему снегу, предзнаменование не расставалось с прилагательным и было зловещим. Падающая звезда, прочертившая траекторию на бархате небес, полярная сова, всю ночь сидевшая на ветке треклятого дуба, банальный вой волков на кладбище - не всегда можно было догадаться, что они предвещают, но было чертовски ясно, что это знамения. Теперь падающая звезда - это лишь сигнальная ракета, выпущенная по соседству, полярную сову можно увидеть лишь в клетке, а волку приходится заново учиться выть, прежде чем его выпустят в дикую природу. Предзнаменование беды? В этом царстве, где все измельчало, разбитое зеркало предвещает лишь досадный визит в магазин Джона Льюиса за новым.
Что поделать. Наши знаки и знамения становятся более локальными, а разница между предвестником и тем, что он предвещает, сходит на нет. Вы вступили в собачье дерьмо - это и предостережение, и бедствие одновременно. Автобус сломался, мобильник не работает. Дерево срубили. Возможно это означает только то, что означает. Что поделать.“

„Научить можно и обезьяну делать то, что делает Стинг. Меня интересует в искусстве то, что я не совсем понимаю. Если я смотрю на что-то, что меня поражает, что-то свежее — я не совсем могу понять, что это такое, почему это человек делает, зачем, искусство это или не искусство, — но это что-то, что меня затрагивает и заставляет думать. А Стинг — вот ты влючил его на кухне и он себе воет там.“

„Я знаю, как плачет ветер.
Я слышал, как воет ночь.
Я видел, как стонет природа.
Но не ведаю, как ей помочь!“

„Лаял, лаял и выть пришлось.“

„Лаял, лаял, а потом пришлось выть.“

„Треск пламени в камине перекрывает всякий вой ветра за окном.“

„«Хью поглядел вниз, на голубенькие полевые цветы, схожие с незабудками, которые ухитрились вырасти меж шпал. У этих малюток жизнь тоже нелегкая: что за чудовищное черное солнце проносится с воем над ними чуть ли не каждую минуту?“

„Сердце воет и душа страдает,
Ум стремится утешить боль.
Всё в мгновение пропадает,
Когда теряем мы любовь.“