Цитаты о жаба

„Расизм – это когда мутный самогон называют «слезой», нал – «черным», американскую капусту – «цветной», а черную зависть – «зеленой жабой».“

„И как бы жаба ни душила, а стать
царевной не смогла.“

„Петербург… Необычный город… Такой молодой и такой старинный, безмерно красивый, пахнущий морем. Наша Венеция. Свидетель истории. Сколько всего произошло за годы его существования.
Переживший блокаду, но оставшийся свободным и непокоренным! Город, наполненный удивительными людьми, ходившими в музеи, что были открыты, даже во время смертельного голода! Устраивавшие вечера поэзии, вместо того чтобы жаться в угол и тихо умирать!
Окно в Европу, прорубленное Петром! Место, где обязательно нужно побывать хотя бы раз в жизни. Место, где летом так тепло и светло, что и не верится, что так бывает… А зимой ветер пронзает до самых костей и, как говорил Гоголь: «Немудрено и грудную жабу подхватить».“

„Многие из романов Дика, прочитанные по отдельности, могут показаться кладовками, заполненными хаотичными и сложными идеями, как если бы автор пытался уместить в одну вещь сразу всё, что пришло ему в голову. Возможно, этот недостаток проистекает от тогдашней обстановки на книжном рынке и от тех жёстких ограничений по объёму, которые издательство «Эйс» установило для своих авторов. С другой стороны, можно поспорить: а стали бы его романы такими глубокими и богатыми по мысли, будь они хотя бы на четверть длиннее? Чудесная, многоуровневая паутина тем и концепций, образовавшаяся в результате такого вынужденного «процесса конденсации», придаёт творчеству Дика некий специфический привкус, ту самую характерную особенность, которая делает его творчество поистине уникальным. Непокорное, эксцентричное, экстравагантное — в любом случае, оно свидетельствует о том, что Дик, по-видимому, первый настоящий гений в фантастике со времён Стэплдона. Он — некий своеобразный гибрид Диккенса и Достоевского, обладающий даром комизма и увлекательности первого и трагической глубиной второго, но выбравший, тем не менее, такой вид литературы, где его эксцентричность пришлась как нельзя ко двору. В любом случае, как и многие НФ-писатели, он узнал и полюбил этот жанр, читая журналы задолго до того, как сформировались его литературные вкусы. Он так и не оправился от первого увлечения запретными прелестями ван Вогта.
Дик — один из мастеров современных неудовлетворенностей, в лучших традициях описателей безнадёжности, которая проходит через Свифта и Хаксли. Для Дика нет простых решений, нет лёгких установок и всемогущих супергероев. Его герои, часто хилые, часто совсем не отвечающие ситуации, стоят по колено в технологических отбросах и смотрят с тоской на видения, которые выходят за пределы их понимания. Настроение, доминирующее в книгах Дика, сродни угрюмым метафизическим комедиям — как, например, в сцене из романа «Снятся ли андроидам электроовцы?», где Рик Декард, уже полностью избавившийся от иллюзий, вдруг делает открытие, что жаба, которую он подобрал в пустыне, надеясь, что это последний экземпляр исчезнувшего вида, вовсе не живое существо, а всего лишь машинка. Эта жаба внушает нам такое же сильное отвращение, смешанное со смехом, как и робот у Гаррисона, работающий на угле (хотя там пафоса больше); должно быть, мы бессознательно противопоставляем эту жабу и этого робота великому образу Человека, Сына Божьего, видим их как символы одновременно и наших достижений и наших падений — нашего наследства Франкенштейна, превращённого в тягостный фарс.“

„Жанна смотрела вдаль, на безбрежную, волнистую водную гладь, которая, казалось, дремала под звездами.В эти часы отдохновения природы после захода солнца в воздухе разливались все запахи земли. Жасмин, обвивавший окна нижнего этажа, непрестанно струил свой резкий аромат, который смешивался с более легким благоуханием распускавшихся листьев.
Медленные дуновения ветра приносили крепкий запах соленого воздуха и липкие испарения морских водорослей.Девушка, сияющая от счастья, полной грудью вдыхала воздух, и деревенская тишина успокаивала ее, как свежая ванна.Все животные, просыпающиеся с наступлением вечера и таящие свою безвестную жизнь в тиши ночей, наполняли полутьму безмолвным оживлением. Огромные птицы беззвучно парили в воздухе, как пятна, как тени; жужжание невидимых насекомых едва касалось уха; по росистой траве и по песку пустынных дорог мчались немые погони. Лишь несколько меланхолических жаб посылали к луне свой короткий и однообразный стон. Жанне казалось, что сердце ее расширяется, что оно полно неясных звуков, как и этот светлый вечер, что оно вдруг закишело тысячью бродяжнических желаний, как у тех ночных животных, чей шорох ее окружал. Что-то роднило ее с этой живой поэзией; и в мягкой белизне ночи она ощущала нечеловеческий трепет, биение едва уловимых надежд, что-то похожее на дуновение счастья.“

„Пробудились все водяные твари; лягушки бешено квакали, и время от времени справа или слева раздавалась та короткая однообразная и печальная нота, которую возносят к звездам медные голоса жаб.“

„Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
О чём они шепчут? О чём говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
Мелькают, мигают, — и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.“

„"Время жабы". Оказывается, древние римляне придумали рецепт, чтобы легче было жить,
когда наступали плохие времена, - надо было съесть живую жабу. Сколь бы отвратительным ни было время, оно не могло быть отвратительнее поглощения живой жабы.“

„«Воздухоплавательный парк».
Названье плавно и крылато.
Как ветрено и пусто тут!
Поселок окнами к закату,
И одуванчики растут.
Вдали от музык и парадов,
На петроградском рубеже,
Паренье первых аппаратов!
Ты не вернешься к нам уже.
И, принеся одни убытки,
Под торжество болотных жаб,
Разползся до последней нитки
Темно-зеленый дирижабль.
И тех людей забыты лица,
Снесен амбар тот и барак,
Но пусть нам все-таки приснится
Воздухоплавательный парк!“

„Забегаловка, способная отравить даже жабу.“

„Революционная ситуация — это когда жаба уже не может, а гадюка уже хочет.“

„Тише ты! Она ещё проснётся, пожалуй, да убежит от нас, — сказала старуха жаба. — Она ведь легче лебединого пуха! Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки — это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберём там, внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да поживать.“

„Жаб Жабыч занимался на дому. Он усиленно готовился к поступлению в юридический институт, изучает буквы и слоги.
Целыми днями он сидел и произносил: «Мама мыла раму!», <…> «У Ромы папа. У папы мыло. Папа моет Рому. Роме моют попу».
Для милицейского отделения юридического института он уже читал неплохо.“

„Тише ты! Она ещё проснётся, пожалуй, да убежит от нас, — сказала старуха жаба.“

„О, ужас! А ведь это и есть старость. Незаметная деградация воли, внимания, хватки. И в чем отличие людей от жаб? Жабы позволяют сварить их заживо, если медленно, и люди соглашаются с медленной деградацией – хуже, не замечают.“

„Уставшие люди, постаревшие души
Темнота давно внутри, нас эта жаба душит
Моральные ценности убраны подальше
Ты не увидишь что нужен, пусть она тебе машет“

„Кто с мечом к нам в болото придет, того жаба задушит.“

„И на каком болоте тебя жаба родила?“

„Его разум бьется в конвульсиях, словно жаба.“

„Так что если ты жаба, то прыгай отсюда.“

„Да, это было так – норы, в которых проходила наша жизнь, действительно были темны и грязны, и сами мы, может быть, были под стать этим норам – но в синем небе над нашими головами среди реденьких и жидких звезд существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма, – построенные из стали, полупроводников и электричества и теперь летящие в космосе. И каждый из нас – даже синелицый алкоголик, жабой затаившийся в сугробе, мимо которого мы прошли по пути сюда, даже брат Митька, и уж конечно, Митёк и я – имел там, в холодной чистой синеве, свое маленькое посольство.“

„Причудлива и переменчива наша жизнь; кристалл блестит на изломе стали, во лбу у жабы - изумруд, и смысл мгновения неуловим, как дуновение ветерка в осиновых листьях.“

„Подсознание женщины подобно черной пропасти. На дне которой копошатся жабы.“

„Уилкинс посадил жабу в стеклянную банку и морил голодом, проверяя, выведутся ли из неё новые жабы. Ещё был карп, который жил без воды; его кормили размоченным хлебом, а Чарльз должен был несколько раз в день смачивать рыбине плавники. Королевский вопрос про муравьев сподвигнул Уилкинса на опыт, который тот давно собирался поставить; теперь в подвале между голодной жабой и карпом появилась личинка размером с человеческую ляжку; её надлежало кормить тухлым мясом и раз в день взвешивать. Личинка начала приванивать, и её переместили в сарай, где Уилкинс ставил опыты по зарождению мух, червей и проч. в испорченном мясе, сыре и других субстанциях.“