Цитаты о мешок

„Когда-нибудь я сдохну, и это случится не позднее шестидесяти, потому что я молод душой и не хочу разлагаться морально и физически. И Вы все будете выть и бухать по моему уходу, а я буду сидеть на мокром парапете около Тверской-Ямской и курить какую-нибудь сигарету. И Вы все будете кричать: «Горшок, мудила! Ну как же так…» А я буду пускать слезу и считать Ваши победы. Потому что мы победим в этой ситуации. Я уйду в тот момент, когда не успею Вам надоесть. А Вы будете помнить меня добрым словом за то, что я не надоел и не стал мудаком, зарабатывающим на Вас деньги. Ну, это я про тех позеров с эстрады. Воюющих за морду лица с пластикой, — лишь бы проторчать побольше на сцене за мешок зелёных. Я всё делал для Вас. И Вы со мной всегда. Мы ж одна большая семья, и это логично и естественно, что Вы будете ныть по мне. Да не надо, ребят. Мы же ещё увидимся. Только живите. А я подожду…“

„Лучше быть котом в мешке, чем волком в овечьей шкуре.“

„Коррупция — это не абстракция. Она в буквальном смысле залезает в карман каждого из нас. Взятки за согласование проектов, выделение земли, подключение к электричеству и газу делают квадратный метр жилья недоступным даже для людей с высокими зарплатами. Коррупционная прибавка к себестоимости, исчисляемая десятками процентов, есть в купленной вами куртке, и в пакете молока, и в мешке картошки. А раздувающаяся как пузырь смета Олимпиады стоит нам так, как если бы с нас сняли пальто в подворотне. Таких примеров десятки и сотни. Коррупция — причина политической нестабильности. Она порождает оскорбительное поведение политиков и чиновников и создает ощущение несправедливости в обществе. Типичный случай из практики «Роспила»: вуз не может оплатить недорогую противопожарную сигнализацию, но его ректор покупает «Лексус» в люксовой комплектации. Это ведет к обострению политической риторики и радикализации политической борьбы, что в конце концов приведет к коллапсу политических институтов. Демонстративная коррупция в республиках Кавказа лучше любых исламистов рекрутирует боевиков для идущей там гражданской войны. Я считаю, что лозунги о возможности стабильного развития коррумпированного государства — это самый опасный политический обман. Коррупция — причина неравенства и доходов, и возможностей. В путинской России миллиардерами людей делает не талант и трудолюбие, а членство в правильном дачном кооперативе. Социальный лифт привозит к успеху только 22-летнюю дочку губернатора Свердловской области. Уже в таком юном возрасте она «создает» компании, инвестирующие десятки миллионов долларов. Сыновья мэров — самые удачливые девелоперы. Коррупция отравляет и уродует общество, мешает нормальным отношениям между людьми. Граждане не доверяют друг другу и не верят в то, что можно зарабатывать деньги честно, считают, что только связи могут помочь сделать карьеру. Всё это под видом «жизненной мудрости» навязывается подрастающему поколению. Отвратительное «везде воруют, такой уж мы народ» становится символом национальной обреченности.“

„Удачно жениться — всё равно, что вытащить с завязанными глазами ужа из мешка с гадюками“

„Царь животных <человек и его тело>, но лучше сказать, царь скотов, так как ты сам наибольший из них <скот>, мешок для пропускания пищи, производитель дерьма.“

„Кутаясь в шаль, Маша дышала в открытую форточку и говорила, что всё это нестерпимо, что нужно уезжать, просто бежать из этого города и из этой страны, спасаться, что здесь вся жизнь ещё идёт по законам первобытного леса, звери должны всё время рычать, показывать всем и вся свою силу, жестокость, безжалостность, запугивать, забивать, загрызать, здесь всё время нужно доказывать, что ты сильнее, зверинее, что любая человечность здесь воспринимается как слабость, отступление, глупость, тупость, признание своего поражения, здесь даже с коляской ты никогда в жизни не перейдёшь улицу, даже на зебре, потому что тот, в машине, сильней, а ты слабее его, немощнее, беззащитнее, и тебя просто задавят, снесут, сметут, размажут по асфальту и тебя и твою коляску, что здесь идёт испокон веков пещерная, свирепая схватка за власть, то тайная, тихая, и тогда убивают потихоньку, из-за спины, вкрадчиво, то открытая, явная, и тогда в кровавое месиво затягиваются все, нигде тогда не спрятаться, не переждать, везде тебя достанет топор, булыжник, мандат, и вся страна только для этой схватки и живёт тысячу лет, и если кто забрался наверх, то для него те, кто внизу — никто, быдло, кал, лагерная пыль, и за то, чтобы остаться там у себя, в кресле, ещё хоть на день, хоть на минуту, они готовы, не моргнув глазом, перерезать глотку, сгноить, забить сапёрными лопатками полстраны, и всё это, разумеется, для нашего же блага, они ведь там все только и делают, что пекутся о благе отечества, и всё это благо отечества и вся эта любовь к человечеству — всё это только дубинки, чтобы перебить друг другу позвоночник, сначала сын отечества бьёт друга человечества обломком трубы по голове, потом друг человечества берёт сына отечества в заложники и расстреливает его под шум заведённого мотора на заднем дворе, потом снова сын отечества выпускает кишки другу человечества гусеницами, и так без конца, никакого предела этой крови не будет, они могут натянуть любой колпак — рай на небесех, рай на земле, власть народа, власть урода, парламент, демократия, конституция, федерация, национализация, приватизация, индексация — они любую мысль, любое понятие, любую идею оскопят, выхолостят, вытряхнут содержимое, как из мешка, набьют камнями, чтобы потяжелее было, и снова начнут махаться, долбить друг дружку, всё норовя по голове, побольнее, и куда пойти? — в церковь? — так у них и церковь такая же, не Богу, но кесарю, сам не напишешь донос, так на тебя донесут, поют осанну тирану, освящают грех, и чуть только кто попытается им напомнить о Христе, чуть только захочет внести хоть крупинку человеческого, так его сразу топором по голове, как отца Меня, всё из-под палки, всё, что плохо лежит, в карман, лучше вообще ничего не иметь, чем дрожать и ждать, что отнимут завтра, всё напоказ, куда ни ткни, всё лишь снаружи, всё обман, а внутри пустота, труха, как сварили когда-то ушат киселя, как засунули его в колодец, чтобы обмануть печенегов, вот мол, смотрите, нас голодом не заморишь, мы кисель из колодца черпаем, так с тех пор десять веков тот кисель и хлебают, всё никак расхлебать не могут, земли же согрешивши которей любо, казнить Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в нем же ны Бог велить жити, глаголеть бо пророком нам: «Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем», — да аще сице створим, всех грех прощени будем: но мы на злое ъзращаемся, акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся, и тако пребываем, посади цветы — вытопчут, поставь памятник — сбросят, дай деньги на больницу для всех — построит дачу один, живут в говне, пьянстве, скотстве, тьме, невежестве, месяцами зарплату не получают, детям сопли не утрут, но за какую-то японскую скалу удавятся, мол, наше, не замай, а что здесь их? — чьё всё это? — у кого кулаки крепче, да подлости больше, тот всё и захапал, а если у тебя хоть немного, хоть на донышке ещё осталось человеческого достоинства, если тебя ещё до сих пор не сломали, значит, ещё сломают, потому что ни шага ты со своим достоинством здесь не сделаешь, здесь даже просто бросить взгляд на улицу — уже унижение, ты должен стать таким, как они, чтобы чего-то добиться, выть, как они, кусаться, как они, ругаться, как они, пить, как они, здесь всё будто создано, чтобы развращать, тому дай, этому сунь, а не дашь и не сунешь, так останешься, мудак, с носом, сам виноват, кто не умеет давать, тот ничего не получает, кому нечего воровать, тот ничего не имеет, кто хочет просто честно жить и никому не мешать, тот и вздоха не сделает, и если ты, не приведи Господь, не такой, как они, если есть в тебе хоть крупица таланта, ума, желание что-то узнать, открыть, изобрести, написать, сотворить или просто сказать, что ты не хочешь быть среди этих урок, что ты не хочешь принадлежать ни к какой банде, ты сразу станешь у них шибко умным, тебя заплюют, затрут, обольют помоями, не дадут тебе ничего сделать, убьют на дуэли, заставят жрать баланду во Владимирской пересылке, стоять у метро с пачкой сигарет и бутылкой водки, сожгут твою библиотеку, в школе твоего ребёнка затравят прыщавые ублюдки, в армии доведут сына до того, что не только себе пустит пулю в рот, но ещё и пятерых заодно уложит.
— Здесь нечего больше ждать, — повторяла Маша, закрыв глаза, сжимая ладонями виски, — на этой стране лежит проклятие, здесь ничего другого не будет, никогда не будет, тебе дадут жрать, набить пузо до отвала, но почувствовать себя человеком здесь не дадут никогда, жить здесь — это чувствовать себя униженным с утра до ночи, с рождения до смерти, и если не убежать сейчас, то убегать придётся детям, не убегут дети, так убегут внуки. («Взятие Измаила»)“

„Если бы все работали сидя в мешках, предубеждений не возникало. Пришлось бы судить о людях по их качествам, а не по внешности..“

„Безответственная любовь – это уловка эго. Если вы любите человечество, но не можете войти в положение реальных кошек и цыплят, – вы любите из своего контейнера. Ответственность любви – это реальное сопонимание. Это когда вам удалось вылезти из мешка своей любви и ввинтиться в реальный мир любви. Если ты одурманен, твоя сияющая улыбка – не более чем реклама зубной пасты. Нужно попасть внутрь, чтобы видеть и любить то, что там реально есть, – вот что красиво. В счет идет то, что ты будешь делать после постели.“

„Пустой мешок не поставишь.“

„Поднимаясь по лестнице, она решила быть по-настоящему грустной и всегда иметь мешки под глазами…
И пока тебя под корень не покорежило, не согнуло от ночных неживых звонков, будешь пить себе с Олегами и Сережами, будешь верить в то, что было тобой нагрежено, и не ведать, сколько хрустнуло позвонков.
Ты считай их, сколько выбыло, сколько ранило, скольких в панике увел от тебя конвой. Ты уже давно отпела их, отэкранила, ты давно уже решила играть по правилам, но пока еще не выбрала, за кого. Может, хватит столько ерничать и пинаться-то, а потом ночами плакать по именам, принимай как есть, любые реинкарнации, ведь пока тебе глумливо и девятнадцато и тебе пока что нечего вспоминать.
А когда-нибудь ты будешь сидеть на лавочке и честить за нравы местную молодежь. Но сейчас-то на кого ни посмотришь — лапочки, а тебе всегда смешно и пока до лампочки, так иди — пока не знаешь, куда идешь. И пока тебе не скажут порядком явочным подождать у входа с посохом и сумой, будешь девочкой с абрикосовой шейной ямочкой, с золотистой мелкостриженной кутерьмой. И пока везде в кредит наливают кофе там, улыбаются, взлетают под потолок, ты бредешь по лужам этаким Хол-ден-Колфилдом и в любое слово веришь, как в эпилог.
А тебе такая жизнь на халяву дарится, что грешно ее без пользы сдавать в утиль, у тебя слова блестящие в горле давятся, у тебя такие пальцы: кто попадается, никогда уже не может из них уйти. Ты не лучше всех, обычная, в меру резвая, синяки под глазами, кашель, спинная боль, просто как-то так случилось, что Он, не брезгуя, втихаря изволил выдохнуть две скабрезности, и одна вот в ноябре родилась тобой. Над тобой огни вселенные не удвоятся, не разрушится какая-нибудь стена, просто Он созвал свое неземное воинство и решил на миг тебя окатить сполна.
А тебя учили — нужно смотреть и взвешивать, чтобы вдруг потом не вылететь из игры. Но вокруг апрель и небо — какого лешего, у тебя такое сердце, что хоть разрежь его — все равно должно хватить на десятерых.
Так что ты глотай свой кофе и вишни льдистые, а ударили — так всхлипни и разотри. И запомни — где-то есть еще тот, единственный, кто живет с такой же шуткою изнутри.“

„Джентльмен никогда не позволит себе обзывать "мешочницей" женщину, таскающую мешки под глазами.“

„Когда я в начале своего президентства пришёл в Нацбанк, там были рваные мешки и крысы бегали.“

„Вишни в весеннем цвету!
Но я — о горе! -
Бессилен открыть
Мешок, где спрятаны песни.“

„Глупо, просто глупо,— сказал старый робот.— Если б вы повидали с мое… Сколько раз мне попадались вот такие парни — лежат себе на песке в высохшем мешке из собственной кожи, а кости изгрызли песчаные волки и грязные черные коршуны.“

„Я хочу ощутить себя сильным и гибким, более сильным и гибким, чем когда-либо. Я хочу чувствовать свою мощь. Не хочется быть просто мешком мяса — тело должно быть «открытым». Это что-то меняет в тебе самом и в том, как ты двигаешься.“

„В чужой стране путешественник — мешок с деньгами, который все норовят поскорее опорожнить.“

„Кто говорит, что правительство сидит на мешке с деньгами? Мы мужики и знаем, на чём сидим.“

„Он начал с их мешков до того, как обыскал мешок своего брата, а затем вытащил чашу из мешка своего брата. Мы научили Йусуфа этой хитрости, ибо по законам царя он не мог задержать своего брата, если бы того не захотел Аллах. Мы возносим по степеням тех, кого пожелаем, и выше любого обладающего знанием есть более знающий. Они сказали: «Если он украл, то ведь еще раньше воровал его брат.»“

„Станислав Бересь: Вы слишком легко упаковываете Гуссерля и Хайдеггера в один мешок, а во-вторых, одним ударом топора разрубаете многослойную ткань их систем.
— Я отдаю себе отчёт в неслыханной утончённости, необыкновенной деликатности и в разных замечательных идеях, которые высказывали и один, и второй, впрочем, каждый по-своему. Я знаю также, что перечислять их на одном дыхании предосудительно, но чтобы это сделать добросовестно, мы должны были бы проболтать до конца света. Так или иначе, их позиция всегда казалась мне своего рода ужасным ограничением. Это как древняя башня из слоновой кости, в которой они закрылись вместе со своими верными учениками и духовными преемниками и теперь сидят там и долбят, в то время как мир не хочет останавливаться и идет дальше. И что самое худшее, идёт в абсолютно другую сторону.“

„Тебе нужен мешок, чтобы выкидывать туда грязь… Нет, не лезь туда. Знаю, ты считаешь себя куском дерьма, но на самом деле это не так. Ты прекрасен.“

„Нахуй! Нахуй - это лучший из аргументов Лучше слыть нелюдимым, чем мешком для советов.Или сборщиком чужой пыли; знай, что бы рты не твердили,твой разум должен быть чист, а сердце твердыней.“

„Кутаясь в шаль, Маша дышала в открытую форточку и говорила, что всё это нестерпимо, что нужно уезжать, просто бежать из этого города и из этой страны, спасаться, что здесь вся жизнь ещё идёт по законам первобытного леса, звери должны всё время рычать, показывать всем и вся свою силу, жестокость, безжалостность, запугивать, забивать, загрызать, здесь всё время нужно доказывать, что ты сильнее, зверинее, что любая человечность здесь воспринимается как слабость, отступление, глупость, тупость, признание своего поражения, здесь даже с коляской ты никогда в жизни не перейдёшь улицу, даже на зебре, потому что тот, в машине, сильней, а ты слабее его, немощнее, беззащитнее, и тебя просто задавят, снесут, сметут, размажут по асфальту и тебя и твою коляску, что здесь идёт испокон веков пещерная, свирепая схватка за власть, то тайная, тихая, и тогда убивают потихоньку, из-за спины, вкрадчиво, то открытая, явная, и тогда в кровавое месиво затягиваются все, нигде тогда не спрятаться, не переждать, везде тебя достанет топор, булыжник, мандат, и вся страна только для этой схватки и живёт тысячу лет, и если кто забрался наверх, то для него те, кто внизу — никто, быдло, кал, лагерная пыль, и за то, чтобы остаться там у себя, в кресле, ещё хоть на день, хоть на минуту, они готовы, не моргнув глазом, перерезать глотку, сгноить, забить сапёрными лопатками полстраны, и всё это, разумеется, для нашего же блага, они ведь там все только и делают, что пекутся о благе отечества, и всё это благо отечества и вся эта любовь к человечеству — всё это только дубинки, чтобы перебить друг другу позвоночник, сначала сын отечества бьёт друга человечества обломком трубы по голове, потом друг человечества берёт сына отечества в заложники и расстреливает его под шум заведённого мотора на заднем дворе, потом снова сын отечества выпускает кишки другу человечества гусеницами, и так без конца, никакого предела этой крови не будет, они могут натянуть любой колпак — рай на небесех, рай на земле, власть народа, власть урода, парламент, демократия, конституция, федерация, национализация, приватизация, индексация — они любую мысль, любое понятие, любую идею оскопят, выхолостят, вытряхнут содержимое, как из мешка, набьют камнями, чтобы потяжелее было, и снова начнут махаться, долбить друг дружку, всё норовя по голове, побольнее, и куда пойти? — в церковь? — так у них и церковь такая же, не Богу, но кесарю, сам не напишешь донос, так на тебя донесут, поют осанну тирану, освящают грех, и чуть только кто попытается им напомнить о Христе, чуть только захочет внести хоть крупинку человеческого, так его сразу топором по голове, как отца Меня, всё из-под палки, всё, что плохо лежит, в карман, лучше вообще ничего не иметь, чем дрожать и ждать, что отнимут завтра, всё напоказ, куда ни ткни, всё лишь снаружи, всё обман, а внутри пустота, труха, как сварили когда-то ушат киселя, как засунули его в колодец, чтобы обмануть печенегов, вот мол, смотрите, нас голодом не заморишь, мы кисель из колодца черпаем, так с тех пор десять веков тот кисель и хлебают, всё никак расхлебать не могут, земли же согрешивши которей любо, казнить Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в нем же ны Бог велить жити, глаголеть бо пророком нам: «Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем», — да аще сице створим, всех грех прощени будем: но мы на злое ъзращаемся, акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся, и тако пребываем, посади цветы — вытопчут, поставь памятник — сбросят, дай деньги на больницу для всех — построит дачу один, живут в говне, пьянстве, скотстве, тьме, невежестве, месяцами зарплату не получают, детям сопли не утрут, но за какую-то японскую скалу удавятся, мол, наше, не замай, а что здесь их? — чьё всё это?“

„В Индии есть песчаная пустыня, и в песках ее водятся муравьи величиною почти с собаку…
Несколько таких муравьев, пойманных на охоте, есть и у персидского царя. Муравьи эти роют для себя жилище под землею и оттуда выносят песок на поверхность. Песок этот… золотой.
За ним-то и ходят индийцы в пустыню, причем каждый из них выезжает на тройке верблюдов.
Прибыв на место с мешками, индийцы немедленно наполняют их золотым песком и с величайшей быстротой уезжают назад, потому что, как рассказывают персы, муравьи тотчас чуют охотников обонянием и бросаются за ними в погоню. Нет другого животного, столь быстрого, как муравьи; и если бы индийцам не удавалось убежать раньше, чем муравьи соберутся, то ни один из них не остался бы в живых.“

„Раньше дарили подарки в мешке, а теперь наилучшие пожелания в конверте.“

„Я хочу купить, как во время войны, танк на средства артиста, но пользоваться самому какое-то время. Приятно, наверное, внезапно появиться в ЖЭКе и попросить заменить пол на кухне, не выходя из машины. Хорошо въехать на базар и через щель спросить: «Скоко, скоко? Одно кило или весь мешок?»“

„…у меня делали-делали обыск, поняли, что слишком много, собрали всё в один мешок, запечатали и сказали: во время следствия составим протокол. И никогда, конечно, никакого протокола, только я этот мешок и видела…“

„В западной цивилизации в последние триста-четыреста лет ближайшими наиболее доступными местами, где открыто признавалось существование скрытой в глубине человека энергии, были цирки, ярмарки и карнавалы. В средние века сама рыночная площадь во многом была тем местом, где царила такая атмосфера.
Сегодня такая возможность в целом утрачена. Цирки и карнавалы находятся в упадке. Но потребность продолжает существовать. В районе залива Сан-Франциско с этой целью ежегодно проводится Ренессансная ярмарка, но этого недостаточно по причине ее слишком очевидной благопристойности. Нам представляется нечто большее, включающее в себя уличный театр, клоунов, потешные игры на улицах, площадях и в домах; во время карнавальных недель люди могут буквально жить в карнавальной атмосфере: простая еда и кров предоставляются бесплатно, толпы людей перемешиваются днем и ночью, актеры смешиваются с толпой и, хотите вы этого или нет, вовлекают вас в игру, исход которой нельзя предугадать; идет борьба — двое лупят друг друга мешками на скользком бревне на виду у сотен зевак; все перемешано в духе Феллини — клоуны, смерть, сумасшедшие.“

„Каждый солдат мечтает иметь в своем походном мешке маршальскую зарплату.“

„Станислав Бересь: Вы слишком легко упаковываете Гуссерля и Хайдеггера в один мешок, а во-вторых, одним ударом топора разрубаете многослойную ткань их систем.
— Я отдаю себе отчёт в неслыханной утончённости, необыкновенной деликатности и в разных замечательных идеях, которые высказывали и один, и второй, впрочем, каждый по-своему. Я знаю также, что перечислять их на одном дыхании предосудительно, но чтобы это сделать добросовестно, мы должны были бы проболтать до конца света. Так или иначе, их позиция всегда казалась мне своего рода ужасным ограничением. Это как древняя башня из слоновой кости, в которой они закрылись вместе со своими верными учениками и духовными преемниками и теперь сидят там и долбят, в то время как мир не хочет останавливаться и идет дальше. И что самое худшее, идёт в абсолютно другую сторону.“

„Когда мне исполнилось 12, один из моих друзей поспорил с другим на мешок конфет, что из меня ничего не выйдет. Не знаю, разрешился ли этот спор и в чью пользу.“

„Игра — это большой мешок обманов.“

„У меня есть бобер, собака, кошка и мешок. Теперь, когда у меня это есть, ты — иди нахер. Всё мое.“

„Новая роль — всегда «кот в мешке».“

„Предпочитал мерить деньги мешками. Не доверял банкам.“

„Обожаю богатых. Богатство — нимб. Кроме того, от них никогда ничего не ждешь хорошего, как от царей, поэтому просто-разумное слово на их устах — откровение, просто-человеческое чувство — героизм. Богатство всё утысячеряет (резонанс нуля!). Думал, мешок с деньгами, нет — человек. Кроме того, богатство дает самосознание и спокойствие («все, что я сделаю — хорошо!») — как дарование, поэтому с богатыми я на своем уровне. С другими мне слишком «униженно».
Обожаю богатых. Клянусь и утверждаю, богатые добры (так как им это ничего не стоит) и красивы (так как хорошо одеваются). Если нельзя быть ни человеком, ни красавцем, ни знатным, надо быть богатым.“

„Сколько сил в молодости было – вспомнить страшно. По сто килограмм мешки поднимал – и ничего. А сейчас сто грамм поднимаю – руки дрожат.“

„К подготовке второго издания отец приступил летом 1969 года. Получив около десяти тысяч писем читателей, он решил дополнить и доработать книгу Я помню, как письма эти привозили к нему на дачу мешками, и мы всей семьей — с мамой и бабушкой — разбирали их, читали, сортировали, подчеркивали для отца главные мысли. К письмам читателей, их оценкам, замечаниям и дополнениям отец относился очень серьезно.“

„Трудно передать охватившее нас волнение при виде широко распахнувшегося входа в сокровищницу царя Соломона. Что касается меня, я весь затрепетал, и по моему телу пробежала холодная дрожь.
А вдруг все это обман, мистификация, думал я, или, наоборот, все, что писал старый да Сильвестра, окажется правдой? Действительно ли спрятан в этом темном месте огромный клад? Клад, который сделал бы нас самыми богатыми людьми на свете! Через одну — две минуты мы должны были это узнать.
— Входите, белые люди со звезд! — сказала наша зловещая проводница, переступая порог. — Но сначала послушайте служанку вашу, престарелую Гагулу. Яркие камни, которые вы сейчас увидите, были некогда выкопаны из колодца, над которым сидят Молчаливые, и сложены здесь, но кем, я не знаю. Те люди, которые это сделали, поспешно покинули это место, не взяв их с собой. С тех пор сюда входили лишь один раз. Молва о сверкающих камнях передавалась из века в век людьми, жившими в нашей стране, но никто не знал ни где находятся сокровища, ни тайны двери. Но однажды в нашу страну пришел из-за гор один белый человек, — может быть, он тоже спустился со звезд, как вы, и правивший в то время король принял его радушно. Это вот тот, что сидит там, — и она указала на пятую с края фигуру, сидевшую за столом Мертвых. — И случилось так, что этот белый человек и какая-то женщина из нашего народа пришли в это место. Эта женщина случайно узнала тайну двери, хотя вы можете искать ее тысячу лет и все равно не найдете. Белый человек вошел сюда вместе с нею и наполнил этими камнями мешок из козьей шкуры, в котором женщина принесла еду. А когда он уходил из сокровищницы, он взял еще один камень, очень большой, и держал его в руке.“

„Не слабости, а достоинства языка определяют направления его изменений. Увы, язык никогда не сможет избавиться от своего эмбрионального мешка.“

„Знаешь, вот бытует мнение, что женщина для мужчины должна быть праздником. Ну, вот будет она всегда праздником, а потом — бабах — грипп. Температура — тридцать девять, слипшиеся волосы, потная майка, мешки под глазами и никакое настроение. Далеко не праздник, одним словом. Тогда мужчина что? Или в полном шоке, потому что не знает, что с ней такой делать, или становится жертвой заложенного природой эгоизма, мол, ты мне не нужна такая, вернешься, когда снова будет праздник.“

„Джон Месснер осторожно закрыл за собой дверь и, трогаясь в путь, с чувством величайшего удовлетворения оглянулся на хижину. Он спустился с берега, остановил нарты у проруби и вытащил из-под верёвок, стягивающих поклажу, мешок с золотом. Воду уже затянуло тонкой корочкой льда. Он разбил лёд кулаком и, развязав тесёмки мешка зубами, высыпал его содержимое в воду. Река в этом месте была неглубока, и в двух футах от поверхности Месснер увидел дно, тускло желтевшее в угасающем свете дня. Он плюнул в прорубь.“

„Напившись чаю, Т. содрал с ближних камней сухой белый мох, набросал его на гладкий тёплый камень возле самой воды, вынул из рюкзака спальный мешок, забрался в него, застегнулся и стал смотреть вверх и слушать беспрерывный и разнообразный водяной гул, идущий снизу, оттуда, где был порог. Заснул он нескоро, потому что вдруг почувствовал, что чего-то недостаёт в его жизни, что он живёт, в общем, не так, как мог бы жить, что есть на свете дела поважнее, чем его синоптика, ― но как узнать, какое дело самое важное и как переменить жизнь, чтобы безраздельно отдаться тому самому важному, ― этого он не знал.“

„Присваивать рейтинги надёжности – это как раздавать на детском утреннике подарки из мешка Деда Мороза.“

„Что такое человек? Кожаный мешок, набитый прошлым. Человек — это то, что он знает. И если ты знаешь что-то, это тем не менее не означает, что из этого состоит вся жизнь в принципе.“

„Даме с морщинами у глаз джентльмен бесплатно посоветует, как лучше носить мешки под глазами.“

„Каменный мешок — это шок, мегаполис.
Золотой оскал из кривых зеркал.
Ты любовь нашёл, ты узнал цену боли,
Тебя ветер звал, вечер тебя ждал.
Город правит бал.
Дон-дин-дон, стёкла и бетон,
Крик сирены и зеркальные стены.
Дон-дин-дон, стёкла и бетон,
Люди-тени чужих отражений.
Дон - дин - дон,
Дон-дин-дон.“

„Пыль человеческая цвета пепла. Тот, кто заглядывал в урну с прахом человека, может это подтвердить. По сути своей пыль вовсе не пепел. Но призвана напоминать нам о нем. Каждое опорожнение мешка пылесоса — memento mori. Выражение лица человека, выбрасывающего мусор и опорожняющего пылесос, согласитесь, разное. Выбрасывание мусора у нас вызывает секундное любопытство, заглядывание в мусорное ведро, мимолетное различение отходов нашего бытования. Опорожнение желудка пылесоса, кроме кратковременного ужаса и омерзения, не вызывает ничего. Хочется поскорее от этого избавиться, сопровождая процесс избавления безусловным наморщиванием лица и бормотанием “ф-у-у…”.“

„Справедливо ли обзывать женщину «мешочницей», если она носит мешки под глазами?“