Цитаты о нора

„Изумрудная оса. Знаете, в тропиках живёт? Жалит таракана в мозг, в результате чего тот теряет способность принимать самостоятельные решения. После чего берёт его за усы (за рога!) и ведёт к себе в нору (в стойло!). Где откладывает в него яйца. Вылупившиеся личинки пожирают бедного таракана заживо. Вот так же и женщина. Жалит постоянно. На ментальном уровне. Это у неё инстинктивно. Самой природой заложено. Самка! Сопротивляться невозможно. Физиология. Поэтому нельзя встречаться слишком часто. С одной и той же. Яда слишком много в крови накапливается. Впрочем, рано или поздно всё равно ошибаешься. Природу не обманешь.“

„Однажды одного спартанского юношу отправили на охоту, он обнаружил лисье гнездо, возле которого лежала мертвая лиса, а в норе был живой лисенок, мальчик взял его, хотя это было запрещено, и спрятал под туникой. В это время его вызвал кто-то из старших и завел разговор. Лисенок начал кусать мальчика, но юный герой спокойно внимал беседе, пока не упал бездыханный, когда его перевернули, под туникой обнаружили лисенка и расцарапанное до органов тело.“

„О, как преследует меня повсюду вражья злоба!
Не сплю в тревоге по ночам, туманят слезы взор.
Я беззащитен, как змея, обманутая другом,
Предание о той змее известно с давних пор.
Змея сказала: «Человек, давай вражду забудем,
Я стану дань тебе платить, скрепим же договор».
Змее поклялся человек, что не замыслит злого.
Носила выкуп день за днем она ему в шатер.
Осталось выплатить змее лишь небольшую долю,
Тогда подумал человек, что хитрость не в укор,
Что Бог его благословил и наделил богатством,
И если обмануть змею, то это не позор.
Он беден был, но стал богат и серебром и златом,
Решил он: «Погублю змею!» — он был в решенье скор
Он взял топор и стал точить на каменном точиле,
Потом проверил он металл, достаточно ль остер,
К норе подкрался, подстерег змею в своей засаде,
Но промахнулся невзначай, хотя рубил в упор.
Всевышний обратил к змее всевидящее око,
Благословляющую длань над нею Бог простер.
И человек сказал змее: «Плати остатки дани,
Свидетель Бог, не нарушай давнишний уговор».
Змея ответила ему: «Ты клятву сам нарушил.
Теперь я знаю, как ты зол, неверен и хитер.
Я смерть увидела в глаза и чудом избежала,
Случайно миновал меня отточенный топор».“

„Когда вы подошли ко мне на свадьбе, у меня было ощущение, что я падаю. Что я лечу в какую-то нору, или черную дыру, которой не будет дна. И всё так странно. Такое зазеркалье. Всё так страньше и страньше. И радостнее. Всё – свежо. Но страшно. С вами с первых секунд было страшно. До мурашек. Вот с вами я волновалась. После Альбертины, на следующий день мы поехали смотреть римские развалины, помните? Ты сказал, заедешь с утра, но не сказал во сколько. Я встала собираться в шесть. Я в жизни не пробовала столько причесИз видео-романа «Наталье. Из Колумбии. С любовью»ок. И это так глупо! Это же развалины, я только выходя, поняла уже, что все равно буду в шляпе. Какой ты был красивый! Когда ты так прямо вбежал на стену, чуть покачнулся из-за поехавшего кирпича, и такой тоненький, легкий, твердый. Прямо скульптура. Древнеримское божество. Вакх. И это так страшно. Я помню, у меня было такое – «ах»! И взрыв… притяжения. И ужас. Не знаю, почему ужас. Просто. Как ты улыбаешься! Как ты улыбался тогда! Я так боялась тебе наскучить. Помню, я думала – я самое скучное существо на Земле. До того дня я никогда не задумывалась – скучна я, нет. А в твоем кабриолете, я думала: боже мой! Я же совсем не остроумна. Он скучает со мной!“

„Но вообще — на войне читать начинают все и всё. Это какой-то феномен. Информационный голод, что ли. Каждый найденный клочок газеты, каждая книга, каждый клочок обоев — в ход идет всё. У нас во взводе для гигиенических целей использовался справочник по медицине. Он был прочитан всеми от корки до корки по несколько раз. Все существующие в мире болезни в нашем взводе были выявлены — от черной оспы до лихорадки Эбола. Я как-то поймал себя на том, что уже полчаса сижу перечитываю этикетку от банки тушенки. В Аргуне я как-то нашел маленький карманный томик Высоцкого. Размером с магнитофонную кассету. И под неё стилизованную. Открыл… И ощущение реальности ушло. Война пропала. Всего этого — смертей, стрельбы, солдатского рабства, крысиных нор, твоей фишки на крыше консервного цеха, где тебе надо торчать всю ночь как на ладони — больше не было. Я улетел куда-то в другую Вселенную. Где нет войны. А есть — мир. Дом. Стихи. Хотя поэзию я не люблю совершенно. Я его берег, носил только во внутреннем кармане и давал другим читать только в моем присутствии. Это было очень личное. И я видел, как меняются лица людей, когда они открывали этот томик стихов на разрушенном консервном заводе города Аргуна. Этот томик -
одно из самых главных моих богатств.“

„Фреду Добсону, карлику в мышиных гетрах, Господь Бог подарил тот весёлый августовский день, который начался нежным гудком и поворотом вспыхнувшей рамы. Дети, возвратившись с прогулки, рассказывали родителям, захлебываясь и изумляясь, что видели карлика в котелке, в полосатых штанах, с тросточкой и парой жёлтых перчаток в руках. Страстно простившись с Норой, ожидавшей гостей, Картофельный Эльф вышел на широкую, гладкую улицу, облитую солнцем, и сразу понял, что весь город создан для него одного. Весёлый шофер звонким ударом согнул железный флажок таксометра, мимо полилась улица, и Фред то и дело соскальзывал с кожаного сиденья и всё смеялся, ворковал сам с собою. Он вылез у входа в Гайд-Парк и, не замечая любопытных взглядов, засеменил вдоль зелёных складных стульев, вдоль бассейна, вдоль огромных кустов рододендрона, темневших в тени ильмов и лип, над муравой, яркой и ровной, как бильярдное сукно.“

„Избушки на курьих ножках, где в метель лепят вареники с картошкой и с творогом, вы и не знаете, Нора, что уют – это слово, придуманное в России.
Австрийские горные зимы с имбирным печеньем, лыжней, глинтвейном, это всё – сладко и сказочно, но уют – это баня, белая, добрая Баба Яга над тазиком вареников с творогом и метель, и негромкое, русо-пшенное славянское существо с узловатыми пальчиками, показывающее тебе фотографии с надписями на столбе – «столб», на валенке – «валенок», на картошке – «картоха».

Уют – это слово, изобретенное в русскую зиму русской бабой Ягой, ожидающей молодца с пневмонией, отпаивающей его коктейлями Молотова с солодкой, натирающей медвежьим жиром и поющей длинные, бесконечные“

„Любовь, Нора, не падает с неба. Её не заключают на небесах, она – не судьба. В любви очень четкие математические законы. Невозможно любить уродов. Уроды живут с уродами, потому что не колют друг другу глаз. Уроды цепляются за уродов, потому что – гордыня, страхи, хуйня про одиночество. Потому что – а с кем еще? Кто еще тебя вот такого урода будет терпеть, если не этот урод, с которым вы якобы чуть подпритерлись. Уроды цепляют уродов, живут в сраче – физическом и душевном. И обеспечивают друг другу верные порции страданий, заслуженные порции. Но это всё не любовь. Это цирк уродов.“

„Чёрные норы:' среда обитания «чёрных дыр» — часто неотапливаемые, расписанные флюоресцирующей краской помещения с изуродованными манекенами, вещами, каким-то образом связанными с Элвисом Пресли, переполненными окурками пепельницами, разбитыми скульптурами и т. д. И все это на фоне музыки «Velvet Underground».“

„Кроличьи норы сегодня — это мобильные телефоны, в которых люди исчезают с головой, хотя физически остаются в комнате.“

„Изумрудная оса. Знаете, в тропиках живёт? Жалит таракана в мозг, в результате чего тот теряет способность принимать самостоятельные решения. После чего берёт его за усы (за рога!) и ведёт к себе в нору (в стойло!). Где откладывает в него яйца. Вылупившиеся личинки пожирают бедного таракана заживо. Вот так же и женщина. Жалит постоянно. На ментальном уровне. Это у неё инстинктивно. Самой природой заложено. Самка! Сопротивляться невозможно. Физиология. Поэтому нельзя встречаться слишком часто. С одной и той же. Яда слишком много в крови накапливается. Впрочем, рано или поздно всё равно ошибаешься. Природу не обманешь“

„Как только женщина входит в тот возраст, когда у нее есть мнение, энергия и сила, ее регулярно при помощи вины заставляют забиться в нору и не отсвечивать.“

„На миру, на юру
Неприютно мне и одиноко.
Мне б забиться в нору,
Затаиться далеко-далеко.
Чтоб никто, никогда,
Ни за что, никуда, ниоткуда.
Лишь корма и вода.
И созвездий полночное чудо.
Только плеск за бортом —
Равнозвучное напоминанье
Все о том да о том,
Что забрезжило в юности ранней,
А потом за бортом
Потерялось в ненастном тумане.“

„Я понял со всей очевидностью: можно сидеть в своей норе, героически работать и выпускать прекрасную продукцию. Но если государство тебе не помогает, а придавливает, то шансов побороть зарубежных конкурентов нет.“

„Мы, евреи на Венере, научились не высовывать носа из своих нор. Не то чтобы на Венере был антисемитизм, — нет, кому такое в голову придёт?! Когда вице-король пять раз на неделе заявляет: у Венеры, мол, отрицательный торговый баланс, потому что евреи ввозят слишком много кошерной еды — это не антисемитизм, это глубокий экономический анализ. И когда министр внутренних дел устанавливает квоту на число евреев в каждой норе и позволяет переезжать лишь по особому разрешению — это тоже не антисемитизм, ясно, это эффективный контроль над миграцией. Что я хочу сказать: зачем злить такое евреелюбивое правительство?“

„Брось спичку в стог сухого сена, и увидишь, что станет с сомнениями Гримёра. Только красный пепел запорхает в воздухе. И ничего. Только почерневшее пятно на земле. Наверное, еще меньше след от будущей памяти. Хотя был же он, стог, трава которого ещё не взошла, летели по ветру красные пчёлы, прятались в нору суслики, спасаясь от огня, и пахло палёным волосом, и дымилось мясо, ставшее камнем.“

„Дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут спрятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света. Лишенные крова, точно кочевники, бродят они повсюду с женами и детьми. Полководцы обманывают солдат, когда на полях сражений призывают их защищать от врагов могилы отцов и храмы: ведь у множества римлян нет ни отчего дома, ни гробниц предков,— они сражаются и умирают за чужую роскошь, чужое богатство. Их называют владыками мира, а они не имеют даже клочка земли.“

„Именно здесь в помещении Харьковской ОГА бойцами "Ягуара" был нанесен смертельный удар кремлевскому медведю-шатуну, который искал и к счастью не смог найти норы на Слобожанщине, и эти мужественные парни в зародыше подавили проект "ХНР."“

„Чёрные норы: среда обитания «чёрных дыр»“

„Проснулся утром. За окном — унылый пейзаж маленького города, где люди живут как кроты в норах. Обыкновенный день, всё, как всегда. Но призрак сомнения всё ещё маячил в сознании, не желая исчезать с первым криком петухов. Ради чего мучился полгода: голодал в Папуа, спал на тротуаре в компании индонезийских бомжей, мёрз ночами в Китае? Ведь шоколадной медалью не наградят и пособие как бомж-интернационалисту не назначат. Кто заставляет меня делать это? Быть может собственная глупость? Но нет, пожалуй, её сестра — совесть. И я вновь принялся за работу.“

„Умей ценить это, Нора.

Роскошь – не деньги, роскошь – это умение ценить лопающиеся у тебя в стакане хризантемки, перевязанные шелком и тонкими веточками сладковатых личи.

Роскошь – это умение ценить кровать, выставленную под весеннее, военное небо лишь для красоты мгновения
и атмосферного
завтрака.

Роскошь – это умение наслаждать господа твоего.
Того, кто дает тебе будущее.“

„НОРА: Ты абсолютно не любишь меня.

ФРАНЦ: Даже и если.

НОРА: Что?

ФРАНЦ: Даже если и так, Элеонора, разве основополагающий вопрос брака, это «любят ли меня»? Разве главный вопрос брака в этом? Разве это не «люблю ли я?».

Подвисла.

Да, вот да, помолчи, девочка.

НОРА: Ты на это что ответишь?

ФРАНЦ: Что не надо забивать себе голову идиотскими вопросами из «Космо». Единственный правильный вопрос – как тебе будет хуже: со мной или без меня. Вот и все.“

„Роскошь – это искусство, жена моя. Изобилие начинается не с денег, но с головы. Колин приучил меня к изобилию. Колин, родившийся в рыбацкой лачуге в жопе Ирландии, до двадцати лет и ста фунтов в руках не державший, научил меня изобилию. И знаешь Нора, Рудольфу оно не известно, он умеет жить хорошо, но не может роскошно. Роскошь и изобилие, как божественность, тяжелы и, как божественность, неприемлемы. Ими овладевают, милая, через кровь, как бесстрашием. Я хочу, чтоб ты, Нора, на такое была способна. Я хочу, чтоб ты видела разницу в автомобилях потому, что когда ты не получаешь удовольствия от того, что тебя окружает, когда не хочешь этого всё лучше и изящнее, ты его не достоин. И тогда всему этому дОлжно быть отнятым, ты поняла? Леа твоя состояние не с идиотичной болтовни о фюрере потеряла, но потому что дура, слепа, глуха, неразборчива и лучшего, чем занюханной квартирки, вздрагивающей каждый раз от трамвая, она не достойна. Разбирайтесь в моих машинах, фрау Вертфоллен.“

„Инсайт не утащишь себе в крысью норку. Это невозможно. Это все равно, что маленькая ошалелая крыса, которая прибегает в чужие подъезды, и для того, чтобы осветить свою нору, выкручивает лампочки из чужих подъездов. Ну вот она выкрутила эту лампочку, прибежала в свою вонючую нору. И че она будет дальше с этой лампочкой делать, если у нее в норе нет даже самой примитивной электрической цепи? Ничего. Лампочка становится стеклянным хламом. Потому что, чтобы эта лампочка горела во всей норе этой крыски, нужно проводить электрификацию.“

„НОРА: Ты абсолютно не любишь меня.

ФРАНЦ: Даже и если.

НОРА: Что?

ФРАНЦ: Даже если и так, Элеонора, разве основополагающий вопрос брака, это «любят ли меня»? Разве главный вопрос брака в этом? Разве это не «люблю ли я?».

Подвисла.

Да, вот да, помолчи, девочка.

НОРА: Ты на это что ответишь?

ФРАНЦ: Что не надо забивать себе голову идиотскими вопросами из «Космо». Единственный правильный вопрос – как тебе будет хуже: со мной или без меня. Вот и все.“

„И дерево себя перерастало.
Орфей поет. Ветвится в ухе ствол.
В молчанье было новое начало,
лесистый пробуждающее дол.
Спешили звери из дремучей дали,
кто с лежбища, кто из берлог и нор;
не хитрость и не страх, как до сих пор,
их красться светлым лесом побуждали
лишь собственные уши; рев и крик
сошли на нет, когда среди пустыни,
где разве что шалаш встречал бездомных,
убежище из вожделений темных
со входом, чьи столбы дрожат поныне,
храм в диких дебрях слуха ты воздвиг.“

„Да, это было так – норы, в которых проходила наша жизнь, действительно были темны и грязны, и сами мы, может быть, были под стать этим норам – но в синем небе над нашими головами среди реденьких и жидких звезд существовали особые сверкающие точки, искусственные, медленно ползущие среди созвездий, созданные тут, на советской земле, среди блевоты, пустых бутылок и вонючего табачного дыма, – построенные из стали, полупроводников и электричества и теперь летящие в космосе. И каждый из нас – даже синелицый алкоголик, жабой затаившийся в сугробе, мимо которого мы прошли по пути сюда, даже брат Митька, и уж конечно, Митёк и я – имел там, в холодной чистой синеве, свое маленькое посольство.“

„Где-то там, на унылой глади этих болот, дьявол в образе человеческом, точно дикий зверь, отлеживался в норе, лелея в сердце ненависть к людям, которые изгнали его из своего общества.“

„Зачем покинул ты привычный путь людской
Так скоро, слабою рукой, но храбрым сердцем
Голодного дракона растревожив в его норе?
Ты беззащитен был, но где ж тогда скрывалась
Та мудрость, что всегда — зеркальный щит?..“