Цитаты о кант

„К какому выводу в конце концов пришли Вольтер, Юм и Кант? — К тому, что мир есть госпиталь для неизлечимых.“

„Восхождение абстрактной информации к действительным процессам анализа у человека происходит посредством устойчивых психических процессов, участвующих в приёме информации - с помощью процессов восхождения от абстрактного к конкретному, т.е. от ощущения, восприятия, представления, суждения и понятия к умозаключению. Таким образом, Гегель в интеллекте рулит, а Кант отдыхает.“

„Я восхищаюсь Кантом. Из него я не понял ровным счётом ничего. Человек, написавший такие важные и бесполезные книги, был не иначе как ангелом.“

„Итак, «на всякого мудреца довольно простоты», и как раз простота делает его мудрым. Ибо и Бог — прост, такова и его субстанция, и души. И философ, и поэт, и физик (Эйнштейн) в корне — дитя. А там уж — потом, на основе простого узрения — мудрствуй себе и лукаво плети свои категории (Кант) или формулы (Эйнштейн) — забавляйся сими игрищами… Чем бы дитя ни тешилось — Человечество, — лишь бы занято было, не плакало, увлекалось.“

„Пока большинство учёных слишком заняты развитием новых теорий, описывающих, что есть Вселенная, и им некогда спросить себя, почему она есть. Философы же, чья работа в том и состоит, чтобы задавать вопрос «почему», не могут угнаться за развитием научных теорий. В XVIII в. философы считали всё человеческое знание, в том числе и науку, полем своей деятельности и занимались обсуждением вопросов типа: было ли у Вселенной начало? Но расчёты и математический аппарат науки XIX и XX вв. стали слишком сложны для философов и вообще для всех, кроме специалистов. Философы настолько сузили круг своих запросов, что самый известный философ нашего века Витгенштейн по этому поводу сказал: «Единственное, что ещё остаётся философии, — это анализ языка». Какое унижение для философии с её великими традициями от Аристотеля до Канта!“

„К какому выводу в конце концов пришли Вольтер, Юм и Кант?“

„Если я правильно понял Канта, то всякая вещь остается в себе, пока её не украли.“

„Попадаются люди с талантом. Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность — прибежище неодарённости, всё равно верность ли это Соловьёву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостаточно.“

„- Нам повезло, почти все в сборе,- шепнул Бриссенден Мартину,- Вот Нортон и Гамильтон. Пойдемте к ним. Стивенса, к сожалению, пока нет. Идемте. Я начну разговор о монизме, и вы увидите, что с ними будет.
Сначала разговор не вязался, но Мартин сразу же мог оценить своеобразие и живость ума этих людей. У каждого из них были свои определенные воззрения, иногда противоречивые, и, несмотря на свой юмор и остроумие, эти люди отнюдь не были поверхностны. Mapтин заметил, что каждый из них (независимо от предмета беседы) проявлял большие научные познания и имел твердо и ясно выработанные взгляды на мир и на общество. Они ни у кого не заимствовали своих мнений; это были настоящие мятежники ума, и им чужда была всякая пошлость. Никогда у Морзов не слыхал Мартин таких интересных разговоров и таких горячих споров. Казалось, не было в мире вещи, которая не возбуждала бы в них интереса. Разговор перескакивал с последней книги миссис Гемфри Уорд на новую комедию Шоу, с будущего драмы на воспоминания о Мансфилде. Они обсуждали, хвалили или высмеивали утренние передовицы, говорили о положении рабочих в Новой Зеландии, о Генри Джемсе и Брандере Мэтью, рассуждали о политике Германии на Дальнем Востоке и экономических последствиях желтой опасности, спорили о выборах в Германии и о последней речи Бебеля, толковали о последних начинаниях и неполадках в комитете объединенной рабочей партии, и о том, как лучше организовать всеобщую забастовку портовых грузчиков.
Мартин был поражен их необыкновенными познаниями во всех этих делах. Им было известно то, что никогда не печаталось в газетах, они знали все тайные пружины, все нити, которыми приводились в движение марионетки. К удивлению Мартина, Мэри тоже принимала участие в этих беседах и при этом проявляла такой ум и знания, каких Мартин не встречал ни у одной знакомой ему женщины.
Они поговорили о Суинберне и Россетти, после чего перешли на французскую литературу. И Мэри завела его сразу в такие дебри, где он оказался профаном. Зато Мартин, узнав, что она любит Метерлинка, двинул против нее продуманную аргументацию, послужившую основой "Позора солнца".
Пришло еще несколько человек, и в комнате стало уже темно от табачного дыма, когда Бриссенден решил, наконец, начать битву.
- Тут есть свежий материал для обработки, Крейз, -сказал он, - зеленый юноша с розовым лицом, поклонник Герберта Спенсера. Ну-ка, попробуйте сделать из него геккельянца.
Крейз внезапно встрепенулся, словно сквозь него пропустили электрический ток, а Нортон сочувственно посмотрел на Мартина и ласково улыбнулся ему, как бы обещая свою защиту.
Крейз сразу напустился на Мартина, но Нортон постепенно начал вставлять свои словечки, и, наконец, разговор превратился в настоящее единоборство между ним и Крейзом. Мартин слушал, не веря своим ушам, ему казалось просто немыслимым, что он слышит все это наяву - да еще где, в рабочем квартале, к югу от Мар-кет-стрит. В этих людях словно ожили все книги, которые он читал. Они говорили с жаром и увлечением, мысли возбуждали их так, как других возбуждает гнев или спиртные напитки. Это не была сухая философия печатного слова, созданная мифическими полубогами вроде Канта и Спенсера. Это была живая философия спорщиков, вошедшая в плоть и кровь, кипящая и бушующая в их. речах. Постепенно и другие вмешались в спор, и все следили за ним с напряженным вниманием, дымя папиросами.“

„Вне области точных наук эвристическое значение творений Аристотеля и сейчас неоспоримо. По диапазону научных интересов, колоссальной эрудиции, совершенно изумительной наблюдательности и работоспособности, способности синтезировать разнороднейшие и противоречивые воззрения и излагать их связно и систематически, Аристотель не уступит, конечно, никому во всей истории человеческой мысли. Его формальная логика считалась Кантом «законченной наукой» и сохранилась со сравнительно незначительными изменениями до настоящего времени, пока в нее не вторглась математика. Он сумел взять многое от антиподов — Платона и Демокрита, отчего его нельзя отнести ни к одной из «линий.»“

„Величавая философия Канта была вытеснена явным пустозвонством Фихте, эклектизмом Шеллинга и приторно-слащавыми, благочестивыми бреднями Якоби, а напоследок дело дошло до того, что вдоль и поперек жалкий шарлатан Гегель был поставлен наравне с Кантом, и даже выше его. <…“

„Фихте, как и все преемники Канта, обосновывая свою систему, противополагает догматизму критицизм (Н.О. Лосский).“

„Дух не только не есть объективная реальность, но не есть бытие как рациональная категория. Духа нигде нет, как реального предмета, и никогда нет. Философия духа должна быть не философией бытия, не онтологией, а философией существования. Дух есть реальность не только иная, чем реальность природного духа, чем реальность объектов, но есть реальность совсем в другом смысле. Применяя терминологию Канта, можно сказать, что реальность духа есть реальность свободы, а не реальность природы. Дух никогда не есть объект, и реальность духа не есть реальность объекта. В так называемом объективном мире нет такой природы, такой вещи, такой объективной реальности, которую мы могли бы назвать духом. И потому-то так легко отрицать реальность духа. Бог есть дух и потому не есть объект. Бог есть субъект.“

„Этому посвящена моя книга «Осень с Кантом. Образность в критике чистого разума.»“

„Сейчас я покажу, как в действительности, на каком срезе абстракций или на каком витке движения мысли Декарт вводит когитальный аппарат анализа. Метафизики в конце причин ставят первопричину, относительно которой почему-то запрещают задавать вопрос: а где причина этой первопричины? Для них ― это привилегированный объект. Но, как вы понимаете, для Декарта, а затем и для Канта не существовало таких метафизических первообъектов. Ибо нет причин, считали они, прерывать это движение, хотя оно и уводит в дурную бесконечность. Вот почему я предпочел, говорил Декарт, основывать свое рассуждение на существовании меня самого, считая одновременно, что не может быть никакого сомнения в существовании внешних вещей ― это школьное упражнение в философии. На самом деле нужно сомневаться во всем чужом и готовом. Лишь принимая во внимание этот контекст, можно понять, что никакого отношения к субъективизму, т.е. к привилегированию своего внутреннего психологического мира, его философия не имеет. Вместо того чтобы рассуждать о мире, я предпочел выбрать себя, говорит Декарт, поскольку я не завишу ни от какой последовательности причин“

„Либо ты познаешь науку и философию, либо они познают тебя, но уже через испытания жизни, теорию и практику человеческой обыденной, бытовой, повседневной рутиной жизни, которую ты воспринимаешь как вне науки и философии, логики-С интеллектом чистыми, светлыми, без грязи-ещё чистый разум по канту.“

„Кант и евангельское дитя, или Сын Человеческий“

„Церковь – это прежде всего поток, непрерывность потока, звука, мелодии. Можно и нужно восстать против обессмысливания их в восприятии, сознании, благочестии, но – не будь этого потока и этой непрерывности, не было бы того, «во имя чего» можно и нужно восставать… <…> В том, следовательно, смысл этого «потока» Церкви, что в нем всегда можно найти «образ неизреченной славы», ту трансцендентную реальность, вне которой человек все равно «разваливается», сколько бы Кантов не появилось… Пускай этот поток загрязняется – языческим благочестием, приходскими комитетами, узким «богословием», ни истина, ни сила потока от этого не уменьшаются.“

„"комм.">В этом афоризме профессор Смяткин с истинной печалью эмигранта иронизирует над известнейшей максимой Канта: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне»“

„"Равенство порождает сложные вопросы, на которые не совсем легко ответить... a = a и a = b - это, очевидно, утверждения разной познавательной ценности; a = a имеет априорное значение и, согласно Канту, должно быть обозначено как аналитическое, тогда как утверждения вида a = b часто содержат очень ценные расширения наших знаний и не всегда могут быть установлены априорно". Открытие того, что восходящее солнце каждое утро не новое, а всегда одно и то же, было одним из самых плодотворных астрономических открытий. Даже сегодня идентификация малой планеты или кометы не всегда является само собой разумеющейся. Если бы мы рассматривали равенство как отношение между тем, что обозначают имена "a" и "b", то казалось бы, что a = b не может отличаться от a = a (т.е. при условии, что a = b истинно). Тем самым будет выражено отношение вещи к самой себе, причём такое, где каждая вещь относится к самой себе, но не к какой-либо другой вещи"“

„«Вся философия, которую я развиваю со времен моего первого "Опыта", утверждает вопреки Канту возможность сверхчувственной интуиции. Толкуя слово "интеллект" в очень широком смысле, какой придает ему Кант, я мог бы назвать интуицию, о которой у меня идет речь, "интеллектуальной". Но я предпочел бы назвать ее "суперинтеллектуальной", поскольку я счел необходимым ограничить смысл слова "интеллект" и сохраняю это название за совокупностью дискурсивных способностей ума, изначально предназначенных для того, чтобы мыслить
материю. Интуиция же обращена к духу»“

„Сама по себе вера в Бога не мешает стать великим мыслителем. — так вот скромно подытожим. Поскольку те, кто указывает пальцем на верующих, чтобы отвести от себя внимание и подозрение, не достойны сами того, чтобы Патон, Фарадей, Бэкон, Декарт, Лейбниц, Паскаль, Ньютон, Кант, Карлейль сняли перед агрессивными атеистами шляпы.“

„Если философия "чистого разума" И. Канта корректна, то из этого следует, что вещь а себе требует присмотра.“

„Если я правильно понял философию Канта, то всякая вещь в себе требует присмотра.“

„То, что люди называли предметом, не умея продумывать до конца свою мысль, Кант называет правилом соединения представлений.“