Цитаты о деревьях

страница 3

„"Мы предполагаем, казалось бы, что понятия развиваются в индивидуальном сознании, как листья на дереве, и думаем раскрыть их природу, изучая их рост; мы стремимся определить их психологически, в терминах человеческого разума. Но такой подход делает все субъективным и, если следовать ему до конца, уводит от истины. То, что известно как истории понятий, на самом деле является историей либо наших знаний о понятиях, либо значений слов".“

„Где здесь опасность?
 
Что деревом тебя придавит?
 
Деревьев на напасешься так часто падать.
 
Нет, мама, если кого-то бояться в темноте по ночам,
 
так им бояться меня.
 
Нет никого в ледяном море покоя,
 
кроме меня. Точка.
 
А я…
 
Я боюсь лишь восприятий своих –
 
их разительных перемен.
 
И то – театрально.
 
Не по-настоящему, а просто с собой играя.
 
Как пес с хвостом.
 
Сколько спрутов люди изобретают, чтоб
 
убежать
 
от пустоты абсолюта.

Франц Вертфоллен «Герхард. Юность»“

„Резное дерево перегородки, пористый камень стены и –
Beata Maria,
шерсть тонкая юбок её,
Regina mea,
солнце бьёт на неё через розу ветров,
окрашивая в мозаику стекла разноцветного –
роза роз в свете
розы ветров.
Из плоти передо мной.
Трепетная.
Веки как крылышки мышей летучих – тонки и нервны.
Веки как крылышки.
Глаза томны.
Волосы выбились из убора. Каштановы, мягки.
Волосы выбились ореолом.
Salve!

— Франц Верфтоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Резное дерево перегородки, пористый камень стены и –
Beata Maria,
шерсть тонкая юбок её,
Regina mea,
солнце бьёт на неё через розу ветров,
окрашивая в мозаику стекла разноцветного –
роза роз в свете
розы ветров.
Из плоти передо мной.
Трепетная.
Веки как крылышки мышей летучих – тонки и нервны.
Веки как крылышки.
Глаза томны.
Волосы выбились из убора. Каштановы, мягки.
Волосы выбились ореолом.
Salve!

— Франц Верфтоллен, "Заметки для Штази. Ливан"“

„Если дерево упадет в лесу, а рядом никого нет, чтобы это услышать, издаст ли оно звук?“

„Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?“

„Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?“

„Ирландские свитера, запах старого дерева, запах виски, месса воскресная, запах пороха, крови, бойня в квартире и бойня, откуда привозят туши на задний двор мясной лавки, куда ходят крайне развязные британские фермерши.

Камин и беседы. И библия, ужины, почти насильно скармливаемые, чтоб назавтра было из чего строить мышцы.

Монтаж картинок в моей голове.

Монтаж скал ирландских на итальянской скале.

И всё – о любви.

Всё – о яхтах, музыке, удовольствии.

Нет.

Блаженстве.

И благодарности. Я тишайше благодарен вам, Colin the Butcher, sir.

I’ll play it hard and live it light.

И усталость во мне – наслаждение.“

„Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?“

„Муж и жена — две ветви одного дерева жизни.“

„Человек, который стал культурным самостоятельно, напоминает красивое, искривлённое у основания дерево.“

„Навеяла грусть..
Прохладный осенний воздух.
Фужерный мужской аромат..
Грудь мою наполняет....и пусть.
Подобно листьям жёлто-пёстрого клёна.
С дерева жизни когда-нибудь.
Я также легко упаду и красиво.
Перекрещусь и небесам - улыбнусь!“

„…Ни один живой организм не способен длительное время вести разумное нормальное существование в условиях абсолютной реальности — по некоторым предположениям спят даже жаворонки и зеленые кузнечики.
Хилл-Хаус — не обладающий рассудком — стоял на своих холмах сам по себе, скрывая внутри тьму. Он простоял восемьдесят лет и мог простоять еще восемьдесят. Внутри — прямые стены, аккуратно подогнанные кирпичи, твердые полы и разумно закрытые двери.
К дереву и камню Хилл Хаус навсегда прильнула тишина, а то, что там бродило, бродило в одиночестве.“

„Все истинные мысли – живые мысли и проявляют свою жизнь в том, что способны питать и изменяться. Но изменяются они подобно дереву, а не облаку.“

„Если бы дерево не участвовало в гитаре при воспроизведении звука, гитара состояла бы только из струн. А жизнь состояла бы только из детства.“

„Человек внешне, как фруктовое дерево, - нанесенные раны заживают, а к внутреннему человеку, после нанесенных ран, вы никогда не вернете доверие. Сегодня тебя станут избегать, если вчера наносились раны..“

„Чтобы понять лес, надо вырастить собственное дерево. Что для одних вершина, то для других давно пройденная ступенька.“

„Начало в любом деле подобно незаметному ростку, а с огромным деревом приходится считаться.“

„Выгода — чем выше вершина дерева, тем ближе его падение.“

„ВЕЧНАЯ ПЕСНЯ ЛЮБВИ В. ОБОДЗИНСКОГО.
***
Невиданный доселе талант, которому нет равных до сей поры…
Более трепетного, земного и страстного исполнения я в своей жизни никогда не слышал!
Его голос живой, он трепетал и колебался, как стебель дерева на ветру, переливаясь разными оттенками и нюансами, словно бриллиант. В этом его невыразимое очарование, такое, что душа следовала за этим движением. Однажды родившись, этот голос будет жить вечно!
Это был талант, который затравили завистники, недруги и чиновники от КПСС.
Но их уже нет, а В. Ободзинский со своими песнями живёт!
Не приведи Господь пережить кому — либо такую травлю и попытку сломать талантливого артиста! Но Человек — не камень!
Низкий поклон тебе Валерий!
Мы всегда будем помнить тебя и ты навсегда останешься в наших сердцах!“

„ВЕЧНАЯ ПЕСНЯ ЛЮБВИ В. ОБОДЗИНСКОГО.
* * *
Невиданный доселе талант, которому нет равных до сей поры…
Более трепетного, земного и страстного исполнения я в своей жизни никогда не слышал!
Его голос живой, он трепетал и колебался, как стебель дерева на ветру, переливаясь разными оттенками и нюансами, словно бриллиант. В этом его невыразимое очарование, такое, что душа следовала за этим движением. Однажды родившись, этот голос будет жить вечно!
Это был талант, который затравили завистники, недруги и чиновники от КПСС.
Но их уже нет, а В. Ободзинский со своими песнями живёт!
Не приведи Господь пережить кому — либо такую травлю и попытку сломать талантливого артиста! Но Человек — не камень!
Низкий поклон тебе Валерий!
Мы всегда будем помнить тебя и ты навсегда останешься в наших сердцах!“

„Я смотрю на дерево.
Я могу воспринять его как зрительный образ: непоколебимая колонна, отражающая натиск света, или обильные брызги зеленого на фоне кроткой серебристой голубизны.
Я могу ощутить его как движение: струение соков по сосудам, которые окружают сердцевину,
нежно удерживающую и провожающую нетерпеливый бег жизненных токов, корни, вбирающие влагу; дыхание листьев; нескончаемое сообщение с землей и воздухом и сокровенное его произрастание.
Я могу отнести его к определенному виду деревьев и рассматривать как экземпляр этого вида, исходя из его строения и образа жизни.
Я могу так переусердствовать в мысленном отвлечении от его неповторимости и от безупречности его формы, что увижу в нем лишь выражение закономерностей - законов, в силу которых постоянное противодействие сил неизменно уравновешивается, или же законов, в силу которых связь элементов, входящих в его состав, то возникает, то вновь распадается.
Я могу сделать его бессмертным, лишив жизни, если представлю его в виде числа и стану рассматривать его как чистое численное соотношение.
При этом дерево остается для меня объектом, ему определено место в пространстве и отпущен срок жизни, оно принадлежит к данному виду деревьев и обладает характерными признаками.
Однако по воле и милости может произойти так, что, когда я гляжу на дерево, меня захватывает отношение с ним, и отныне это дерево больше уже не Оно.
Сила исключительности завладела мной. При этом, каким бы ни было мое видение дерева, мне нет нужды отрекаться от него. Ни от чего не должен я отвращать свой взгляд ради того, чтобы узреть, и ничего из того, что я знаю о нем, я не обязан предать забвению.
Скорее всего: зрительный образ и движение, вид и экземпляр, закон и число присутствует здесь в неразделимом единстве. Вся совокупность того, что принадлежит дереву, как таковому, - его форма и функционирование, его окраска и химический состав, его общение с элементами и его общение с планетами - все присутствует здесь в единстве целого.“

„По прихоти случая однажды дерево выросло в заброшенной лачуге без окон и отправилось на поиски света. Дереву нужен свет, корнями оно уходит в землю, а ветвями к звездам, оно – путь, соединяющий нас с небом.“

„У деревьев есть индивидуальность. Вот почему дерево часто выступает синонимом личности …
Старый могучий дуб – что-то вроде лесного короля. Среди содержаний бессознательного – он центральная фигура, которая отличается наиболее ярко выраженными личностными чертами. Это прототип самости, символ истока и цели индивидуального процесса.
Дуб знаменует собой еще бессознательное ядро личности; растительная символика передает глубоко бессознательное состояние последней.“

„Пусть ученые утверждают, что плакучая ива выглядит не более плакучей, чем прочие деревья, — для чувствительного человека это самое печальное дерево на свете.“

„Почку привить миндаля к земляничному дереву можно,
Яблоки сочные вдруг на бесплодном зреют платане,
Бук – каштаны дает; на ясене диком белеет
Грушевый цвет, и свинья под вязом желуди топчет.“

„В индийской земле есть так называемая смоковница, которая, как уже было сказано, ежегодно пускает корни из своих ветвей, причем не из молодых, а из прошлогодних и еще более старых.
Корни эти, вросши в землю, образуют вокруг дерева как бы ограду и превращают его в своеобразный ша­тер, в котором обычно живут люди. Корни эти отличаются от побегов; они белее, в волосках, кривы и безлистны. Вершина этого дерева густолиственна; все дерево правильной круглой формы, очень большое; говорят,что оно бросает тень на две стадии;
тол­щина ствола бывает иногда больше, чем в шестьдесят шагов, обычно же в сорок.
Листья на нем не меньше маленького щита, а плоды маленькие, величиной с горошину нута и похожие на винную ягоду; поэтому эллины и назвали это дерево «смоковницей».
Плодов удивительно мало, не только по сравнению с величиной дерева, но и вообще. Растет это дерево возле реки Акесины.“

„О, сад Тартарена — подобного ему не было во всей Европе.
Ни одного местного дерева, ни одного французского цветка, — одни только экзотические растения: камедные деревья, кубышечные тыквы, хлопчатник, дерево манго, бананы, кокосовые пальмы, баобаб, индийские смоковницы, кактусы, фиговые деревья. Можно было подумать, что находишься в Центральной Африке, за 10 тысяч лье от Тараскона. Всё это, разумеется, не достигало натуральной величины; так, кокосовые пальмы были не больше свеклы, а баобаб (arbos gigantea — гигантское дерево) с успехом помещался в горшке из-под резеды.“

„Рута так хорошо уживается с инжиром, что под этим деревом растет лучше, чем где бы то ни было.“

„Дерево не железо, о каждом кусочке надо судить.“

„Больше всего, как мне кажется, я похож на дерево.“

„Посадите сосну в плодородную, удобренную почву, она станет расти очень быстро, но скоро сердцевина дерева начнет гнить, и сосну придется срубить.“

„Вера, в отличие от знания, это дерево без корней.“

„Ты — дерево, твое место в саду,
И когда мне темно, я вхожу в этот сад.
Ты — дерево, и ты у всех на виду,
Но если я буду долго смотреть на тебя,
Ты услышишь мой взгляд.“

„Гусеница на дереве,
Как ты можешь спрашивать, кем ты станешь?
Ты не уйдёшь далеко, но всегда можешь помечтать:
О том и об этом.
Не волнуйся, держись крепче!“

„Подобно тому как дерево рухнет под натиском топора, ребенок ломается под жестокость окружающего мира.“

„Лес веры
Однажды в пустыне одно распятие проросло листьями и превратилось в дерево. Потомки этого дерева со временем образовали лес. Легенда гласит, что, если люди будут плохо молиться, лес этот может обратно превратиться в распятие, а земля – в пустыню.“

„Хью молчал, а с дерева сорвался еще лист, прошумел в воздухе и, трепетно клонясь, повис на кусте.“

„Народ, не имеющий своей культуры, подобен дереву без корней — он легко падает при первом ветре.“

„Что не напоминает о ней? Я и под ноги не могу взглянуть, чтоб не возникло здесь на плитах пола её лицо! Оно в каждом облаке, в каждом дереве — ночью наполняет воздух, днем возникает в очертаниях предметов — всюду вокруг меня её образ! Самые обыденные лица, мужские и женские, мои собственные черты — все дразнит меня подобием.
Весь мир — страшный паноптикум, где всё напоминает, что она существовала и что я её потерял.“

„И дерево себя перерастало.
Орфей поет. Ветвится в ухе ствол.
В молчанье было новое начало,
лесистый пробуждающее дол.
Спешили звери из дремучей дали,
кто с лежбища, кто из берлог и нор;
не хитрость и не страх, как до сих пор,
их красться светлым лесом побуждали
лишь собственные уши; рев и крик
сошли на нет, когда среди пустыни,
где разве что шалаш встречал бездомных,
убежище из вожделений темных
со входом, чьи столбы дрожат поныне,
храм в диких дебрях слуха ты воздвиг.“

„Пишу огромную иву с обрубленными ветвями, и уверен, что это будет лучшая из моих акварелей. Суровый пейзаж – мертвое дерево, а за ним пруд, заросший камышом; депо железнодорожной компании Райна, где скрещиваются железнодорожные пути; черные, закопченные здания, затем зеленые луга,дорожная насыпь и небо с бегущими друг за другом облаками, серыми, с яркими белыми контурами. Одним словом, мне хотелось передать это так, как это видит и чувствует, как мне думается, стрелочник, когда он стоит в своей униформе с маленьким красным флажком в руках и говорит сам себе: Какой унылый сегодня день!“

„Дай дереву сознание и предоставь ему расти, раскидывать свои ветви, выгонять свойственные его породе листья, почки, цветы и плоды. Вероятно, оно не найдет себя ограниченным тем, что оно дерево, и притом как раз этой породы, и притом именно это дерево данной породы;
оно найдет себя свободным, потому что во всех своих проявлениях оно не делает ничего кроме того, что требует его природа; оно и не захочет делать ничего иного, потому что оно может хотеть только то, чего требует эта последняя. Но пусть его рост задерживается неблагоприятной погодой, недостатком пищи или другими причинами; оно почувствует, что его что-то ограничивает и ему мешает, так как стремление, действительно заложенное в его природе, не находит себе выхода. Привяжи к чему- нибудь его свободно растущие сучья, привей ему веточку с другого дерева: оно почувствует себя принужденным к некоторому действию;
конечно, его сучья продолжают расти, но не в том направлении, какое приняла бы сама себе предоставленная сила; конечно, оно приносит плоды, но не те, каких требовала его первоначальная природа. В непосредственном самосознании я кажусь себе свободным; размышляя обо всей природе, я нахожу, что свобода совершенно невозможна; первое должно быть подчинено последнему, ибо оно должно быть им объяснено.“

„Танец деревьев на ветру – на самом деле музыка, но такая низкочастотная, что человеческое ухо ее не улавливает: ствол дерева гудит басовой нотой,
ветви выводят мелодию тенором, веточки подсвистывают на флейтах-пикколо.“

„В мире диких животных не остаётся ничего другого — как быть обезьяной, которая сидит на дереве и смотрит, как львы разрывают друг другу головы.“

„Алхимик видел союз противоположностей в символе дерева. Отсюда неудивительно, что бессознательное современного человека, который больше не чувствует себя в мире как дома и не может основывать свое существование ни на прошлом,которое уже было, ни на будущем, которому только предстоит быть, должно вернуться к исходному символу космического древа,
укорененного в этом мире и тянущегося ввысь, – древа, которое и есть сам человек. В истории символов это древо описывается как жизненный путь, врастание в то, что вечно и неизменно; то, что возникает из союза противоположностей и своим вечным присутствием делает этот союз возможным. Складывается впечатление, что только через переживание символической действительности человек, тщетно ищущий собственное «существование» и превращающий его в философию, может найти обратный путь в мир, в котором он не будет чужим.“

„Для чего нужно называние? На это можно ответить: все связано с первичной силой слов – с их способностью определять, перечислять, допускать манипуляции с названными предметами.
Слова позволяют нам переместиться из царства предметов и образов в мир концепций и имен.
Рисунок дуба представляет нам единичное дерево, но название «дуб» означает весь класс деревьев «дуб», обозначает единицу более высокого порядка, «дубовый» – понятие, которое можно приложить ко всем дубам.“

„Мы иногда запоминаем отвлеченное благодаря тому, что подсознательно связываем его с какими-нибудь простыми, преходящими событиями и впечатлениями. Потом эти простые, первичные вещи память отбрасывает, как садовник убирает подпорки, когда посаженное им дерево прочно укоренилось в почве; или как строители снимают опалубку, когда бетон затвердел и сооружение обрело монолитность.“

„И я стою на берегу этой реки. И рядом со мной, и дальше направо и налево громоздятся некие гигантские… «явления», что ли?.. Стоят конструкции, железо, бетон, стекло… какие-то турфирмы, какие-то рекламные полотна, предлагающие роскошные путешествия… зазывающие скорее покупать автомобили именно «Volvo», а никак не «BMW»… и другая реклама, настаивающая именно на «BMW», и ни в коем случае не «Volvo». Стоят один за другим небоскребы, раскинулись вдали оффшорные зоны, грозовыми облаками проносятся над всем этим лихие дефолты… А река течет мимо всего этого, бесконечно грязная, по которой мусор идет потоком, в которую стекают какие-то нечистоты, химия, отходы заводов, отбросы, рыба мертвая…
И вот течет все это. И к великому моему удивлению, поперек всему, плывет пароходик,
на котором какие-то флажки (издалека не разобрать) и песня доносится довольно дружная, хоть и ветром звук сносит. Пароходик покрашен. Мачта нормальная, из крепкого дерева. И паруса есть. И даже машина есть — старая, видимо, но пыхтит. Идет кораблик! Мимо всей грязи. И к изумлению моему, даже вода вокруг пароходика — чистая! Там не видно ни мусора, ни химии, ни отбросов. Некоторое пространство чистоты вокруг есть. И прет он против течения.“

„Злость разрастается как дерево, глубже в душу
Ты хочешь правду рассказать, а тебя ею душат
Куда мы катимся? Ответь! И что там будет друже?
Одни базарят просто так, но все выйдет наружу“