Владимир Владимирович Набоков цитаты

„К Богу приходят не экскурсии с гидом, а одинокие путешественники.“

„Одиночество, как положение, исправлению доступно, но как состояние, это — болезнь неизлечимая.“

„Следует отличать сентиментальность от чувствительности. Сентиментальный человек может быть в частной жизни чрезвычайно жестоким. Тонко чувствующий человек никогда не бывает жестоким.“

„Трёхсложная формула человеческой жизни: невозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего.“

„Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию. …Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце — по-русски, и моё ухо — по-французски…“

„Удивительная вещь, — задумывался ли ты когда-нибудь над этим? — что двое людей, одинаково бeдных, живут неодинаково, один, скажем, как ты, откровенно и безнадежно нищенствует, а другой, такой же бeдняк, ведет совсeм иной образ жизни, — прилично одeт, беспечен, сыт, вращается среди богатых весельчаков, — почему это так? А потому, Феликс, что принадлежат они к разным классам, — и если уже мы заговорили о классах, то представь себe одного человeка, который зайцем eдет в четвертом классe, и другого, который зайцем eдет в первом: одному твердо, другому мягко, а между тeм у обоих кошелек пуст, — вeрнeе, у одного есть кошелек, хоть и пустой, а у другого и этого нeт, — просто дырявая подкладка.“

„Хоть одну вещь в жизни нужно сделать первоклассно.“

„Толстой — непревзойденный русский прозаик. Оставляя в стороне его предшественников Пушкина и Лермонтова, всех великих русских писателей можно выстроить в такой последовательности: первый — Толстой, второй — Гоголь, третий — Чехов, четвёртый — Тургенев. Похоже на выпускной список, и разумеется, Достоевский и Салтыков-Щедрин со своими низкими оценками не получили бы у меня похвальных листов.
Читая Тургенева, вы знаете, что это — Тургенев. Толстого вы читаете потому, что просто не можете остановиться. Идеологическая отрава — пресловутая «идейность» произведения (если прибегнуть к понятию, изобретенному современными критиками-шарлатанами) начала подтачивать русскую прозу в середине прошлого века и прикончила её к середине нашего. Поначалу может показаться, что проза Толстого насквозь пронизана его учением. На самом же деле его проповедь, вялая и расплывчатая, не имела ничего общего с политикой, а творчество отличает такая могучая, хищная сила, оригинальность и общечеловеческий смысл, что оно попросту вытеснило его учение. В сущности, Толстого-мыслителя всегда занимали лишь две темы: Жизнь и Смерть. А этих тем не избежит ни один художник.“

„Желания мои весьма скромны. Портреты главы государства не должны превышать размер почтовой марки.“

„Лучшая реакция на вражескую критику — улыбнуться и забыть.“

„Балуйте детей, господа! Никто не знает, что их ожидает в будущем.“

„Я горжусь тем, что никогда не стремился к признанию в обществе.“

„Трусы мечты не создают.“

„Я знаю больше, чем могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить, не было бы выражено, не знай я большего.“

„Русские переводчики с английского – ослы просвещения.“

„Истина — одно из немногих русских слов, которое ни с чем не рифмуется.“

„Тайный узор в явной судьбе.“

„Профессора литературы склонны придумывать такие проблемы, как: «К чему стремился автор?» или еще гаже: «Что хочет книга сказать?» Я же принадлежу к тем писателям, которые, задумав книгу, не имеют другой цели, чем отделаться от нее.“

„… Многоточие изображает, должно быть, следы на цыпочках ушедших слов.“

„…Искусство — божественная игра. Эти два элемента — божественность и игра — равноценны. Оно божественно, ибо именно оно приближает человека к Богу, делая из него истинного полноправного творца. При всем том искусство — игра, поскольку оно остается искусством лишь до тех пор, пока мы помним, что в конце концов это всего лишь вымысел, что актеров на сцене не убивают, иными словами, пока ужас или отвращение не мешают нам верить, что мы, читатели или зрители, участвуем в искусной и захватывающей игре; как только равновесие нарушается, мы видим, что на сцене начинает разворачиваться нелепая мелодрама, а в книге — леденящее душу убийство, которому место скорее в газете. И тогда нас покидает чувство наслаждения, удовольствия и душевного трепета — сложное ощущение, которое вызывает у нас истинное произведение искусства.“

„Эволюция смысла в некотором смысле является эволюцией бессмыслицы.“

„Пестуйте детали, божественные детали.“

„Стрекозы изящные, синие
Спустились на листья ольхи…
На небе румяная линия,
На ней золотые штрихи.“

„Моя личная трагедия, которая не может, которая не должна быть чьей-либо ещё заботой, состоит в том, что мне пришлось оставить свой родной язык, родное наречие, мой богатый, бесконечно богатый и послушный русский язык, ради второсортного английского.“

„День за днём, цветущий и летучий“

„На свете нет ничего столь же мне ненавистного, как коллективная деятельность, эта коммунальная помывочная, где скользкие и волосатые мешаются друг с другом, только увеличивая общий знаменатель бездарности.
Предисловие к «Лолита: Сценарий.»“

„Какое место Вы себе отводите среди писателей ныне живущих и писателей недавнего прошлого?
— Я часто думаю, что должен существовать специальный типографский знак, обозначающий улыбку, — нечто вроде выгнутой линии, лежащей навзничь скобки, именно этот значок я поставил бы вместо ответа на ваш вопрос.“

„С юности — я покинул Россию в 19 лет — мои политические взгляды остаются строгими и неизменными, как старая серая скала. Они классически, почти до банальности. Свобода слова, свобода искусства. Социальный или экономический строй идеального государства меня интересует мало. Желания мои весьма скромны. Портреты главы государства не должны размером превышать почтовую марку. Никаких пыток, никаких казней.“

„О чем я думаю? О падающих звёздах…“

„Фреду Добсону, карлику в мышиных гетрах, Господь Бог подарил тот весёлый августовский день, который начался нежным гудком и поворотом вспыхнувшей рамы. Дети, возвратившись с прогулки, рассказывали родителям, захлебываясь и изумляясь, что видели карлика в котелке, в полосатых штанах, с тросточкой и парой жёлтых перчаток в руках. Страстно простившись с Норой, ожидавшей гостей, Картофельный Эльф вышел на широкую, гладкую улицу, облитую солнцем, и сразу понял, что весь город создан для него одного. Весёлый шофер звонким ударом согнул железный флажок таксометра, мимо полилась улица, и Фред то и дело соскальзывал с кожаного сиденья и всё смеялся, ворковал сам с собою. Он вылез у входа в Гайд-Парк и, не замечая любопытных взглядов, засеменил вдоль зелёных складных стульев, вдоль бассейна, вдоль огромных кустов рододендрона, темневших в тени ильмов и лип, над муравой, яркой и ровной, как бильярдное сукно.“

„От нее оставалось лишь легчайшее фиалковое веяние, листопадное эхо той нимфетки, на которую я наваливался с такими криками в прошлом; эхо на краю красного оврага, с далеким лесом под белесым небом, с бурыми листьями, запрудившими ручей, с одним последним сверчком в сухом бурьяне…“

„То была ночь оттепели, ночь ветра с великим смятением в воздухе. Черная весна Стояла тут же за углом, дрожа В мокром звездном свете, на мокрой земле.“

„Хоть проще всё было, суровей“

„Я ел мясо лося, млея…“

„Иван-да-Марья сам с собою спор“

„Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. <…“

“It was love at first sight, at last sight, at ever and ever sight.”

“Lolita, light of my life, fire of my loins. My sin, my soul. Lo-lee-ta: the tip of the tongue taking a trip of three steps down the palate to tap, at three, on the teeth. Lo. Lee. Ta.”

“I think it is all a matter of love; the more you love a memory the stronger and stranger it becomes”

“Let all of life be an unfettered howl.”

“And yet I adore him. I think he's quite crazy, and with no place or occupation in life, and far from happy, and philosophically irresponsible – and there is absolutely nobody like him.”

“Don't touch me; I'll die if you touch me.”

“Lolita, light of my life, fire of my loins. My sin, my soul.”

“And the rest is rust and stardust.”

“The pages are still blank, but there is a miraculous feeling of the words being there, written in invisible ink and clamoring to become visible”

“She was Lo, plain Lo, in the morning, standing four feet ten in one sock. She was Lola in slacks. She was Dolly at school. She was Dolores on the dotted line. But in my arms she was always Lolita.”

“Life is short. From here to that old car you know so well there is a stretch of twenty, twenty-five paces. It is a very short walk. Make those twenty-five steps. Now. Right now. Come just as you are. And we shall live happily ever after.”

“I mean, I have the feeling that something in my mind is poisoning everything else.”

“And she was mine, she was mine, the key was in my fist, my fist was in my pocket, she was mine.”

“Nostalgia in reverse, the longing for yet another strange land, grew especially strong in spring.”

“I was weeping again, drunk on the impossible past.”

“I am thinking of aurochs and angels, the secret of durable pigments, prophetic sonnets, the refuge of art. And this is the only immortality you and I may share, my Lolita.”

“The sun is a thief: she lures the sea
and robs it. The moon is a thief:
he steals his silvery light from the sun.
The sea is a thief: it dissolves the moon.”

“A thousand years ago five minutes were
Equal to forty ounces of fine sand.
Outstare the stars. Infinite foretime and
Infinite aftertime: above your head
They close like giant wings, and you are dead.”

“Theoretically there is no absolute proof that one's awakening in the morning (the finding oneself again in the saddle of one's personality) is not really a quite unprecedented event, a perfectly original birth.”

“But in my arms she was always Lolita.”

“My Carmen," I said (I used to call her that sometimes) "we shall leave this raw sore town as soon as you get out of bed."
"… Because, really," I continued, "there is no point in staying here."
"There is no point in staying anywhere," said Lolita.”

“The lost glove is happy.”

“All the seven deadly sins are peccadilloes but without three of them, Pride, Lust, and Sloth, poetry might never have been born.”

“We can at last describe his tie, an Easter gift from a dressy butcher, his brother in law in Onhava: imitation silk, colour chocolate brown barred with red, the end tucked into the shirt between the second and third buttons - a Zemblan fashion of the nineteen thirties.”

“Our imagination flies -- we are its shadow on the earth.”

“Let all of life be an unfettered howl. Like the crowd greeting the gladiator. Don't stop to think, don't interrupt the scream, exhale, release life's rapture.”

“He broke my heart. You merely broke my life.”

“Human life is but a series of footnotes to a vast obscure unfinished masterpiece”

“Do not be angry with the rain; it simply does not know how to fall upwards.”