Цитаты о дрожь

„Одиночество – это состояние, когда ты болен собой, устал от себя, надоел сам себе, и ты хочешь куда-то пойти и забыться в ком-то другом. Самодостаточность – это когда тебя пробирает восхитительная дрожь от твоей сущности. Ты счастлив быть самим собой. Тебе никуда не нужно идти. Ты самодостаточен. Но теперь, новое появляется в твоей сущности. Ты так наполнен, что уже не вмещаешь всё это. Тебе нужно поделиться, тебе нужно это отдать. И кто бы ни принял этот подарок, ты почувствуешь благодарность к нему за то, что он его принял.“

„Мне кажется, мы знаем друг друга с детства. Вечерами, когда родители выключали свет в моей детской, я еще долго не спала, а разговаривала с ним. Я доверяла ему все свои секреты. Мне кажется, он был рядом каждый день моей жизни – и только поэтому я так легко переживала все свои разочарования и потери, выходила сухой из самых глубоких вод и не переставала смеяться. Он знает каждую трещинку в моей душе. Он знает каждую мою мысль прежде, чем я успела ее подумать. Он сильный. Он светлый. Он мудрый. Он мой лучший друг.
Рядом с ним я ощущаю себя маленькой птичкой, которая в его руках нашла дорогу домой. Каждый разговор с ним – это откровение из новой жизни. И всякий раз, когда я вижу его лицо, мое сердце наполняется такой нежностью, что мне кажется – я сейчас возьму, и, как дурочка, расплачусь. Но вместо этого я расплываюсь в улыбке и нежно целую любимые губы. И меня распирает от гордости, что рядом со мной самый лучший мужчина на свете и что рядом с ним я могу быть самой лучшей женщиной.
Я его никогда не видела. Лишь его черты, улыбки и взгляды в других людях. Иногда мне так сильно хотелось поверить в эти его отражения, и я до предела напрягала воображение, принимая других за него. НО каждый раз из тайников души я слышала его голос, который звал меня назад.
Иногда я боюсь, сильно, до дрожи в суставах боюсь, что я его никогда не встречу. Но ведь это глупости. Ведь если есть я, значит обязательно должен быть он. Если я не могу сдаваться рядом с кем-то, кто просто очень похож на него, значит, рядом с ним я должна победить. И каждый день я прошу себя быть сильнее, быть счастливее, быть мудрее. И пока он не здесь, жить безупречно красивую жизнь за нас двоих. Жить ее так, чтобы он мной гордился.“

„Космос — это всё, что есть, что когда-либо было и когда-нибудь будет. Одно созерцание Космоса потрясает: дрожь бежит по спине, перехватывает горло, и появляется чувство, слабое, как смутное воспоминание, будто падаешь с высоты. Мы сознаём, что прикасаемся к величайшей из тайн.“

„Жизнь — это как катание на аттракционе. Пока вы там, вы думаете, что это реально. Такова сила нашего воображения. Вас бросает вверх, вниз, кружит по кругу, бросает в дрожь, всюду яркие цвета, музыка громкая, вам весело. Некоторые кружатся на этой карусели уже долго и задаются вопросом: «Это реально? Или это просто аттракцион?» Кто-то опомнился, вернулся на землю, и они говорят: «Не волнуйтесь! Не бойтесь! Это просто аттракцион!» И мы убиваем их…
«Заткните его! Я слишком много вложил в этот аттракцион! Застрелите его! Как же мои проблемы и страхи, как мой банковский счет, как моя семья? Вот моя реальность!»
А это просто аттракцион, а мы убиваем тех, кто говорит нам об этом — замечали? И мы позволяем демонам творить мерзости, но не это главное. Это всего лишь аттракцион и мы можем все изменить, как только захотим. Это наш выбор. Нет усилий, нет борьбы, нет работы, нет денег, нет сбережений. Это просто выбор, который мы делаем прямо сейчас, выбор между страхом и любовью…“

„Не спрашивай, как тебе называть меня. Имя лишь случайный штрих, привычная пустота звуков на губах. Не спрашивай, как тебе называть меня, придумай мне имя. Смешай случайный блеск глаз с падающим за окном снегом, добавь поющее тепло между нами и мягкость первых слов. Наложи оттенки собственных мыслей, раскрась огромным размахом чувств, таким свойственным тебе. Придумай мне имя, которое для тебя будет значить что-то большее, чем условность пропечатанных букв. Которое будет значить что-то только для тебя. Придумай мне имя, в котором только ты увидишь мой усталый взгляд сквозь дым сигареты, наши улыбки на расстоянии одного выдоха, первый, ещё неуверенный поцелуй, соприкосновение душ в череде холодных дней. В котором ты прочтешь историю одной жизни, такой, какой ты видишь её. Придумай мне имя, только ты, и оно станет по-настоящему, всерьез, до надрыва глупого сердца, до легкой дрожи касающихся твоей кожи пальцев моим.“

„Монастырский звонарь зазвонил среди гор,
И сбегаются в сумерках к речке олени.
Ветерок так по-женски в забвеньи и лени
На воде уже выплясал дрожи узор. А тропой караваны идут, и простор
Колокольцами полнится; движутся тени.
Жду рассвета, забыв о печали и тлене,
Слышу тихий средь пашен ночных разговор. А пейзаж деревенский в глубоком ущельи,
Как ленивый орел у скалы на груди,
Что вонзил свои когти в прохладные щели. Ароматы несут меня — мрак позади.
Под деревьями жду вдохновенно опять
Дух, что явится тихо желанья венчать.“

„Когда уже было создано множество цветных и выпуклых вещей, а также холодных и звонких, Бог подумал, что хорошо было бы их оживить, чтобы земной шар знал, что является пространственной полнотой, а его тональность — дрожью ожидания.“

„Иногда возраст приходит без мудрости…
Своих мозгов никому не отдать,
С детства нас учат тактичности, скромности,
Старших всегда и во всем, уважать!

Это конечно разумно и правильно,
Это так важно в детей заложить,
Но я считаю и сердцем и разумом,
Мы уваженье должны заслужить.

И если старший до дрожи бессовестный,
То не стесняйтесь себя защищать.
К мудрым и добрым, всегда я с почтением,
Но не могу дураков уважать!“

„Сырая осенняя дрожь...
Сакэ Дайгиндзё из женственных рук.
Растопил мою «чёрствую» душу…
Невинную плоть невзначай возбудил…
Безбрачия клятву видать - я сегодня нарушу!“

„Губами к рукам твоим прикасаясь,
Я чувствую, как бъётся сердце твоё.
Трясутся коленки, дрожь пробирает,
Держу наготове "копьё"...“

„Запал багровый день. Над тусклою водой
Зарницы синие трепещут беглой дрожью.
Шуршит глухая степь сухим быльём и рожью,
Вся млеет травами, вся дышит душной мглой.“

„Тучам вдогонку
Крылья шуршат
С ясной и звонкой
Музыкой в лад.
Роем веселым
По берегам
Лакомки-пчелы
Никнут к цветам.
Воздух как будто
Дрожью пронзен.
Сладкая смута
И полусон.
Ветры взыграют,
Куст всполошат
И прилетают,
Стихнув, назад.“

„Он <индеец> отплывает на пиро́ге и тотчас возвращается обратно, везя на буксире привязанную к борту тёмно-пурпурную кувшинку — шириной превосходящую саму пиро́гу.
Трудно не прийти в восторг при виде этого чуда природы. К несчастью, дно чашечки кишит насекомыми, при виде которых по телу пробегает дрожь отвращения. Их укусы очень опасны. С помощью ланцета, извлечённого из походного рюкзака, собираюсь изъять из цветка мерзкую живность.“

„Проблема писателей, как мне кажется, состоит в том, что мы вещаем, словно имеем на то какое-то особое право, а при этом литературе недостает точности, чтобы ухватить ту реальность, которую мы пытаемся представить. Мы впадаем в бессвязность и нечленораздельность, но не приближаемся ни на шаг к цели. Правда, порой в метафоре или в стихотворении удается точным ударом вызвать дрожь понимания, передать читателю ощущение особой реальности, особого мироустройства — а ведь ради этого, по-моему, и затевается вся охота. Мы должны попытаться понять, что такое та реальность, которую мы беремся описывать. Китайские афоризмы подходят к ней гораздо ближе, чем мы, европейцы, со всей нашей литературой, — индийские и китайские.“

„не дрожи, моя девочка, не торопись, докуривай, не дрожи,
посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во ржи,
для того и придуманы верхние этажи; чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы, пропала бы,
белые перила вдоль палубы,
голуби, алиби –
больше никого не люби, моя девочка, не люби,
шейни шауи твалеби,
let it be.“

„Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу
И вашей России не помню
И помнить ее не хочу. И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Березки, дымки, огоньки…“

„Они разбивают мир
На мелкие куски
Но мне хватает его вполне
Ещё достаточно мне
Того что остался глоточек ветра
И жизни легчайший шаг
В зрачках осталось немного света
Немного ветра в ушах
И даже и даже
Если меня бросают в тюрьму
Мне хватает его вполне
Ещё достаточно мне
Достаточно что люблю
Изъеденный камень камер
Прутьев стальных ряды
На которых кровь запеклась
И даже и даже
Истёртый гнилой лежак
Набитый трухой тюфяк
И солнечную пыль
Люблю открытый дверной глазок
Людей входящих ко мне
И выводящих меня опять
Мир обрести на миг
Запах его обрести и цвет
Люблю эти два столба
Этот трёхгранный нож
Этот праздник в моей судьбе
Эту смертную дрожь
И даже и даже
Эту корзину куда вот-вот
Голова моя упадёт
Просто люблю и всё…“

„Трудно передать охватившее нас волнение при виде широко распахнувшегося входа в сокровищницу царя Соломона. Что касается меня, я весь затрепетал, и по моему телу пробежала холодная дрожь.
А вдруг все это обман, мистификация, думал я, или, наоборот, все, что писал старый да Сильвестра, окажется правдой? Действительно ли спрятан в этом темном месте огромный клад? Клад, который сделал бы нас самыми богатыми людьми на свете! Через одну — две минуты мы должны были это узнать.
— Входите, белые люди со звезд! — сказала наша зловещая проводница, переступая порог. — Но сначала послушайте служанку вашу, престарелую Гагулу. Яркие камни, которые вы сейчас увидите, были некогда выкопаны из колодца, над которым сидят Молчаливые, и сложены здесь, но кем, я не знаю. Те люди, которые это сделали, поспешно покинули это место, не взяв их с собой. С тех пор сюда входили лишь один раз. Молва о сверкающих камнях передавалась из века в век людьми, жившими в нашей стране, но никто не знал ни где находятся сокровища, ни тайны двери. Но однажды в нашу страну пришел из-за гор один белый человек, — может быть, он тоже спустился со звезд, как вы, и правивший в то время король принял его радушно. Это вот тот, что сидит там, — и она указала на пятую с края фигуру, сидевшую за столом Мертвых. — И случилось так, что этот белый человек и какая-то женщина из нашего народа пришли в это место. Эта женщина случайно узнала тайну двери, хотя вы можете искать ее тысячу лет и все равно не найдете. Белый человек вошел сюда вместе с нею и наполнил этими камнями мешок из козьей шкуры, в котором женщина принесла еду. А когда он уходил из сокровищницы, он взял еще один камень, очень большой, и держал его в руке.“

„Как тепло — по термометру! А между тем, в вас проникает дрожь, сырость падает на грудь, нежная подошва вашего башмачка не может противиться влаге, выходящей из земли невидимо. Вы надеваете, наконец, летнюю кацавейку или мантилию. Это вам к лицу — и очень, но, право, не защитит от простуды! Нам, мужчинам, в суконных сюртуках и в плащах ощутительно. Почтенный г. Имзен, заготовляйте поболее вашего исландского моха в разных приличных видах. Добрый г. Валленштейн, вострите свои зубные инструменты и варите зубные тинктуры! И ты, образец современников Вильгельма Теля, честный швейцарец Кунц, вари шоколад с желудями и ячною мукою! За удовольствие дачи надобно непременно заплатить здоровьем или — зубами! Но кто ныне беспокоится о здоровье?“

„Я — монархист самобытный, на свой салтык и потому глубоко верующий. Ныне идея чистой монархии переживает серьезный кризис. Понятно, эта драма отзывается на всем моем существе; я переживаю ее с внутренний дрожью. Я защищал горячо эту идею на практике. Я готов иссохнуть по ней, сгинуть вместе с нею, но только одиночкой, в своих четырех владимирских стенах, но отнюдь не на людях.“

„Павиан стал на четвереньки и хрипло залаял. Его гнев был удовлетворён смертью коня, и он уже хотел спешить за своей целебной травой, но, случайно взглянув на девушку, остановился. Ему вспомнилась молодая негритянка, которую он поймал недавно одну в лесу, и те стоны и плач, что вылетали из её губ в то время, как он бесстыдно тешился её телом.
И по-звериному острое желание владеть этой девушкой в красной одежде и услышать её мольбы внезапно загорелось в его мозгу и лёгкой дрожью сотрясло уродливое тело.“

„…Я иду. Жизнь! Спасибо тебе, судьба, или как там тебя, за все, что было со мной. Страшно подумать, что я мог остановиться на малом и остаться стригущим купоны заурядом! Пусть и дальше будет в моей жизни и тяжелое, в страшное, и передряги, и страдания — только пусть не будет в ней мелкости. Пусть никогда я не унижусь до драки за благополучие, за успех, до дрожи за свою шкуру в серьезном деле!
Время к ночи, а спать все не хочется и не хочется. Глупое это занятие: спать. От него, наверно, тоже можно избавиться. Говорят, в Югославии есть один чудак, который не спит уже лет тридцать — и свеж.
«Полночь в Мадриде. Спите спокойно! Уважайте короля и королеву! И пусть дьявол никогда не встает на вашем пути…» В те времена меня бы на костер — и все!
Не спите спокойно, люди! Не уважайте ни короля, ни королеву! И пусть дьявол встает на вашем пути — ничего страшного.“

„Ванда надписывала конверт. Вдруг ей стало неловко и жутко. Она подняла голову, — все подруги смотрели на нее с тупым, странным любопытством. По их лицам было видно, что есть еще кто-то в комнате. Ванде сделалось холодно и страшно. С томительной дрожью обернулась она, забывая даже прикрыть конверт. За ее спиной стояла Анна Григорьевна и смотрела на ее тетради, из-под которых виднелось письмо. Глаза ее злобно сверкали, и клыки страшно желтели во рту под губой, вздрагивавшей от ярости.
Ванда сидела у окна и печально глядела на улицу. Улица была мертва, дома стояли в саванах из снега. Там, где на снег падали лучи заката, он блестел пышно и жестоко, как серебряная парча нарядного гроба.
Ванда была больна, и ее не пускали в гимназию. Исхудалые щеки ее рдели пышным неподвижным румянцем. Беспокойство и страх томили ее, робкое бессилие сковывало ее волю. Она привыкла к мучительной работе червяка, и ей было все равно, молчит ли он или грызет ее сердце. Но ей казалось, что кто-то стоит за ней, и она не смела оглянуться. Пугливыми глазами глядела она на улицу. Но улица была мертва в своем пышном глазете.
А в комнате, казалось ей, было душно и мглисто пахло ладаном.“

„Дева, впускай меня!

выцарапывая ножом на мне руны,

не охраняющие

ни от чего.

Как им хранить меня,

если имя моё – покой.

Если нет имён в этом теле.

Я – Никто.

Я – коллекционер мгновений,

теней

и чувств.

И голод мой ненасытен.

И грусть

моя – лёд.

А! боль, кровь, секс – переоценены,

девочка со зрачками сиреневыми,

как воды твои.

Как аметист позвонков, не целованных, в шкурке моей.

Как флейта.

Как небо.

Как крест.

Впусти меня,

опьяни

нежностью.

Дай мне дрожь

нежности

неприкаянной.

Я сцелую,

и выпью,

и дам тебе

Имя.

— Франц Вертфоллен, "Герхард. Юность"“

„А я…

Я не люблю тебя.

Да ты

научи любить.

Я тебе волю свою, ты – сердце.

Я тебе – жизнь, движение,

Ты мне – смерть и покой.

Но прежде всего – любовь.

Ведь надо мне

хоть кого-то

любить.

Зачем весь этот цирк,

если

не заходиться

от дрожи большей

оргазма,

от дрожи предвечной

и неприкаянной

нежности.

— Франц Вертфоллен, "Герхард. Юность"“

„Твое солнце село, холодный ветер дует
В дрожь все тело бросает, ты не любишь другую
Любишь ее, ту самую, пусть во многом плохую
Пусть неидеальную, зато одну такую“

„Прогулка под луной…
Бодрящая дрожь пробегает по телу.
В объятиях теплее.“

„Чем нежней прикосновение, — тем трепетнее дрожь!“

„Потом попыталась провести несколько разных линий и была вынуждена констатировать, что уверена только в «развязанной веревочке», «волоске», «дождевой капле», «скрученной нитке» и «бычьих шерстинках». Покончив с линиями, Камилла перешла к точкам. Из двадцати, которым научил ее наставник, она вспомнила всего четыре: «крут», «утес», «зернышко риса» и «дрожь».“

„Хоть и говорят, что женщина в жизни мужчины не первая и не последняя, но вопреки всем сценариям судьбы, найдется лишь одна, которая станет центром его внимания — она как первая и последняя любовь, при виде которой тебя охватывает дрожь по всему телу, а при повторной встрече с ней, ты мгновенно забываешь слова, которые хотел ей сказать, или когда ты думаешь только о ней, не замечая никого вокруг. Это похоже на ожидание чего-то большего, чем есть.“