Цитаты о боли

страница 7

„Серьезные горести — это хорошо. Неужто мы позволили бы Иисусу умереть на кресте ради нашей зубной боли?“

„Продолжительные надежды ослабляют радость, — подобно тому, как долгие болезни притупляют боль.“

„Костюмы её должны были быть настолько неудобными, чтобы я постоянно могла ощущать эту черту королевы. Они были как бы напоминанием о том, что причинение боли и неудобства — это единственная возможность для неё вообще что-то чувствовать.“

„Тонны боли ожидают тех, кто не хочет платить цену за истину.“

„Я в юности старцам служил, в послугах сгибаясь спиной,
Но старость пришла и ко мне, невесело юным со мной.
Слова что ни день — трудней, а странно: не проще ли речь
Цедить меж редких зубов, а не через ряд сплошной!
Меня к молодым влечет сильнее день ото дня,
Но почему-то они обходят меня стороной!
Должно быть, правы они, если раскинуть умом:
У них ведь иные пути, и жребий у них иной.
Сравнить ли цвет камфары с румянцем их мускусных щек?
Мой пламень под снегом скрыт, под мертвенной белизной.
Среди цветущих дерев стоит скоробленный куст,
То — я среди молодых, и сгорбленный и больной.
О сердце, тебе бы теперь молитву творить в тиши, —
Увы, все шумят вокруг, навек простись с тишиной!
Полета привалов в пути! Пора усмирить свой пыл:
Спешить уже нету сил, поспешность была бы смешной.
Полсотни лет я грешил, и что я смогу свершить,
Коль век меня наградит еще половиной одной!
Создатель, дай веру мне, я в ней заглушу мой стыд
За бедность моих трудов, за боль свершенного мной.
Не сетуй же, Навои, что море благих щедрот
Волнуется и шумит: надежду несет волной!“

„Мне всегда хотелось причинять боль другим, и заставлять других причинять боль мне.“

„Без боли ничего не бывает.“

„Боль невыносима, терпи, но не прощай. Решившись на поступок, никогда не отступай. Помни песни, чти законы чести.“

„Наверное, так себя чувствовали чёрные, когда Элвис прославился… Разумеется, неприятно читать, что у Уитни Хьюстон музыкальная карьера, о которой я могла бы только мечтать, а у Шэрон Стоун такая актёрская карьера, которой у меня никогда не будет. Не потому, что мне хотелось бы быть этими женщинами — я лучше умру, — но ведь они ужасающе посредственны, а их постоянно приводят в пример как образцы добродетели и чего-то вроде планки, дабы унизить меня. Созданное мною оригинально и уникально. И я вкладываю всю себя, будь то моя книга или альбом, но это принесло мне лишь головную боль и страдания… Я не думаю, что смогу притворяться, дабы быть принятой. Я слишком умна. И слишком горда.“

„Если боль одного-единственного человека не станет всеобщей, никто не вправе ожидать спасения.“

„По боли в сердце узнаёшь о том, что оно существует.“

„179. Опыты сделаны Паршеком в природе закалкой-тренировкой для того, чтобы в природе быть людям здоровым. Людей встречает холодная вода, она страшно так пугает. А когда человек пугается, у него боль его исчезает, человек делается в жизни своей здоровый. Природа, она всё сделала для этого больного.“

„Он упал не в пыль, в соль земли, что за горькая эта соль.
Ветер шевелил ковыли, а в груди шевелилась боль.“

„Скажу вам правду свою, и Юлину тоже. Юля всю жизнь улыбалась сквозь боль. Может, даже не столько физическую, сколько душевную. Когда говорят, что человек не востребован — это враньё. Всё решают связи и деньги.
Она вполне могла быть востребована. По отношению к ней — это решение людей, которые сидят на радио и на телевидении. Я дважды прошла эту реку. Юля была достойна гораздо большего. В разы больше — чем те, кто крутится в ротациях, кто более предприимчив. Вчера мы долго были у гроба перед официальной церемонией. Говорили с отцом, с мамой, с Ларисой Долиной. И все пришли к выводу, что это было придушенная внутри боль — знаю по себе, каково это
...“

„Личность художника — понятие в высшей степени своеобразное и неоднозначное. Но я уверен, что идейная, гражданская позиция, то, что тебя волнует, что беспокоит, за что ты борешься, что защищаешь, чему ты служишь, кому ты служишь, чего ты хочешь от жизни, ради чего ты существуешь на экране, на сцене, в литературе, в живописи, в музыке, — весь этот строительный материал художественного произведения должен всенепременно входить в суть твоей личности. Ты можешь быть неважным по характеру человеком, но гражданином быть обязан.
И актёр обязан быть гражданином, может быть, более чем кто-либо другой. Чем дольше я работаю в театре, тем больше убеждаюсь в уникальности моей профессии. Разве не поразительна сама возможность выступать перед тысячной, а то и миллионной аудиторией, утверждая или отрицая то или иное положение, проблему, мысль? Да, я — актёр, и я — гражданин, в наше время, как никогда, нельзя забывать об этом в силу той напряженной идеологической борьбы, тех сложностей, которые нас окружают.
Я живу в стране, езжу по ней, читаю газеты, встречаюсь с людьми, узнаю новости, погружаюсь в окружающий мир. Что-то мне в этой жизни нравится, что-то меня тревожит, что-то чрезвычайно беспокоит, что-то приводит в ярость, что-то мне обещает надежду, что-то умиротворяет, что-то во мне возбуждает негодование, злость, отчаяние, если хотите. То есть я полон всякими чувствами, и человеческими, и гражданскими, и социальными, если я, конечно, не слеп и не глух ко всему, что происходит вокруг меня, и не занимаюсь только своим собственным мирком. Но, как гражданин, напитанный соками жизни, я могу эти соки отдать только ближним своим: друзьям, родным, близким, порадоваться вместе с ними, попытаться понять, что происходит, выразить свою радость, или свое негодование, или свою ярость, или свою любовь. Но я ведь еще и актёр, я имею трибуну. Имею кафедру, с которой могу сказать людям много добрых, нужных, необходимых слов. Естественно, не я один, а вместе с драматургом, вместе с режиссёром, вместе с театром, вместе с киностудией, вместе с композитором. Нас целый коллектив. Но слова-то говорю я, слова-то произношу все равно я — после режиссёра, после автора, после композитора, после редактора, после министерства. И вот от того, насколько я буду полон соками жизни, от того, насколько меня, лично меня, актера, гражданина, будут трогать те или иные проблемы, волновать и не оставлять равнодушным, от того и звук моих слов, звук моего голоса будет наполнен либо железной пустотой и барабанной дробью, либо глухой и горькой болью по поводу того или иного явления в жизни, которое вызывает эти чувства.“

„За способность видеть вдаль и за умелые руки человечество по сей день расплачивается болями в шее и мигренями.“

„Ибо ничто не пропадает бесследно, ничто и никогда. Всегда есть ключ, оплаченный чек, пятно от губной помады, след на клумбе, презерватив на дорожке парка, ноющая боль в старой ране, первый детский башмачок, оставленный на память, чужая примесь в крови. И все времена - одно время, и все умершие не жили до тех пор, пока мы не дали им жизнь, вспомнив о них, и глаза их из сумрака взывают к нам. Вот во что верим мы, историки. И мы любим истину.(Джек Бёрден)“

„Порой кажется,что наша судьба-как лебединая песня,где тоска и слезы одиночества становятся душевной болью для нас.“

„С болью нам приходится жить,и даже воевать.“

„Мир гораздо сложней чем кажется,и если поворачиваться к нему спиной-игнорировать его,он способен причинить боль.“

„Если вы можете сказать что-нибудь смешное или сделаете что то сумашедшее, это заставит людей смеяться. Так много людей борются с темными мыслями, депрессией и внутренней болью. Я не эксперт в этом, но я знаю, что если я когда-нибудь почувствую себя плохо, если кто-то заставит меня смеяться, это действительно лекарство от этих мыслей.“

„Если жизнь тебя изрядно побила,
новая боль, хоть и пустячная,
кажется жутко нестерпимой,
Жизнь врассыпную по кусочкам,
Нервы как нитки в точку,
Время настало, точно..
Закончить это головоломку
Новую сделать картину,
Где все так мило....
Просто и по делу, смело....“

„Письмо - это грубые иероглифы, высеченные от боли и печали, чтобы ознаменовать событие, которое невозможно передать.“

„Павер Кастору Трою. Одеялом теплым тебя накрою. Когда не пою меня кроет, Обожаю мясо с кровью, кровью. Страпон входит в анус с болью (Ой!) Это как борьба бля с молью. За вами посуду мою, ношу насвай под губою. Бой с тенью, бой с тенью, Или игра с самим собою.“

„Эта боль — в сердце артиста — с рождения. И мужество, и любовь к жизни тоже. Зрители это чувствуют.“

„Какое, казалось, было дело сыну летчика Устименки до всего того, что происходило с Соней, с дядей Ваней, с доктором Астровым и другими людьми, пришедшими из другого времени, из мира, который не знали ни Варя, ни Володя, ни их отцы, ни даже их деды? И чего только не делал Володя, чтобы не осрамиться перед Варварой? Он и считал до десяти, и до боли сжимал зубы, и старался думать о постороннем — проклятые, глупые, бессмысленные слезы капали и капали с его носа, и одна даже упала на Варину руку, когда та потянулась за программой. А в последнем акте Володя совсем развалился: он и не считал больше, и не скрипел зубами, он весь подался вперед и зло глядел на человеческие страдания, давая себе какие-то клятвы, стискивая потные ладони и смахивая все время вскипающие слезы…“

„Вы не должны защищать себя. Легче сказать, чем сделать, но моя мать сказала мне это, и это помогает. Когда вы не отвечаете им, они не могут довольствоваться твоей болью, потому что вы не продемонстрировали, что они вам сделали больно. Расскажите кому-либо об этом. Но не опускайтесь до их уровня. Попробуйте превратить это в мотивации, сосредоточив ваше внимание на учебе, вашем хобби.“

„Откуда возникают эти твари, превращающие все вокруг себя в клоаку? Серые, неспособные ни на что настоящее людишки, они появляются всюду и всюду гадят, выдирая себе жирный кусок, которого вовсе не заслуживают. Им все безразлично - боль, кровь, подлость, предательство. Они на все пойдут ради собственного удобства, ради влияния, власти. Почему наверх всплывает только такая мразь? Наверное, это все же закономерно. Видимо, общество типа нашего изначально обречено… Дерьмократия… Власть дерьма.“

„Напрасная шумиха вокруг Хайдеггера не имеет собственно философского смысла, она лишь является симптомом слабости современной мысли, которая, за отсутствием притока свежей энергии, фанатично возвращается к своим истокам, к чистоте своих отношений и в конце века заново с болью переживает свой примитивный облик начала века. Говоря более обобщенно, ситуация с Хайдеггером симптоматична для коллективного возрождения, завладевшего обществом в час подведения векового итога: это возрождение фашизма, нацизма, истребления.“

„Если мы привыкли к боли, привыкли к горю — значит, мы привыкли и к убийствам. Нет, я не думаю, что знак равенства можно поставить между этим. Когда человеку больно, он просто переживает эту боль, если он силен. Если он крепкий по-настоящему человек, то он может выйти из этого болевого состояния. Но к тому, что у тебя убивают родных, близких, просто знакомых или друзей, — к этому привыкнуть нельзя.“

„Гей-братья и сестры. Вы должны открыться. Открыться перед вашим родителям. Я знаю, что это тяжело и причинит им боль, но подумайте, какую они причинят боль вам в кабинке для голосования! Откройтесь вашим родственникам, откройтесь вашим друзьям, если они действительно — ваши друзья. Откройтесь вашим соседям, вашим коллегам, людям, которые работают в тех местах, где вы обедаете или делаете покупки, откройтесь только тем людям, которых вы знаете, и кто знает вас. Никому больше. Но раз и навсегда сломайте мифы, разрушьте ложь и подтасовки. Ради вас. Ради них. Ради мальчиков, напуганных итогами голосования в Дейде и Юджине.“

„Когда поручик довел лезвие до правой стороны живота, клинок был уже совсем не глубоко, и скользкое от крови и жира острие почти вышло из раны. К горлу вдруг подступила тошнота, и поручик хрипло зарычал. От спазмов боль стала еще нестерпимей, края разреза разошлись, и оттуда полезли внутренности, будто живот тоже рвало. Кишкам не было дела до мук своего хозяина, здоровые, блестящие, они жизнерадостно выскользнули на волю. Голова поручика упала, плечи тяжело вздымались, глаза сузились, превратившись в щелки, изо рта повисла нитка слюны.“

„Меня просто нет. Я не имею значения ни на каком уровне. Я — фальшивка, аберрация. Я — невозможный человек. Моя личность поверхностна и бесформенна, я глубоко и устойчиво бессердечен. Совесть, жалость, надежды исчезли давным-давно (вероятно, в Гарварде), если вообще когда-нибудь существовали. Границы переходить больше не надо. Я превзошел всё неконтролируемое и безумное, порочное и злое, все увечья, которые я нанес, и собственное полное безразличие. Хотя я по-прежнему придерживаюсь одной суровой истины: никто не спасётся, ничто не искупит. И всё же на мне нет вины. Каждая модель человеческого поведения предполагает какое-то обоснование. Разве зло — это мы? Или наши поступки? Я испытываю постоянную острую боль, и не надеюсь на лучший мир, ни для кого. На самом деле мне хочется передать мою боль другим. Я хочу, чтобы никто не избежал её.“

„Раньше у меня иногда возникала идея, что я смог бы долгое время вести призрачную жизнь. Что скука, состояние относительно безболезненное, позволила бы мне выполнять каждодневный житейский ритуал. Ещё одна ошибка. Скуку нельзя терпеть долго; рано или поздно она перерождается в череду болезненных ощущений, в настоящую боль. Именно это со мной сейчас и стало происходить.“

„Жизнь диких животных, целиком пребывающих во власти природы, представляла собой сплошную боль с редкими внезапными моментами разрядки, блаженного отупения, связанного с удовлетворением биологических потребностей — пищевых или сексуальных. Жизнь человечества в общем проходила примерно так же: под знаком страдания, с отдельными, всегда слишком краткими моментами удовольствия, вызванного реализацией осознаваемой потребности, которая у людей превратилась в желание.“

„Никогда ни о чем не жалею…
И о том, что случиться не может уже,
И ошибки, и боль, и слезы и смех
И счастье и радость, и души громкий крик - это Грех…
Все что было - во благо, все что было - мое
Это нынешней жизни мой надежный доспех…“

„Я знаю есть много людей, которые не ценят то что имеют
Не носят идей о дружбе лишь бреют причесывают блеют,
Но слова их не греют, сильнее стать врядли сумеет кто только монету лелеет
Быстро толстеют кто получил толику власти крутые масти, воронки души да напасти
Пасти ублюдков что в горло каждого метят дарят лишь тьму и нам точно не светит.
Да дело прошлое теперь немного RESPEKTа стоящим! тем кто прошел через боль с нею постигнув суть, тем
кто стоял за своих, зная что будет куево снова и снова кулаками защищал слово правды с ними мы едем
за горизонты светит нам звезда (А) пленительного счастья впереди нас ждет много интересных масс Не
вешай голову братишка! (Чё?) Дави на газ!“

„Мужская нежность на слова скупа, редки мужские слезы вкуса соли.
Но не окована броней его душа и сердце не защищено от боли.“

„В поэзии я по рожденью принц, но это для меня такая малость.
Лишь одного хочу - чтоб чистота и боль любви моей в твоей душе навек осталась …“

„В этих вот кругах и кружится [Крейслер, музыкальный псевдоним Гофмана. Здесь он пишет о своём alter ego], и очень может быть, что нередко, устав от пляски святого Витта, он принужден бывает, единоборствуя с тёмной и непостижимой силой, которая начертала эти круги, устав от них больше, чем это может вытерпеть его — без того уже расстроенный желудок, — устремиться на вольный воздух! И глубокая боль, которую причиняет ему этот страстный порыв, опять-таки непременно должна преобразиться в ту иронию, которую вы, уважаемая, так горько упрекаете, не обращая внимания на то, что ведь эта крепкая родительница произвела на свет сына, который вступил в жизнь как король-властелин. Говоря о короле-властелине, я имею в виду юмор, у которого нет ничего общего с его злополучным сводным братцем — сарказмом.“

„Я твой голос узнаю из тысячи:
Он любимый, до боли знакомый.
Я его средь других сразу вычислю
Своим сердцем в тебя влюбленным.“

„Брожу по кладбищу любви, обители обманутой надежды.
Здесь нет забвения травы и боль терзает как и прежде.
Здесь неспокойные сердца, покинутых, в страданьи бьются.
Сюда не раз придется мне на тризну памяти вернуться…“

„Врачи пытаются избавить людей от боли, а поэты её вызвать.“

„Так вот этот Мальтен рассказал мне следующее приключение. Его двоюродный брат, унтер-офицер индийской армии, в одно прекрасное воскресенье отправился из Калькутты на загородную ферму, в гости к приятелю. На ферме он застал праздник; к вечеру было пьяно всё — господа и слуги, англичане и индусы, люди и слоны. Кузен Мальтена — человек, склонный к поэтическим настроениям, даже стихи пишет. Чуть ли не ради поэтических впечатлений и угораздило его попасть именно в индийскую армию. Отдалясь от пьяного общества, он одиноко стоял у колючей растительной изгороди, смотрел на закат солнца и, как очень хорошо помнит, обдумывал письмо в Ливерпуль, к своей невесте. Именно на полуслове: «…ваша фантазия не в силах вообразить, дорогая мисс Флоренса, неисчислимые богатства индийской флоры и фау…», он слышит позади себя тяжкие и частые удары. Точно какой-нибудь исполин сверхъестественной величины и силы, Антей, Атлас, с размаху вбивает в землю одну за другой длинные сваи. Не успел мечтатель обернуться, как его схватило сзади что-то необыкновенно крепкое, могучее, эластическое, подбросило высоко в воздух и, помотав несколько секунд, как маятник, с силою швырнуло в иглистые кусты алоэ — полумёртвого, не столько от боли, сколько от ужаса непонимания и незнания, самого опасного и могущественного из ужасов: его описали в древности Гомер и Гезиод, а в наши дни со слов Тургенева — Ги де Мопассан. Беднягу с трудом привели в чувство. Разгадка происшествия оказалась очень простою: один из рабочих слонов фермера добрался до кувшинов с пальмовым вином, опустошил их, опьянел и пришёл в ярость. Мундир унтер-офицера привлёк внимание хмельного скота своей яркостью, и кузен Мальтена стал его жертвой… Такого разнообразия индийской фауны не только мисс Флоренса, но и сам горемычный жених её, конечно, не мог себе ранее вообразить!.. Ощущение нежданно-негаданно схваченного слоном солдата, в ту минуту, когда он не только не думал о каком-нибудь слоне определённом но, вероятно, позабыл и самую «идею слона», вероятно, было близко к ощущениям человека в первый момент землетрясения.“

„Для того, чтобы быть хорошим человеком, надо уметь делиться радостью.
Для того, чтобы быть лирическим поэтом, надо уметь делиться болью.“

„Задача для тех из нас [писателей], кто заботится о нашей вере и о боли мира, — рассказывать истории, которые будут нести слова благодати и надежды на своих костях и сухожилиях, а не носить их, как маскарадный костюм.“

„Вот и мы, мой друг.
еще раз
Я склонен рифму один раз.
Так что не вы одолжить мне ваше ухо?
Потому что ясно,
То, что это здесь не имеет никакого боль
Если эта песня была блюз вы бы sheddin слезу
Как ребенка
Может Быть“

„Все безнадежные усните без боли:
Где-то есть нежные просторы воли.
* Счастье — не здешнее. Солнце — не жгучее.
Духи безгрешные любят — не мучая.
Сладкою ласкою забвение веет.
Вечною сказкою мгновение реет.
* Тихо прощается всем ненавидящим.
Всё забывается сердцем невидящим.
Радость безбрежная бесстрастья и воли...
Все безнадежные усните без боли!“

„Юмор — это приобретенная способность, которая в основном происходит из жестокости. Чем примитивнее разум, тем меньше его избирательность. Каннибал, вероятно, от души веселился барахтанью жертвы в кипящем котле. Человек поскальзывается на банановой кожуре и ломает позвоночник. Взрослые при этом перестают смеяться, ребёнок — нет. И цивилизованное «Я» находит мучительную ситуацию такой же прискорбной, как и физическая боль. Малыш, ребёнок, слабоумный не способны на сочувствие. Они не способны идентифицировать себя с другими индивидуумами. Он отталкивающе эгоистичен, он следует только своим собственным правилам,..“

„…Товарищи, хотя и с болью, но со спокойной совестью я хочу сказать о своих в прошлом близких отношениях с Берия — этим злейшим врагом партии — до того, как он был разоблачен. Почему с болью, понятно ведь это действительно гнуснейший и вероломный враг, законспирировавшийся в партии. Со спокойною же совестью потому, что когда этот враг стал раскрывать себя и мы увидели его предательское лицо, то я вместе с другими товарищами пошел на то, чтобы решительно и беспощадно разделаться с ним. Это не заслуга, а обязанность честного коммуниста, и я с радостью вместе со своими политическими друзьями выполнил эту обязанность перед партией…“

„…Это не страх, это была переживаемая тревога за масштаб происходящего, но страха личностного, что коленки трясутся и мы озираемся по сторонам — близко не было. Не было какого-то безудержного ликования. Я свои ощущения могу охарактеризовать сегодня более точно — это было состояние оптимистической трагедии. То есть, это огромная боль и бесконечная тревога за то, что страна, в которой ты вырос, в которой жили и живут твои родители, знакомые, родные, и многие из которых честно, искренне и самоотверженно верили и трудились на ее благо, эта страна перестала существовать. И ты оказался человеком, который делает это достоянием миллионов людей…“

„Любовь — это боль, любовь — это шрамы, любовь — это раны и отметины на сердце, если оно не огрубело
И не закалилось так, чтобы выдержать столько боли.“

„Ты каждый день будешь узнавать о боли столько нового, что все христианские великомученики по сравнению с тобою покажутся изнеженными сибаритами.“

„Бывает, мелькнёт: «вот сейчас разденусь, сяду отдохнуть, покурю» и прямо вспомнишь с болью, что никогда больше не покуришь. Очень мне это напоминает время влюбленности, когда убедился, что не любит она меня и нужно все бросить.“

„И вот я опять скитаюсь, ещё живой, но, когда начинает капать дождь и я начинаю бесцельно бродить по улицам, я слышу, как позади с клацаньем падают мои бесчисленные «я», и спрашиваю себя: что дальше? Можно было предположить, что испытаниям, выпадающим на долю тела, есть предел; оказывается нет. Так высоко взмывает оно над страданием и болью, что когда все, кажется, окончательно убито, и тогда остается ноготь на мизинце или клок волос, которые дают побеги; и эти-то бессмертные побеги никогда не иссякают. Таким образом, даже когда вы безоговорочно мертвы и забыты, находится какая-то ничтожно малая частица вашего существа, способная дать побег, и эта частица выживает, сколь бы мёртвым ни оказалось прошедшее будущее.“

„Это не то, что происходит с нами, но наш ответ на то, что происходит с нами, причиняет нам боль.“

„Как вы можете вспомнить чувство удовольствия, боли или удушья? Вы можете помнить только то, что они у вас были.“

„Ничто так не закаляет волю и не дисциплинирует ум человека, как повседневные занятия спортом. Человек, научившийся терпеть, превозмогать боль, но выигрывать на соревнованиях, потенциально способен выиграть в любом деле.“

„Я знаю, что достиг той стадии, когда другие артисты отбеливают свои волосы или покупают модный костюм, но, непростительно, однако я могу быть только собой, что является занятием на полный рабочий день и вызывает ужасные боли в спине.“

„Жизнь диких животных, целиком пребывающих во власти природы, представляла собой сплошную боль с редкими внезапными моментами разрядки, блаженного отупения, связанного с удовлетворением биологических потребностей — пищевых или сексуальных. Жизнь человечества в общем проходила примерно так же: под знаком страдания, с отдельными, всегда слишком краткими моментами удовольствия, вызванного реализацией осознаваемой потребности, которая у людей превратилась в желание.“

„Интеллигенция — мозоль от трения интеллекта о народ. Боль их нестыковки“

„Россия, как постоянная боль, всюду тебя настигает. В Америке и повсюду эмигранты говорят не о новой родине, а о России. Недаром считается, что страдания на шкале ощутимости сильней наслаждений. Что свидетельствует о райском происхождении человека, для которого Геена чувствительней, чем Эдем.“

„Счастье, говоришь? Какой может быть разговор о счастье, если вы все — ну большинство — предаетесь либо воспоминаниям, либо мечтам. А того, что сию минуту, не то что не цените, вообще не замечаете. Разве что изредка…
(с) Олег Рой "Фантомная боль"“

„Самое легкое, но абсолютно бесполезное занятие – пытаться сделать из себя жертву. Некоторые исполняют эту роль всю свою жизнь. Выставляют напоказ свои слабости, давая понять, что именно эта боль – их сильная сторона. Нет. Можно сколько угодно проводить экспертизу своего прошлого, но в нем всегда будет, как в подвальном помещении, прохладно и сыро. Все, что у нас есть – это только сегодня, только этот день и эта минута, в которую мы можем изменить всё –

выбрать красивую мысль, произнести теплое слово, принять верное решение и выстроить счастливые отношения не только с каким-то конкретным человеком, но и со всем миром в целом.“

„Болезнь – есть проявление внутренних проблем. Голова раскалывается – значит, не можешь решить какую-то задачу, боль в спине говорит об ощущении незащищенности, а понос бывает у тех, кто чего-то в своей жизни не переваривает.“

„Болью торгуют врачи, но никому и в голову не придет упрекать их за это благородное призвание.“

„Она любила его. Не так, конечно, как в самом начале их знакомства. Но и не меньше. А просто иначе, по-другому. Не как прекрасного принца и недосягаемую мечту, а как до боли родного, до мельчайшей черточки знакомого близкого человека, который каждый вечер из года в год засыпает и просыпается с тобой в одной постели, которому ты стираешь бельё, и ради которого ежедневно встаёшь на полчаса раньше, чтобы приготовить горячий завтрак и подать на стол именно то, что он любит.“

„. Есть раны, которые не заживают никогда. Бывает, ты чувствуешь боль не сразу. Какое-то время ты живешь по инерции — тебе кажется, что ничего не изменилось. И все, что произошло — только сон, летучая греза. Вот сейчас ты проснешься, и все будет, как прежде. Но проходит время, а тягучий кошмар продолжается, и в один прекрасный день ты, наконец, всем сердцем, всем разумом, всем существом своим осознаешь реальность утраты. Ты понимаешь, что никогда, никогда больше не поговоришь с дорогим тебе человеком, не увидишь его на пороге, не коснешься его руки, не заглянешь в глаза. Его больше нет. От этой мысли тебе захочется колотить кулаками о стены, захочется бежать, куда глаза глядят — но ты знаешь: убежать от этого

невозможно, ничто не сможет избавить тебя от этой боли. И теперь тебе с этим жить.“

„" Исследуй внимательно каждый миг своей жизни, Точку боли в себе исцеляй Любовью Мудрого подхода к решению устранения.
Мысли о смерти тела глядя на болезнь - это результат ленивого ума помогать душе.
Души молитвами разсудительными заставь ум мозга работать с Любовью и излечишь даже неизлечимое!"
(Вспомните лечение проказы).“

„Живая природа с болью и надеждой призывает людей жить осмысленно, быть достойным Разума.“

„Люди уже одним своим существованием не осознонно причиняют кому-то боль. Будут они жить или умрут это приченяет кому-то боль. Будешь иметь с кем то дело причинешь боль. А попытаешься не иметь дело сможешь делать ещё больнее…“

„Главным человеческим приоритетом является-свобода,где одним из ее факторов выступает независимость,которая осмысливается как выход из круга ограничений.“

„Я никому не делаю нарочито больно, но я научилась выпускать шипы, когда боль хотят причинить мне.“

„Как жалко, комично и беспомощно выглядят люди, жаждая причинить тебе боль и не обнаруживая у тебя слабых мест.“

„«Я принял, что я, вероятно, еще один исходящий паром однажды труп.

And I’m fine

with it.

Все умрем, было б за что.

Я не боюсь больше боли от битв.

Я её предвкушаю.

Я праздную все, что красит мир в алый

воли твоей.
Все умрем, было б за что!»“

„Боль — не синоним мучения. Как и негативные эмоции — это не синоним мучения, когда ты вот прям мучаешься этим.

Ты мучаться этим начинаешь только тогда, когда ты ждёшь чтобы это быстрее прошло и больше никогда не возвратилось. А когда ты убираешь такие нереалистичные ожидания от жизни, тебе не становится менее больно, но тебе становится просторнее и спокойнее.“

„Я не боюсь больше боли от битв.

Я её предвкушаю.

Я праздную всё, что красит мир в алый

воли твоей.

Все умрем, было б за что!

Я праздную всё, что красит мир в алый.

О, как легко жить без экзистенциального отрицания жизни!

Как легко, когда ты принял – да, вот я!

А вот бог, и вот дьявол, и они играют, флиртуют, крушат и рисуют мир.

А вот я и быть мне по выбору моему – оруженосцем.

И хватит меня на столько, на сколько хватит,

но до последнего выдоха ваш.“

„Я даже не могу вспомнить, когда последний раз плакал от физической боли… Возможно в детском саду. Зато от душевной помню прекрасно, давеча на вечерах…“

„Дева, впускай меня!

выцарапывая ножом на мне руны,

не охраняющие

ни от чего.

Как им хранить меня,

если имя моё – покой.

Если нет имён в этом теле.

Я – Никто.

Я – коллекционер мгновений,

теней

и чувств.

И голод мой ненасытен.

И грусть

моя – лёд.

А! боль, кровь, секс – переоценены,

девочка со зрачками сиреневыми,

как воды твои.

Как аметист позвонков, не целованных, в шкурке моей.

Как флейта.

Как небо.

Как крест.

Впусти меня,

опьяни

нежностью.

Дай мне дрожь

нежности

неприкаянной.

Я сцелую,

и выпью,

и дам тебе

Имя.

— Франц Вертфоллен, "Герхард. Юность"“

„Пот, соль, кровь.

Снова и снова.

Ещё и ещё.

Столько ходить по морю, сколько по морю идти.

И когда кончаются корабли,

ты строишь их снова.

Стискивать мякоть полую

тела её.

Дева в венце ручьёвом,

одежде – озере,

дева-распятие, дева-боль,

как ты стоишь и смотришь на все мои «до»

и «после»,

на всё, что ещё не связал.

Дай! Мне! Проход! К сердцевине!

И закрепи.

Закрепляй, Герхард, сам.

Вот – власть,

и она – действие,

она – страсть,

она – решимость.

— Франц Вертфоллен, "Герхард. Юность"“

„Боль – переоценена,

неважна,

когда сердце верно.“

„Не бывает «оффлайновых» и «онлайновых» отношений. Отношения бывают настоящими и нет.

Можно иметь настоящие отношения с существом из галактики Андромеды, если вы найдете, как передавать друг другу самую вашу суть. Если вы найдете, как искренне делиться настоящими страхами и болями, вашими настоящими ожиданиями и желаниями – внимание! – не теми бирками, которыми вы обвешиваете себя, лишь бы думать поменьше, а тем самым настоящим, что большинство из вас ни разу за всю жизнь четко себе формулировать не осмеливалось.

Вот если вы найдете, как этим делиться с кактусной бульбочкой из галактики Андромеды, и чтоб эта бульба могла делиться своим с вами, и вы вместе могли, шутя, искать решения, плакать от боли, вместе проходить через мучительное и вместе расти, вот тогда, даже если вы ни разу не увидите друг друга, это будут самые настоящие отношения. Такие, какие большинство людей на этой планете за 80 лет жизни не создают.“

„Можно сказать миллион громких слов - любовь, свобода, боль, горечь, отчаяние - и если ты ничего из них не чувствуешь, это просто звукосочетание“

„Чепуха, - <…> - Никакой души нет. Ни у меня, ни у вас. - <…> - Вот вырастете и поймёте. Душа не принесёт вам денег, только страдания и боль.“

„Что ж, я оставлю тебя с твоей индивидуальностью, талантом, богатством и честью, а мне достаточно сегодняшнего ветерка. Слава Богу, что я смог вдохнуть и выдохнуть!

# Адский огонь — исцеляет больную душу, причиняя боль. Грехи лечатся болью. Ад не приветствует здорового человека, потому что он ненавидит здоровую душу.

# Нет слова удача, есть слово успех.

# Завоевание доверия достигается за счет тактики обмана и обольщения. В это время проверяется вера человека.

# Вина не вина, грех не грех, признаю только одну истину - болезнь.

# Каждая вещь, каждое существо хочет что-то сказать. Если из этого мы можем увидеть силу Божью, мы счастливы.“

„Жизнь-боль просто кому-то бывает чуть больнее“

„Прежде чем полюбить человека, полюби боль.“

„Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?“

„Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?“

„Боль, которую мы преодолеваем с трудом — в конце концов приносит лишь одно умиротворение.“

„Закрыв за спиной одну дверь, мы обретаем возможность открыть другую. Что скрыто по ту сторону? Рай или Ад? Боль или наслаждение? Не рискнув, мы не получим шанса узнать правильный ответ.“

„«Когда ты становишься тем человеком, который выстроил уже что-то большое и функционирующее, это всегда приходит с болью и пахотой. Когда ты прошёл через это, через попискивание человечков, о том как ты замечателен, тебе так всё равно, потому что тебе больше не нужны никакие гарантии. Ты знаешь сколько конкретно крови и пота ты пролил, чтобы добиться того, чего ты добился»“

„Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?“

„Пережитая на собственном опыте боль – лучший учитель сострадания.“

„Спасибо за боль. Было приятно с тобой дружить“

„Чтобы познать природу человека, достаточно погрузиться в его сознание — и увидеть, какие вещи придают ему огромную радость, а какие причиняют душевную боль.“

„Проблема - как разновидность боли, которую можно либо лечить, либо обезболивать.“

„Дорогой той я не пойду, ведь там в конце я счастлив не был, и лишь боль я приобрёл с привкусом разочарования, и те страдания испытывать я не желаю вновь, пойми меня.“

„Я никогда не встречал людей, чья жизнь нескончаемая боль — но встречал людей, которые из боли извлекали пользу.“