Владимир Владимирович Набоков цитаты

страница 6

„К Богу приходят не экскурсии с гидом, а одинокие путешественники.“

„Одиночество, как положение, исправлению доступно, но как состояние, это — болезнь неизлечимая.“

„Следует отличать сентиментальность от чувствительности. Сентиментальный человек может быть в частной жизни чрезвычайно жестоким. Тонко чувствующий человек никогда не бывает жестоким.“

„Трёхсложная формула человеческой жизни: невозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего.“

„Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию. …Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце — по-русски, и моё ухо — по-французски…“

„Удивительная вещь, — задумывался ли ты когда-нибудь над этим? — что двое людей, одинаково бeдных, живут неодинаково, один, скажем, как ты, откровенно и безнадежно нищенствует, а другой, такой же бeдняк, ведет совсeм иной образ жизни, — прилично одeт, беспечен, сыт, вращается среди богатых весельчаков, — почему это так? А потому, Феликс, что принадлежат они к разным классам, — и если уже мы заговорили о классах, то представь себe одного человeка, который зайцем eдет в четвертом классe, и другого, который зайцем eдет в первом: одному твердо, другому мягко, а между тeм у обоих кошелек пуст, — вeрнeе, у одного есть кошелек, хоть и пустой, а у другого и этого нeт, — просто дырявая подкладка.“

„Хоть одну вещь в жизни нужно сделать первоклассно.“

„Толстой — непревзойденный русский прозаик. Оставляя в стороне его предшественников Пушкина и Лермонтова, всех великих русских писателей можно выстроить в такой последовательности: первый — Толстой, второй — Гоголь, третий — Чехов, четвёртый — Тургенев. Похоже на выпускной список, и разумеется, Достоевский и Салтыков-Щедрин со своими низкими оценками не получили бы у меня похвальных листов.
Читая Тургенева, вы знаете, что это — Тургенев. Толстого вы читаете потому, что просто не можете остановиться. Идеологическая отрава — пресловутая «идейность» произведения (если прибегнуть к понятию, изобретенному современными критиками-шарлатанами) начала подтачивать русскую прозу в середине прошлого века и прикончила её к середине нашего. Поначалу может показаться, что проза Толстого насквозь пронизана его учением. На самом же деле его проповедь, вялая и расплывчатая, не имела ничего общего с политикой, а творчество отличает такая могучая, хищная сила, оригинальность и общечеловеческий смысл, что оно попросту вытеснило его учение. В сущности, Толстого-мыслителя всегда занимали лишь две темы: Жизнь и Смерть. А этих тем не избежит ни один художник.“

„Желания мои весьма скромны. Портреты главы государства не должны превышать размер почтовой марки.“

„Я горжусь тем, что никогда не стремился к признанию в обществе.“

„Лучшая реакция на вражескую критику — улыбнуться и забыть.“

„Балуйте детей, господа! Никто не знает, что их ожидает в будущем.“

„Трусы мечты не создают.“

„Я знаю больше, чем могу выразить словами, и то немногое, что я могу выразить, не было бы выражено, не знай я большего.“

„Истина — одно из немногих русских слов, которое ни с чем не рифмуется.“

„Русские переводчики с английского – ослы просвещения.“

„… Многоточие изображает, должно быть, следы на цыпочках ушедших слов.“

„Тайный узор в явной судьбе.“

„Профессора литературы склонны придумывать такие проблемы, как: «К чему стремился автор?» или еще гаже: «Что хочет книга сказать?» Я же принадлежу к тем писателям, которые, задумав книгу, не имеют другой цели, чем отделаться от нее.“

„Пестуйте детали, божественные детали.“

„Стрекозы изящные, синие
Спустились на листья ольхи…
На небе румяная линия,
На ней золотые штрихи.“

„День за днём, цветущий и летучий“

„…Искусство — божественная игра. Эти два элемента — божественность и игра — равноценны. Оно божественно, ибо именно оно приближает человека к Богу, делая из него истинного полноправного творца. При всем том искусство — игра, поскольку оно остается искусством лишь до тех пор, пока мы помним, что в конце концов это всего лишь вымысел, что актеров на сцене не убивают, иными словами, пока ужас или отвращение не мешают нам верить, что мы, читатели или зрители, участвуем в искусной и захватывающей игре; как только равновесие нарушается, мы видим, что на сцене начинает разворачиваться нелепая мелодрама, а в книге — леденящее душу убийство, которому место скорее в газете. И тогда нас покидает чувство наслаждения, удовольствия и душевного трепета — сложное ощущение, которое вызывает у нас истинное произведение искусства.“

„Эволюция смысла в некотором смысле является эволюцией бессмыслицы.“

„Моя личная трагедия, которая не может, которая не должна быть чьей-либо ещё заботой, состоит в том, что мне пришлось оставить свой родной язык, родное наречие, мой богатый, бесконечно богатый и послушный русский язык, ради второсортного английского.“

„На свете нет ничего столь же мне ненавистного, как коллективная деятельность, эта коммунальная помывочная, где скользкие и волосатые мешаются друг с другом, только увеличивая общий знаменатель бездарности.
Предисловие к «Лолита: Сценарий.»“

„О чем я думаю? О падающих звёздах…“

„Какое место Вы себе отводите среди писателей ныне живущих и писателей недавнего прошлого?
— Я часто думаю, что должен существовать специальный типографский знак, обозначающий улыбку, — нечто вроде выгнутой линии, лежащей навзничь скобки, именно этот значок я поставил бы вместо ответа на ваш вопрос.“

„С юности — я покинул Россию в 19 лет — мои политические взгляды остаются строгими и неизменными, как старая серая скала. Они классически, почти до банальности. Свобода слова, свобода искусства. Социальный или экономический строй идеального государства меня интересует мало. Желания мои весьма скромны. Портреты главы государства не должны размером превышать почтовую марку. Никаких пыток, никаких казней.“

„Хоть проще всё было, суровей“

„Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей. <…“

„Фреду Добсону, карлику в мышиных гетрах, Господь Бог подарил тот весёлый августовский день, который начался нежным гудком и поворотом вспыхнувшей рамы. Дети, возвратившись с прогулки, рассказывали родителям, захлебываясь и изумляясь, что видели карлика в котелке, в полосатых штанах, с тросточкой и парой жёлтых перчаток в руках. Страстно простившись с Норой, ожидавшей гостей, Картофельный Эльф вышел на широкую, гладкую улицу, облитую солнцем, и сразу понял, что весь город создан для него одного. Весёлый шофер звонким ударом согнул железный флажок таксометра, мимо полилась улица, и Фред то и дело соскальзывал с кожаного сиденья и всё смеялся, ворковал сам с собою. Он вылез у входа в Гайд-Парк и, не замечая любопытных взглядов, засеменил вдоль зелёных складных стульев, вдоль бассейна, вдоль огромных кустов рододендрона, темневших в тени ильмов и лип, над муравой, яркой и ровной, как бильярдное сукно.“

„От нее оставалось лишь легчайшее фиалковое веяние, листопадное эхо той нимфетки, на которую я наваливался с такими криками в прошлом; эхо на краю красного оврага, с далеким лесом под белесым небом, с бурыми листьями, запрудившими ручей, с одним последним сверчком в сухом бурьяне…“

„То была ночь оттепели, ночь ветра с великим смятением в воздухе. Черная весна Стояла тут же за углом, дрожа В мокром звездном свете, на мокрой земле.“

„Я ел мясо лося, млея…“

„Иван-да-Марья сам с собою спор“

“While a few pertinent points have to be marked, the general impression I desire to convey is of a side door crashing open in life's full flight, and a rush of roaring black time drowning with its whipping wind the cry of lone disaster.”

“Time is rhythm: the insect rhythm of a warm humid night, brain ripple, breathing, the drum in my temple—these are our faithful timekeepers; and reason corrects the feverish beat.”

“Ladies and gentlemen of the jury, exhibit number one is what the seraphs, the misinformed, simple, noble-winged seraphs, envied. Look at this tangle of thorns.”

“The spiral is a spiritualized circle. In the spiral form, the circle, uncoiled, has ceased to be vicious; it has been set free.”

“Solitude was corrupting me. I needed company and care.”

“Years of secret suffering had taught me superhuman self-control.”

“Only one letter divides the comic from the cosmic.”

“Nymphets do not occur in polar regions.”

“while the scientist sees everything that happens in one point of space,
the poet feels everything that happens in one point of time.”

“beware of ideas…”

“I grew, a happy, healthy child in a bright world of illustrated books, clean sand, orange trees, friendly dogs, sea vistas and smiling faces.”

“Life is a message scribbled in the dark.”

“Spontaneous eloquence seems to me a miracle.”

“The character I have in view when I say "smug vulgarian" is, thus, not the part-time philistine, but the total type, the genteel bourgeois, the complete universal product of triteness and mediocrity. He is the conformist, the man who conforms to his group, and he also is typified by something else: he is a pseudo-idealist, he is pseudo-compassionate, he is pseudo-wise. The fraud is the closest ally of the true philistine. All such great words as "Beauty," "Love," "Nature," "Truth," and so on become masks and dupes when the smug vulgarian employs them. … The philistine likes to impress and he likes to be impressed, in consequence of which a world of deception, of mutual cheating, is formed by him and around him.”

“Genius still means to me, in my Russian fastidiousness and pride of phrase, a unique dazzling gift. The gift of James Joyce, and not the talent of Henry James.”

“The rich philistinism emanating from advertisements is due not to their exaggerating (or inventing) the glory of this or that serviceable article but to suggesting that the acme of human happiness is purchasable and that its purchase somehow ennobles the purchaser.”

“Dark pictures, thrones, the stones that pilgrims kiss
Poems that take a thousand years to die
But ape the immortality of this
Red label on a little butterfly.”

“I think he’s crude, I think he’s medieval, and I don’t want an elderly gentleman from Vienna with an umbrella inflicting his dreams upon me. I don’t have the dreams that he discusses in his books. I don’t see umbrellas in my dreams. Or balloons.”

“I hastened to quench a thirst that had been burning a hole in the mixed metaphor of my life ever since I had fondled a quite different Dolly thirteen years earlier.”

“To know that no one before you has seen an organ you are examining, to trace relationships that have occurred to no one before, to immerse yourself in the wondrous crystalline world of the microscope, where silence reigns, circumscribed by its own horizon, a blindingly white arena — all this is so enticing that I cannot describe it.”

“No free man needs a God; but was I free?”

“Direct interference in a person's life does not enter our scope of activity, nor, on the other, tralatitiously speaking, hand, is his destiny a chain of predeterminate links: some 'future' events may be linked to others, O. K., but all are chimeric, and every cause-and-effect sequence is always a hit-and-miss affair, even if the lunette has actually closed around your neck, and the cretinous crowd holds its breath.”

“You have hal…… real bad, chum.”

“Play! Invent the world! Invent reality!”

“True art is above false honor.”

“In this crazy mirror of terror and art a pseudo-quotation made up of obscure Shakespeareanisms (Chapter Three) somehow produces, despite its lack of literal meaning, the blurred diminutive image of the acrobatic performance that so gloriously supplies the bravura ending for the next chapter.”

“Oh, my Lolita, I have only words to play with!”

“As far as I can recall, the initial shiver of inspiration was somehow prompted by a newspaper story about an ape in the Jardin des Plantes who, after months of coaxing by a scientist, produced the first drawing ever charcoaled by an animal: this sketch showed the bars of the poor creature's cage.”

“The good reader is one who has imagination, memory, a dictionary, and some artistic sense—which sense I propose to develop in myself and in others whenever I have the chance ("Good Readers and Good Writers", p. 3).”