Цитаты о голова

страница 8

„Большинство людей пугает чувство уязвимости. Мы склонны закрываться, чтобы защитить себя. Страх отказа очень силен. Нам не нужно бояться отказа или уязвимости, или того, что подумают другие. Когда ты по-настоящему об этом задумаешься, разве это имеет значение? Почему мы так обусловлены заботой о том, что подумают другие люди? Мы должны фокусироваться на том, чтобы познать самих себя настолько, чтобы думать своей головой.“

„«Зато слова: цветок, ребенок, зверь…» (Ходасевич). Думаю об этих словах, смотря на золотые, пронизанные послеобеденным солнцем деревья за окном, на кошку, на идущих из школы детей. Это меня в сто раз больше обращает к Богу, чем все богослужения и религиозные разговоры вместе взятые. И еще приходит в голову: «Кто вам сказал, что человек должен что-то сделать на этой земле…“

„Долг наш — заботиться о том, дабы развевался Флаг сего Мира. Но мир — это не меблированные комнаты, с которых возможно съехать, если условия в них неподходящие; мир — это крепость нашей семьи, и на башне развевается флаг; и, чем тяжелее в нём жить, тем менее мы вправе покидать его. Однако сейчас для этого требуется патриотизм более несгибаемый и возвышенный. Гэндальф добавлял, что не нам выбирать, в какие времена родиться; однако нам должно делать всё, что в наших силах, чтобы их улучшить; однако дух порока среди сильных мира сего ныне столь силен и в воплощениях своих наделён таким количеством голов, что, похоже, ничего более не остается, кроме как в личном порядке отказываться поклоняться головам гидры.“

„Но скажи: “останься”, и я бы с тобой осталась…
Хорошо, что тебе это в голову не придёт.“

„Не потому он старший, что его голова седа. Он в преклонном возрасте, но называют его «состарившимся напрасно».“

„Я жил в достаточно жестоком районе. Когда кто-то называл меня "грязной маленькой Гвинеей", можно было сделать только одно — оторвать ему голову. Когда я стал старше, я понял, что вы не должны делать таким образом. Я понял, что вы должны делать это с помощью образования. Дети не виноваты. Именно родители. Как ребенок может знать, является ли его друг итальянцем, евреем или ирландцем, если родители не обсуждали его в тайне у себя дома?“

„Что толку трогать ножкой омут, когда ныряешь с головой?“

„Любовь подобна океану… Невозможно просто помочить ножки — ты не поймешь всей мощи его, так и не испытаешь глубину кайфа… Нужно нырнуть с головой! Да, не будет хватать воздуха, но зато ты увидишь, столько прекрасного в глубине, что это навсегда изменит твою жизнь.“

„… в целом отношения между реальностью и произведением искусства далеко не такие близкие, как уверяют нас критики. Можно пережить бомбардировку Хиросимы или просидеть четверть века в лагере и ничего не произвести, тогда как одна бессонная ночь может дать жизнь бессмертному стихотворению. Будь взаимодействие между пережитым и искусством таким тесным, как нам вбивали в голову начиная с Аристотеля и дальше, у нас в наличии было бы сейчас гораздо больше — как в количественном, так и в качественном отношении — искусства, чем мы имеем. При всём многообразии и в особенности ужасах пережитого в двадцатом веке большая часть содержимого наших полок просится в макулатуру.“

„В хорошем детективе человек держит в руке отрубленную голову.
В плохом с головы капает кровь и пачкает ковер.“

„Нет никаких правил ведения своей жизни. Выбросьте из головы вот это, знаете: «жениться нужно сейчас», «специальность нужно выбрать вот такую». У меня есть куча знакомых и друзей, которые осознавали никчемность своего пути, в корне меняли свою жизнь и становились счастливыми.“

„Я читала книги и переносилась в другой мир у себя в голове. Я люблю актерство из-за визуализации персонажей и способности найти связь между воображением и реальностью.“

„Случайность существует лишь в нашей голове, в нашем ограниченном восприятии. Она — отражение границ нашего познания. Борьба против случайности — всегда борьба против нас самих, борьба, в которой мы никогда не можем стать победителями.“

„Коли хочешь успеха — забудь о красоте и таланте. То есть, если таковые имеются — прекрасно, но это совсем не главное. Секрет по-настоящему успешных людей в другом — они встают рано и начинают делать свое дело. Оно у них спорится, они собраны и они идут прямой дорогой. Такие не встают в 11, не плачутся окружающим на жизнь и не склоняют голову к маминым коленям со словами «Только ты меня понимаешь!»“

„Моё умственное возбуждение есть скорее результат болезни, чем гениальности. Чтобы хоть немного утешить страдания, я сочинял стихи. В эти ужасные ночи, обезумев от боли, бедная голова моя мечется из стороны в сторону и заставляет звенеть с жестокой веселостью бубенчики изношенного дурацкого колпака.“

„Почему-то многим кажется, что я республиканец, но это не так. На прошлых выборах я вообще не знал, за кого голосовать. Ты смотришь на них, а в голове у тебя что-то вроде: «Ну хорошо, выбор, получается, такой: вы хотите, чтобы вас ударили или чтобы вас пнули».“

„Кресло власти сработано не по мерке головы.“

„Плохо, что людей поощряют к тому, чтобы иметь гораздо больше музыки, чем они в состоянии переварить. У них есть MP3 со всеми альбомами Майлза Дэвиса, но им никогда не приходит в голову прослушать хотя бы один из них два раза подряд, потому что им приходится слушать много всего. Ты думаешь: «У меня есть «I've Got Sketches of Spain» и «Bitches Brew», не послушать ли мне это, пока я набираю электронное сообщение?» Это превращает музыку в фон, антураж.“

„Первое, что нам необходимо сделать – это поднять авторитет труда. Пока мы этого не сделаем, вообще все разговоры о каких-то скрепах, о каком-то движении вперед, будут бессмысленны. Но подъем авторитета труда – это большущая работа, которую должны проводить все. В этом направлении должно работать и наше медиапространство – причём в самом интенсивном режиме. Пока мы не вобьём в головы всего нашего населения, что работать – это хорошо, что работать надо, и что наше состояние напрямую зависит от того, как мы будем работать, у нас ничего не изменится. К сожалению, вся наша медиасистема пытается нас убедить в обратном. Вот в чём краеугольный камень. Пока мы не выберемся из этой ловушки, у нас ничего путного не будет.“

„… миг, когда выходит первая книга, ещё пахнущая типографской краской и ласкающая прикосновением страниц, этот восхитительный и пьянящий миг, когда словно слышится шелест распахивающихся над головой крыльев и на покорённой вершине распускается цветок, — такой миг бывает только раз в жизни поэта.“

„Да она и была послушна, когда была маленькой, когда вы еще не взяли ее в свои руки и не испортили, набив ей голову придворной дребеденью. Да! да! да! Я сам собственными ушами слышал только что, как вы говорили ей, что она должна вести себя, как принцесса! Вы сделали вига из моей дочки. Как же отцу или кому-нибудь другому ожидать от нее повиновения?“

„Демократия — это воздушный шар, который висит у вас над головами и заставляет глазеть вверх, пока другие шарят у вас по карманам.“

„Я понимаю, что ненависть как мотив, наверное, звучит не очень, но все равно 80 % моей мотивации — это ненависть. Иначе я бы не смог этим так долго заниматься. Тема «с холодной головой» здесь не работает. Я их ненавижу всеми фибрами души, персонально и лично. И поэтому меня не надо заставлять быть изобретательным. Когда мне лень что-то делать, я подумаю об этих харях, которые сидят в президиуме, и лень пропадает. Вроде понимаешь, что все равно проиграешь и потратишь кучу времени и денег, вместо того чтобы поработать на какого-то клиента. Но я сразу вспоминаю эти ухмыляющиеся рожи, которые приезжают с мигалками, которые на самом деле никто и ничто, но они считают, что схватили бога за бороду, что они хозяева страны и говорят от имени государственных интересов. При этом все понимают, что это обычное ворьё, причем довольно глупое ворьё. В результате случайностей, совпадений, круговой поруки они стали людьми, которые решают вопросы. Они на каждый украденный рубль еще разбазаривают пять. Именно с ними я веду войну. Так что, во-первых, меня мотивирует ненависть, а во-вторых, вера. Я верю, что рано или поздно их накажу. Я смогу этого добиться. Причем не когда мне будет 100 лет, а в обозримом будущем. Кушать спокойно не могу, когда про них думаю. Когда я нанимаю людей, они, разумеется, профессионалы, но тем, чем я занимаюсь, невозможно заниматься без эмоциональной вовлеченности. Грамотные юристы, которые знают Арбитражный кодекс и все отрасли права, но при этом им все равно, за кого судиться, хоть за меня, хоть за Путина, мне не нужны, они не смогут нормально работать. И я с ними работать не смогу. Мне не интересно работать с людьми, которые не разделяют мои взгляды и отношение к этой власти. Я работаю с людьми, которые тоже считают, что их ограбили и всех ограбили.“

„У нас все боятся, причем непонятно, чего боятся. Ну кто тебя накажет, если ты будешь писать жалобы? Все эти страхи — они в основном выдуманные. Мы боимся собственного страха. Каких-то фантомов. Мне кажется, я это показываю своей деятельностью. Вот мои орудия труда — компьютер, Интернет, какие-то юридические знания. Каждый может это делать, и многие делают и не боятся. Просто мы их не видим. Так получилось, что я стал известен и по сравнению с ними нахожусь даже в более выигрышном положении. Это не так уж и опасно. Быть журналистом, который занимается Северным Кавказом, намного более опасно. Конечно, у меня нет горячего желания, чтобы мне дали по голове. Я возвращаюсь домой поздно и каждый раз, когда захожу в подъезд, я не боюсь, но испытываю неприятные ощущения. И моя жена это испытывает. За мной раньше ездила машина. Сейчас я ее не замечаю. К этому вряд ли можно привыкнуть. Пули над головой, конечно, не свистят, но все эти комментарии — ты молодец, но тебя скоро убьют. Проблема в том, что их читают моя мать, моя жена. Это несет дискомфорт. Они переживают. Когда-то мы это обсуждали. Но потом я запретил — какой смысл толочь воду в ступе. Это контролировать нельзя. Если я хочу это минимизировать, я должен все бросить. А я ничего не брошу. Я не понимаю, как можно по-другому. У нас распространен такой конспирологический подход, что никто ничего не делает просто так. Это наследие циничной политики 1990-х, когда политика была продажная, пиар был продажный, средства массовой информации были продажными, все продавалось и покупалось.“

„Был он, по словам Аристотеля, свободолюбив и чуждался всякой власти: так, он отверг предложенную ему царскую власть, откровенно предпочитая простую жизнь. Это подтверждает Тимей, сообщая и причину его народолюбия. Однажды его пригласил один из архонтов; ужин длился и длился, а вина не несли; все терпеливо ждали, но Эмпедокл рассердился и потребовал вина, а хозяин ему ответил, что ожидается чиновник из совета. Тот явился и тотчас стал главою пира — явным старанием хозяина, который тайно добивался тираннической власти; и гость всем повелел или пить вино, или вылить себе на головы. Эмпедокл смолчал, но на следующий день призвал обоих к суду, и хозяина, и распорядителя, и добился их осуждения и казни. Таково было начало его государственных дел.“

„Рано или поздно все воздушные замки обрушиваются на головы тех, кто их придумал.“

„И вдруг нахлынуло огромное, бабахнуло над головой… Вот так, нежданно и негаданно, и облажались мы с тобой… («Целовались и плакали»)“

„"Шагая по головам"-трудно оценить походку.“

„Необъятная женщина с кудрявой головой, нахлобученной на три желейных подбородка.
(с) Матвей Лебедев, "Чертов интернат"“

„Сегодня чтобы быть интеллектуалом — надо уметь творить, думать и оперировать информацией, которую не обязательно всю держать в голове.“

„В пустой голове-тараканы не живут.“

„Иногда политическая ложь рождается из головы получившего отставку государственного деятеля, который передаёт своё дитя черни, чтобы та его вынянчила и выпестовала. Иногда она появляется на свет убогим недоноском и лишь благодаря непрестанному уходу обретает вид, а порою её производят в полной форме, которая от ухода все больше утрачивается. Нередко она рождается обычным младенцем, который со временем набирает вес и силу, а иной раз является в жизнь созревшей и налитой, а потом всё убывает и усыхает. Иногда она знатного рода, иногда — семя биржевого маклера. Порою, выдираясь из лона, орёт во всё горло, а бывает, даёт о себе знать только шепотом. Я знаю ложь, что шумит сейчас на полкоролевства и из гордости и величия отрекается от собственных родителей, а помнится, было время, когда изливалась она тихим шепотом. И в заключение добавлю: если ложь рождается без жала, то является мертворожденной, а если со временем лишается оного, то тут же умирает.“

„Европа поразит с первого разу, когда въедешь в ворота, в первый город. Живописные домики, которые то под ногами, то над головою, синие горы, развесистые липы, плющ, устилающие вместе с виноградом стены и ограды, всё это хорошо, и нравится, и ново, потому что всё пространство Руси нашей не имеет этого, но после, как увидишь далее то же да то же, привыкнешь и позабудешь, что это хорошо.“

„Наступит время, когда таинственное зарождение Иисуса от сверхъестественного существа в чреве девственницы будет восприниматься в одном ряду с мифом о зарождении Минервы в голове Юпитера.“

„Свои сочинения на космические темы я всегда считал чистой фантазией. Мне даже в голову не приходило, что когда-нибудь смогу увидеть и коснуться рукой человека, который вернулся из космоса на Землю. Именно поэтому я считаю их самыми экзотическими людьми из тех, с которыми подружился в Советском Союзе. <…> иметь портрет Земли, снятый человеком, который наблюдал её со стороны именно как планету, — это совсем не то, что разглядывать подобные изображения в журналах или в кино. Тогда я, конечно в шутку, называл космонавтику помощью, которую Советский Союз оказал лично мне, писателю, потому что первые шаги, новые и новые рекорды продолжительности орбитальных полётов таили в себе нечто большее, чем поощрение: это был вызов, брошенный воображению. Ведь если то, что я вообразил и изобразил, спроецировав на какое-то неопределённое расстояние во времени, осуществилось так быстро и в таком масштабе, то, понятно, я не имел права останавливаться на достигнутом…“

„У вас есть весь инструментарий - дайте им по голове!“

„Все свои учёные степени Длинный Билл получил в скотоводческом лагере и на степной тропе. Удача и бережливость, ясная голова и зоркий глаз на таящиеся в тёлке достоинства помогли ему подняться от простого ковбоя до хозяина стад. Потом начался бум в скотопромышленности, и Фортуна, осторожно пробираясь среди колючих кактусов, опорожнила рог изобилия на пороге его ранчо.“

„Лично моя история совсем проста. Представьте себе девушку с пером в руке, сидящую в спальне. От неё только требовалось с десяти утра до часу дня водить этим пером в направлении слева направо. Потом ей пришла в голову вполне простая и недорогостоящая мысль: засунуть несколько исписанных страниц в конверт, налепить вверху марку достоинством в один пенс и опустить всё это в красный почтовый ящик за углом. Именно таким образом я стала журналисткой; и в первый день следующего месяца труд мой был вознагражден.“

„К чему обладать даже всей землёй, если после своей жизни ты не будешь хозяином ни единого волоса на своей голове?“

„Христианство в догматической и метафизической своей части не то что невероятно: оно неправдоподобно. Если человек взглянет на мир как бы в первый раз, без всякой предвзятости и забывая всё, чему его научили, он не может не покачать головой, со смущением, с грустью: едва ли, едва ли! Едва ли — это. Мир текуч, безграничен, расплывчат внешне и внутренне, а это слишком уж стройно, слишком уж складно, со вступлением, изложением и заключением. Природа не в ладу с христианством не потому, конечно, что изучение природы его отвергает, а потому только, что она к нему никак не ведет, никак не располагает. Нет связи: пропасть. Природа, как она открывается в опыте, не драматична, не мистериальна. Христианство создалось будто в каком-то воспаленном сознании, а природа возвращает к спокойствию…“

„Люди такой породы пробегают десяток-другой ярдов с отрубленной головой, едят гвозди и спят на снегу, завернувшись в попону.“

„Есть птицы поползни, они в поисках своего червячка могут бегать по дереву даже и вниз головой. Среди людей есть тоже такие, готовые ради своего червяка тоже ходить вниз головой.“

„Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик.“

„Наше сознание устроено кичливо: существующим оно считает лишь то, что ему уже известно. Однако и то, что уже известно, и то, что еще неизвестно, и то, что никогда не будет известно, есть единая, неразъятая реальность, в которой, по сути, нет чего-либо более, а чего-либо менее главного. Меня иногда охватывает небольшой смех при представлении о том, какой бесформенный, криво и косо обгрызенный познанием кусок содержим мы в своей голове как представление о реальности. Этот кусок кажется нам, однако, вполне гладким и круглым — вмещающим в себя. Предположение реальности, поглощающей крупицу наших сведений, и есть научный подвиг. Духовный смысл научного открытия не в расширении сферы познания, а в преодолении ее ограниченности.“

„Над головой полое белое облако, закрывавшее небо, было похоже на палатку, в которой весь пол был полон.“

„Самое идиотское из того, что пришло мне в голову.»“

„Говорят, что мы по-прежнему читаем больше всех в мире. Не уверен. Читают люди в общественном транспорте. Поскольку свободны руки и голова, все что-то листают и читают. Книжонки, книжки, газеты… Но когда мы говорим «самая читающая страна», мы подразумеваем под этим что-то высокое, что мы образованнее остальных. Сейчас с этим стало хуже, поскольку книг стало больше. Когда выбор был меньше, мы точно знали, что ту или иную книгу нужно прочесть за ночь и успеть отвезти её ещё в три дома. Чаще всего это была действительно хорошая литература. А сейчас разобраться, что тебе нужно, невозможно: все красиво, обложки такие аппетитные, что хочется их вылизывать языком.“

„Кутаясь в шаль, Маша дышала в открытую форточку и говорила, что всё это нестерпимо, что нужно уезжать, просто бежать из этого города и из этой страны, спасаться, что здесь вся жизнь ещё идёт по законам первобытного леса, звери должны всё время рычать, показывать всем и вся свою силу, жестокость, безжалостность, запугивать, забивать, загрызать, здесь всё время нужно доказывать, что ты сильнее, зверинее, что любая человечность здесь воспринимается как слабость, отступление, глупость, тупость, признание своего поражения, здесь даже с коляской ты никогда в жизни не перейдёшь улицу, даже на зебре, потому что тот, в машине, сильней, а ты слабее его, немощнее, беззащитнее, и тебя просто задавят, снесут, сметут, размажут по асфальту и тебя и твою коляску, что здесь идёт испокон веков пещерная, свирепая схватка за власть, то тайная, тихая, и тогда убивают потихоньку, из-за спины, вкрадчиво, то открытая, явная, и тогда в кровавое месиво затягиваются все, нигде тогда не спрятаться, не переждать, везде тебя достанет топор, булыжник, мандат, и вся страна только для этой схватки и живёт тысячу лет, и если кто забрался наверх, то для него те, кто внизу — никто, быдло, кал, лагерная пыль, и за то, чтобы остаться там у себя, в кресле, ещё хоть на день, хоть на минуту, они готовы, не моргнув глазом, перерезать глотку, сгноить, забить сапёрными лопатками полстраны, и всё это, разумеется, для нашего же блага, они ведь там все только и делают, что пекутся о благе отечества, и всё это благо отечества и вся эта любовь к человечеству — всё это только дубинки, чтобы перебить друг другу позвоночник, сначала сын отечества бьёт друга человечества обломком трубы по голове, потом друг человечества берёт сына отечества в заложники и расстреливает его под шум заведённого мотора на заднем дворе, потом снова сын отечества выпускает кишки другу человечества гусеницами, и так без конца, никакого предела этой крови не будет, они могут натянуть любой колпак — рай на небесех, рай на земле, власть народа, власть урода, парламент, демократия, конституция, федерация, национализация, приватизация, индексация — они любую мысль, любое понятие, любую идею оскопят, выхолостят, вытряхнут содержимое, как из мешка, набьют камнями, чтобы потяжелее было, и снова начнут махаться, долбить друг дружку, всё норовя по голове, побольнее, и куда пойти? — в церковь? — так у них и церковь такая же, не Богу, но кесарю, сам не напишешь донос, так на тебя донесут, поют осанну тирану, освящают грех, и чуть только кто попытается им напомнить о Христе, чуть только захочет внести хоть крупинку человеческого, так его сразу топором по голове, как отца Меня, всё из-под палки, всё, что плохо лежит, в карман, лучше вообще ничего не иметь, чем дрожать и ждать, что отнимут завтра, всё напоказ, куда ни ткни, всё лишь снаружи, всё обман, а внутри пустота, труха, как сварили когда-то ушат киселя, как засунули его в колодец, чтобы обмануть печенегов, вот мол, смотрите, нас голодом не заморишь, мы кисель из колодца черпаем, так с тех пор десять веков тот кисель и хлебают, всё никак расхлебать не могут, земли же согрешивши которей любо, казнить Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в нем же ны Бог велить жити, глаголеть бо пророком нам: «Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем», — да аще сице створим, всех грех прощени будем: но мы на злое ъзращаемся, акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся, и тако пребываем, посади цветы — вытопчут, поставь памятник — сбросят, дай деньги на больницу для всех — построит дачу один, живут в говне, пьянстве, скотстве, тьме, невежестве, месяцами зарплату не получают, детям сопли не утрут, но за какую-то японскую скалу удавятся, мол, наше, не замай, а что здесь их? — чьё всё это?“

„И через мгновенье на «экране» появились две фигуры. Они казались огромными и занимали почти все освещенное пространство — гладкая стена имела высоту не меньше пяти метров и в ширину около трех-четырех метров. Фигуры были видны отчетливо и выделялись так рельефно, что казалось, что они в любой момент могут отделиться от стены и направиться к нам. Слева на 'экране' мы видели пожилого мужчину, скорее старца, с волосами до плеч и в длинных, до земли, одеждах. Левую руку он опустил, а в правой, вытянутой вперед, держал какой-то предмет, круглый, как мяч. Чуть поодаль, выше и правее, располагалась вторая фигура — совсем молодой мужчина. Он сидел в кресле, руки его лежали на подлокотниках. Взгляд устремлен вдаль, лицо напряжено. На голове у него высокая шапка, а над нею некое подобие антенны. Удивительное космическое событие у саблезубой скалы, которая находится в окрестностях города Петрича, относится к 5 мая 1979 г.“

„И через мгновенье на «экране» появились две фигуры. Они казались огромными и занимали почти все освещенное пространство — гладкая стена имела высоту не меньше пяти метров и в ширину около трех-четырех метров. Фигуры были видны отчетливо и выделялись так рельефно, что казалось, что они в любой момент могут отделиться от стены и направиться к нам. Слева на 'экране' мы видели пожилого мужчину, скорее старца, с волосами до плеч и в длинных, до земли, одеждах. Левую руку он опустил, а в правой, вытянутой вперед, держал какой-то предмет, круглый, как мяч. Чуть поодаль, выше и правее, располагалась вторая фигура — совсем молодой мужчина. Он сидел в кресле, руки его лежали на подлокотниках. Взгляд устремлен вдаль, лицо напряжено. На голове у него высокая шапка, а над нею некое подобие антенны. Удивительное космическое событие у саблезубой скалы, которая находится в окрестностях города Петрича, относится к 5 мая 1979 г.“

„Мысли приходят в голову изнутри.“

„Огорчилась девочка, расчувствовалась — вот и всё. Пройдёт. Бывают минуты хорошие, бывают и горькие — это в порядке вещей. Но и те и другие только скользят, а отнюдь не изменяют однажды сложившегося хода жизни. Чтоб дать последней другое направление, необходимо много усилий, потребна не только нравственная, но и физическая храбрость. Это почти то же, что самоубийство. Хотя перед самоубийством человек проклинает свою жизнь, хотя он положительно знает, что для него смерть есть свобода, но орудие смерти все-таки дрожит в его руках, нож скользит по горлу, пистолет, вместо того чтоб бить прямо в лоб, бьет ниже, уродует. Так-то и тут, но еще труднее. И тут предстоит убить свою прежнюю жизнь, но, убив ее, самому остаться живым. То «ничто», которое в заправском самоубийстве достигается мгновенным спуском курка,— тут, в этом особом самоубийстве, которое называется «обновлением», достигается целым рядом суровых, почти аскетических усилий. И достигается все-таки «ничто», потому что нельзя же назвать нормальным существование, которого содержание состоит из одних усилий над собой, из лишений и воздержаний. У кого воля изнежена, кто уже подточен привычкою легкого существования — у того голова закружится от одной перспективы подобного «обновления.»“

„И вдруг нахлынуло огромное, бабахнуло над головой… Вот так, нежданно и негаданно, и облажались мы с тобой…“

„Самая важная машина та, что «бушует» у нас в голове и все время ищет нужный ей внешний эмулятор. Стандартизация существующих машин была бы катастрофой, и потому она, вероятно, не произойдет.“

„Всегда бывали люди, к сожалению, и среди ученых, которые говорили одно, делали другое, а поступали совсем по-иному. Но не Расул! Его жизненное кредо было называть вещи своими именами: правду - правдой, кривду - кривдой. О движении горцев под предводительством имама Шамиля Расул написал ещё в 1939 году, став первым дагестанцем - доктором исторических наук. Взгляды на движение Шамиля потом изменились, его стали называть английским и турецким шпионом, а борьбу горцев за свою свободу - инспирированным извне бунтом русского народа. Тех ученых, кто писал правду о Шамиле, о Кавказской войне, выгоняли с работы, лишали научных званий, сажали в тюрьму. И Расула Магомедова сняли со всех постов, лишили всех званий, в том числе и доктора наук. Наступило самое трудное, тревожное время в жизни ученого. Многие бывшие друзья забыли дорогу к дому Расула. При встрече либо отворачивались, либо, не останавливаясь и не пожав руку, лишь кивали головой, убыстряли шаг. Официальные власти настоятельно требовали от Р.Магомедова публичного подтверждения, что имам Шамиль был шпионом иностранных государств и проводником их политики, враждебной не только интересам России, но и горцев, признания, что написанное им о Кавказской войне - грубая ошибка. Но ученый не изменил исторической правде, не отказался, ни от одной строчки в своих трудах.“

„Когда я встречаю людей, которые меня практически не знают, первое, что я слышу — «О, вы — тот самый парень, что откусывает головы всякой живности?»“

„Быть может, я боюсь техники, ибо я плох в ней? Однако же за меня кой-кто постоит в искусстве по этой части. Я, например, терпеть не могу, когда хозяйка про хороший пирог, приготовленный, а особенно съедаемый, говорит: «мильон пудов масла, пятьсот яиц, целая гряда капусты, 150 1/4 рыб»… Ешь пирог, и вкусен он, да как услышишь кухню, так и представляется кухарка или повар, всегда грязные, отрезанная голова каплунши на лавке, распоротая рыба на другой, а иногда и рядом, чья-нибудь кишка выглядывает из решета (словно пруссаки почтили посещением), а чаще представляется засаленный фартук, сморканье в него, в тот фартук, которым потом оботрут края блюда с пирогом, чтобы чище было…. ну, пирог менее вкусен становится. В зрелых художественных произведениях есть та сторона целомудренной чистоты, что начни грязною лапой водить — мерзко станет.“

„Титульный лист книги Аммиана издания Аккурзия (Аугсбург, 1533) 2. А так как, быть может, те, кто не жил в Риме и кому доведется читать мою книгу, удивятся, почему в случаях, когда мое повествование доходит до событий в Риме, речь идет только о волнениях, харчевнях и тому подобных низких предметах, то я вкратце изложу причины этого, никогда намеренно не уклоняясь от истины.
3. Когда впервые воздымался на свет Рим, которому суждено жить, пока будет существовать человечество, для его возвышения заключили союз вечного мира Доблесть и Счастье, которые обычно бывают разлучены, а если бы хотя бы одной из них не было налицо, то Рим не достиг бы вершины своего величия.
4. Со своего начала и до конца времени детства, то есть почти в течение 300 лет, римский народ выдерживал войны вокруг стен города. Затем, войдя в возраст, после многообразных невзгод на полях битв он перешел через Альпы и через морской пролив; а, став юношей и мужем, стяжал победные лавры и триумфы со всех стран, входящих в необъятный круг земной; склоняясь к старости и нередко одерживая победы одним своим именем, он обратился к более спокойной жизни.
5. Поэтому-то достославный город, согнув гордую выю диких народов и дав законы, основы свободы и вечные устои, словно добрый, разумный и богатый отец, предоставил управление своим имуществом Цезарям, как своим детям.
6. И хотя трибы давно бездействуют, центурии успокоились, нет борьбы из-за подачи голосов, и как бы вернулось спокойствие времен Нумы Помпилия, но по всем, сколько их ни есть, частям земли чтят Рим, как владыку и царя, и повсюду в чести и славе седина сената и имя римского народа.
7. Но этот великолепный блеск Рима умаляется преступным легкомыслием немногих, которые, не помышляя о том, где они родились, так словно им предоставлена полная свобода для пороков, впадают в заблуждения и разврат. По словам поэта Симонида, первое условие счастливой жизни — слава Отечества.
8. Некоторые из них, полагая, что они могут себя увековечить статуями, страстно добиваются их, словно в медных мертвых изображениях заключена награда более высокая, нежели заключенная в сознании за собой честной и благородной деятельности. Они хлопочут о позолоте этих статуй, почет, который впервые был присуждён Ацилию Глабриону, когда он силою оружия и своей умелостью победил царя Антиоха. А как прекрасно, пренебрегая этими мелочами, взбираться на вершину истинной славы по крутому и длинному пути, как сказал некогда аскрейский поэт (Гесиод), это показал Цензор Катон. Когда его однажды спросили, почему нет его статуи среди множества других, он сказал: «Я предпочитаю, чтобы разумные люди удивлялись, почему я этого не заслужил, чем чтобы они про себя с осуждением толковали о том, чем я это заслужил; это было бы много обиднее».
9. Другие, почитая высшее отличие в необычно высоких колесницах и великолепии одевания, потеют под тяжестью плащей, застегнутых на шее и прихваченных у пояса. Делая их из чрезвычайно тонкой материи, они дают им развиваться, откидывая их частыми движениями руки, особенно левой, чтобы просвечивали широкие бордюры и туника, вышитая изображениями различных звериных фигур.
10. Третьи, напуская на себя важность, преувеличенно хвалятся, когда их о том и не спрашивают, размерами своих поместий, умножая, например, ежегодные доходы со своих плодородных полей, раскинувшихся с самого востока и до крайнего запада; при этом они забывают, что предки их, благодаря которым достигло таких размеров римское государство, стяжали славу не богатствами, а жестокими войнами: ни в чем не отличаясь от простых солдат по имуществу, пище и одежде, доблестью сокрушали они всякое сопротивление.
11. Поэтому расходы на погребение Валерия Публиколы были покрыты в складчину; вдова Регула, оставшись без средств с детьми, жила на пособия от друзей ее мужа; дочери Сципиона из государственной казны было выдано приданое, так как знати было стыдно, что остается не замужем девушка во цвете лет из-за продолжительного отсутствия своего неимущего отца.
12. А теперь, если ты, как новый в Риме человек благородного сословия, явишься для утреннего приветствия к какому-нибудь богатому, а потому и зазнавшемуся человеку, то он примет тебя в первый раз с распростертыми объятиями, станет расспрашивать о том и сем и заставит тебя лгать ему. И удивишься ты, что человек столь высокого положения, которого ты никогда раньше не видел, оказывает тебе, человеку скромного состояния, такое изысканное внимание, так что, пожалуй, и пожалеешь, что ради такого преимущества на десять лет раньше не прибыл в Рим.
13. Но если ты, польщенный этой любезностью, сделаешь то же самое и на следующий день, то будешь ожидать, как незнакомый и нежданный посетитель, а твой вчерашний любезный хозяин будет долго соображать, кто ты и откуда явился. Если же ты, будучи наконец признан и принят в число друзей дома, будешь три года неизменно исполнять обязанность утреннего приветствия, а затем столько же времени будешь отсутствовать и вернешься опять к прежним отношениям, то тебя не спросят, где ты был и куда, несчастный, уезжал, и понапрасну будешь ты унижаться весь свой век, заискивая перед этой высокомерной дубиной.
14. Когда же начнутся приготовления к бесконечным зловредным пирам, устраиваемым время от времени, или раздача ежегодных спортул, то с большой опаской идет обсуждение того, следует ли пригласить кроме тех, для кого этот пир является ответной любезностью, также и чужого человека. И если, после тщательного обсуждения, решатся это сделать, то пригласят того, кто шатается у дверей возниц цирка, мастерски играет в кости или выдает себя за человека, знакомого с тай-нами науки чернокнижия.
15. А людей образованных и серьезных избегают как скучных и бесполезных; следует отметить и то, что номенклаторы обычно продают эти и другие подобные приглашения и, взяв деньги, позволяют участвовать в прибылях и пирах безродным проходимцам, пуская их со стороны.
16. Я не стану говорить об обжорстве за столом и разных излишествах, чтобы не затянуть своего изложения; но отмечу, что некоторые из знати носятся сломя голову по обширным площадям и мощеным улицам города, не думая об опасности, мчатся, как курьеры, волоча за собой толпы рабов, словно шайку разбойников, не оставляя дома даже и шута, как выразился комический поэт. Подражая им, и многие матроны мечутся по всему городу, пусть и с закрытым лицом и в носилках.
17. Как опытные полководцы ставят в первую линию густые ряды людей посильнее, за ними легковооруженных, далее стрелков, а позади всех вспомогательные войска, чтобы они могли прийти на помощь при необходимости: так и начальники подвижной праздной городской челяди, которых легко узнать по жезлу в правой руке, тщательно расставляют свою команду, и, словно по военному сигналу, выступает впереди экипажа вся ткацкая мастерская, к ней примыкает закопченная дымом кухонная прислуга, затем уже вперемешку всякие рабы, к которым присоединяется праздное простонародье из числа соседей, а позади всего — толпа евнухов всякого возраста, от стариков до детей с зеленоватыми, безобразно искаженными лицами. В какую сторону не пойдешь, наткнешься на толпы этих изуродованных людей, и проклянешь память Семирамиды, знаменитой древней царицы, которая впервые кастрировала юных отроков, совершая насилие над природой и отклоняя ее от предначертанного пути; между тем как природа, уже при самом рождении живого существа влагая зародыши семени, дает им как бы указание на пути продолжения рода.
18. При таких условиях даже немногие дома, прежде славные своим серьезным вниманием к наукам, погружены в забавы позорной праздности и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора — мастера потешных дел. Библиотеки заперты навечно, как гробницы, и сооружаются гидравлические органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения.
19. Дошли наконец до такого позора, что, когда не так давно из-за опасности недостатка продовольствия принимались меры для быстрой высылки из города чужестранцев, представители знания и науки, хотя число их было весьма незначительно, были немедленно изгнаны без всяких послаблений, но оставлены были прислужники мимических актрис и те, кто выдали себя за таковых на время; остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров.
20. И в самом деле, куда ни кинешь взор, повсюду увидишь немало женщин с завитыми волосами в таком возрасте, что если бы они вышли замуж, то могли бы по своим годам быть матерями троих детей, а они до отвращения скользят ногами на подмостках в разнообразных фигурах, изображая бесчисленное множество сцен, которые сочинены в театральных пьесах.
21. Нет сомнения в том, что пока Рим был обиталищем всех доблестей, многие знатные люди старались удержать при себе, — как гомеровские лотофаги сладостью своих ягод — разными любезностями благородных чужеземцев.
22. А теперь мно-гие в своем надутом чванстве считают низким всякого, кто родился за пределами городских стен за исключением бездетных и холостых: просто невероятно, с какой изобретательностью ухаживают в Риме за людьми бездетными!
23. И так как у них в столице мира свирепствуют болезни, в борьбе с которыми оказывается бессильно всякое врачебное искусство, то придумали спасительное средство: не посещать заболевших друзей, а к прочим предосторожностям прибавилась еще одна, довольно действенная: рабов, которых посылают наведаться о состоянии здоровья пораженных болезнью зна-комых, не пускают домой, пока они не очистят тело в бане. Так боятся заразы, даже когда ее видели чужие глаза.
24. Но если их пригласят на свадьбу, где гостям раздают золото, то те же самые люди, соблюдающие такие предосторожности, готовы, даже если и плохо себя чувствуют, скакать хотя бы в Сполетий. Таковы нравы знати.
25. Что же касается людей низкого происхождения и бедняков, то одни проводят ночи в харчевнях, другие укрываются за завесами театров, которые впервые ввел Катул в свое эдильство, в подражание распущенным нравам. Кампании режутся в кости, втягивая с противным шумом воздух, с треском выпускают его через ноздри, или же — и это самое любимое занятие — с восхода солнца и до вечера, в хорошую погоду и в дождь обсуждают мелкие достоинства и недостатки коней и возниц.
26. Удивительное зрелище представляет собой эта несметная толпа, ожидающая в страстном возбуждении исхода состязания колесниц. При таком образе жизни Рима там не может происходить ничего достойного и важного.“

„Многие из романов Дика, прочитанные по отдельности, могут показаться кладовками, заполненными хаотичными и сложными идеями, как если бы автор пытался уместить в одну вещь сразу всё, что пришло ему в голову. Возможно, этот недостаток проистекает от тогдашней обстановки на книжном рынке и от тех жёстких ограничений по объёму, которые издательство «Эйс» установило для своих авторов. С другой стороны, можно поспорить: а стали бы его романы такими глубокими и богатыми по мысли, будь они хотя бы на четверть длиннее? Чудесная, многоуровневая паутина тем и концепций, образовавшаяся в результате такого вынужденного «процесса конденсации», придаёт творчеству Дика некий специфический привкус, ту самую характерную особенность, которая делает его творчество поистине уникальным. Непокорное, эксцентричное, экстравагантное — в любом случае, оно свидетельствует о том, что Дик, по-видимому, первый настоящий гений в фантастике со времён Стэплдона. Он — некий своеобразный гибрид Диккенса и Достоевского, обладающий даром комизма и увлекательности первого и трагической глубиной второго, но выбравший, тем не менее, такой вид литературы, где его эксцентричность пришлась как нельзя ко двору. В любом случае, как и многие НФ-писатели, он узнал и полюбил этот жанр, читая журналы задолго до того, как сформировались его литературные вкусы. Он так и не оправился от первого увлечения запретными прелестями ван Вогта.
Дик — один из мастеров современных неудовлетворенностей, в лучших традициях описателей безнадёжности, которая проходит через Свифта и Хаксли. Для Дика нет простых решений, нет лёгких установок и всемогущих супергероев. Его герои, часто хилые, часто совсем не отвечающие ситуации, стоят по колено в технологических отбросах и смотрят с тоской на видения, которые выходят за пределы их понимания. Настроение, доминирующее в книгах Дика, сродни угрюмым метафизическим комедиям — как, например, в сцене из романа «Снятся ли андроидам электроовцы?», где Рик Декард, уже полностью избавившийся от иллюзий, вдруг делает открытие, что жаба, которую он подобрал в пустыне, надеясь, что это последний экземпляр исчезнувшего вида, вовсе не живое существо, а всего лишь машинка. Эта жаба внушает нам такое же сильное отвращение, смешанное со смехом, как и робот у Гаррисона, работающий на угле (хотя там пафоса больше); должно быть, мы бессознательно противопоставляем эту жабу и этого робота великому образу Человека, Сына Божьего, видим их как символы одновременно и наших достижений и наших падений — нашего наследства Франкенштейна, превращённого в тягостный фарс.“

„Чтобы оные имели на себе смелой и военной вид. Головы вниз не опускали, <…> глядели бодро и осанисто, говорили со всякою особою и с вышним и нижним начальником смело, и когда он о чем спросит, чтобы громко отзывался, прямо голову держал, глядел в глаза...“

„Скажите, а как военному человеку действовать? Мне что делать в этой ситуации? Вы хотите, чтобы я сидел и ждал, пока Минск вверх перевернут? Так мы потом не стабилизируем обстановку. Поэтому надо остановиться, взять голову в руки и успокоиться. И дать нам навести порядок, разобраться с теми, кто приехал сюда.“

„Небеса находятся под нашими ногами, а также над нашими головами.“

„Фашизм, нацизм, расизм - все в корне не правы.
Не видя сути, углубляются в детали.
Куда важнее цвета кожи или формы головы,
Факт, что им в детстве сказки не про то читали.“

„Рвала нашу нить на клочья, дворцы сжигала
И голову мне из пепла покрыло дождем
И проседью драгоценного минерала
Окрасило волосы в память мне о былом.

А звезды горят далеко и с них взятки гладки..
Один на один с судьбой, а вокруг полумрак.
В глаза глубоко глядишь – повышаешь ставки,
А я перешла Рубикон и иду ва-банк.“

„Иногда бывает, что умные люди с высоким уровнем интеллекта, великолепные и талантливые специалисты, про которых все говорят «светлая голова», в обычной жизни ведут себя как глупые, несмышленые дети.“

„Это редкое качество – уметь слушать других. Люди больше любят говорить о себе любимых. А есть такие, которые и вовсе не умеют вести диалог. Слова не дают вставить, все говорят и говорят, прямо голова от них болит. И ведь не остановишь, могут обидеться.“

„Рано или поздно в голове каждого человека появляются мудрые мысли. Не надо их прятать - ими нужно делиться. И тогда, возможно, кто-то поделится мудростью с тобой, и ты не упустишь важный момент, который может изменить твою жизнь к лучшему.“

„Единственные ограничения, что у нас есть - это те, что мы создали у себя в голове.“

„Граждане нашей отчизны
Предпочитают уют
Всех обвиняют в фашизме
Но сами туда же идут
Не могут жить без начальства
Но живут без царя в голове
Москвичей ненавидят за чванство
Но хотят зацепиться в Москве“

„Говорить о прошлом всегда проще, чем говорить о будущем.

Потому что будущее требует большего присутствия в моменте, чем разговоры о прошлом. Тебе нужно представлять, нужно визуализировать то, о чём ты говоришь.

Прошлое визуализировать легче. Нужно просто напрячь голову и вернуться в своё проживание тогда - в то, что ты чувствовал в тот момент.

Будущее ещё не случилось. Но, чтобы оно случилось именно так, каким ты его хочешь, ты должен визуализировать как можно более чётко - а каким ты хочешь это будущее?

И вот здесь людям невероятно нужно воображение.“

„У всех всегда будут проблемы. Ни у кого не бывает безоблачного существования.

И я вам это всем советую гвоздями просто в голову вбить, потому что когда это не вбито, товарищи, вы превращаетесь в долбозябликов, которые считают, что из восьми миллиардов населяющих этот глобус, проблемы только у вас.“

„Прежде чем мир изучать, его упорядочить надо. А если просто так по впадинам лазать, пока у тебя над головой черти что происходит, это не наука, это трусость. Побег от реальности.“

„Конец будет счастливый, когда объект покинет голову.“

„Наличие головы, вовсе не значит наличие ума.“

„Лож – предвестник слабости, а слабость сподвижник порока, где на лицах надеты маски, там царствует лукавство, их удел водить за нос и морочить окружающим головы.“

„Если не с кем дружить — подружись со своей головой“

„Для того, чтобы ты рос, а не «бумкался» головой в потолок — ты должен быть способен на креативность. А креативность из чего вырастает? — Из понимания общей картины.
Не когда ты действуешь формально, галочками: «Добежать, добежать до следующего пункта! А теперь до следующего! А теперь до следующего…» Тогда ты становишься тупым ограниченным хомяком, который ничего, кроме «добежать», не видит.

Для того, чтобы пробивать потолки, ты должен быть сосредоточен, но расслаблен. И ты должен уметь наслаждаться жизнью
Ты не умеешь наслаждаться жизнью — тебя не ждёт ничего, кроме «днища».“

„Смирительно живя в ужасе, мы начинаем слепнуть и глохнуть от боли, рисуя счастье лишь в голове.“

„"Когда мы врём сами себе — и особенно детям и следующим поколениям: "Мир хочет тебя. Тебя должны любить. Тебя должны были бы хотеть, чтобы ты был желанным ребёнком. Тебя должны защищать. О тебе должны заботиться".

Чем больше мы набиваем вот такой хуйней головы детям, тем больше мы рождаем моральных уродов.

Которые вместо того, чтобы говорить: "Это моя жизнь. Это мои выборы. Это я решаю то, как развивается моя жизнь и что я делаю со своими буднями".

Вместо этого говнят и говорят: "Меня недолюбили. Меня не хотели. Обо мне не заботились. Мне не додали".

И это никак не оправдывает бездарность человечества в том, чтобы взращивать свое потомство. Но что это рождает?

Это рождает несчастных, нестабильных инфантилов, которые отпихивают от себя ответственность, но кричат: "А где? Где вот всё это, что мне были должны?"

— Франц Вертфоллен“

„Ты волен выбирать.
И ты ответственен за свой выбор.
Если твой выбор делает тебя несчастным, в этом виноват ты сам. Надо было думать головой.“

„Он ниспослал Коран не для того, чтобы мы могли только читать и петь по-арабски, он ниспослал его для того, чтобы мы могли читать и понимать его на своем родном языке. Давайте не будем фальшивыми Хафизами.

# Остановившись перед обезьяной, Всевышний Аллах создал самый важный и надежный эксперимент, Адама.

# Кто единственный, кто не ошибается, не сбивается с пути, не запутывается?

# Когда человек впадает во зло, никто не виноват, он просто жертва законов Жизни (Творца).

# Человек может уменьшить свой страх и заставить его исчезнуть.

# Вера без сомнения - это невежество.

# Голова, которая не полна хороших мыслей, полна плохих мыслей.

# Если мы вовремя не будем выкидывать мусор, мозг будет иметь отвратительный информационный запах, так что давайте держать мозг в чистоте.“

„Не со всеми супервайзерами одинаково комфортно взаимодействовать. Есть такие, от которых стоит бежать сломя голову, как от не вовремя разбушевавшейся грозы. К счастью, встречаются и другие. Например, супервайзер в сети магазинов «Красное & Белое» — отличный специалист и отличный человек. От взаимодействия с ним остаётся ощущение спокойствия и безмятежности, как от запаха лаванды.“

„Нужно научиться беречь старых верных друзей. Никому же не придёт в голову вырвать хороший натуральный зуб и заменить его новеньким искусственным, пусть даже он будет красивее и белее. Все понимают, что старый натуральный зуб лучше. Так же нелепо позволять себе легко расставаться с хорошими друзьями. Это точно!“

„Я укорочу тебя на голову.“

„Каждый человек в своей жизни хочет найти людей, с которыми ему хочется жить вечно. Тех людей, которым хочешь принадлежать, к которым ты, наконец, способен почувствовать нежность, любовь, вовлечение. И вот все империи строятся не ради империй, а ради того, чтобы найти себе таких людей и получать опыт взаимодействия с миром с этими людьми. Вот и всё.

Всё великое, что ты делаешь, когда ты по-настоящему начинаешь включать голову и разбираться, так ты это делаешь, чтобы найти себе тех людей, с которыми тебе счастливо.“

„Во времена величайших перемен — умные люди думают своей головой, глупые повторяют чужие слова.“

„Нейрокоуч предложил прислушаться к голосам в моей голове. А как мы помним по «Гарри Поттеру», даже в мире волшебников слышать голоса — хуевый признак.“

„И звуки, как лучи света, потянулись из моей головы к цветам, а те жадно впитывали их.
Все шире и шире раскрывались лепестки подсолнечника — потоки пламени полились из них, охладили меня, — око исчезло, а в чашечке цветка очутился я.“

„Взрастают над головой бестолковой
Абракадаброю, пирамидой,
Колонной рушатся стовековой,
Как вши, разбегаются по каморке,
Собираются вновь, киша и множась,
В двойки, в тройки, четверки, пятерки,
В ноли, девятки, восьмерки, семерки,
Взбухают в роящиеся батальоны —
Миллиарды, сексты, октиллионы…“

„Бред сивой кобылы популярен у всадников без головы.“

„В одной улице стоял старинный-старинный дом, выстроенный ещё около трёхсот лет тому назад, — год был вырезан на одном из оконных карнизов, по которым вилась затейливая резьба: тюльпаны и побеги хмеля; тут же было вырезано старинными буквами, и с соблюдением старинной орфографии целое стихотворение. На других карнизах красовались уморительные рожи, корчившие гримасы. Верхний этаж дома образовывал над нижним большой выступ; под самой крышей шла водосточная труба, оканчивавшаяся драконовою головой. Дождевая вода должна была вытекать у дракона из пасти, но текла из живота, — труба была дырявая.“

„Иногда занимаюсь тем, что гуляю по полю с металлоискателем. Так я отдыхаю от городской суеты и освобождаю свою голову от чумы по названию техноересь, что так и вьётся надо мной… — не бойтесь прибывать в тишине, уходя полностью в свой внутренний мир.“

„Как уже упомянуто, тварь эта была в пядь длиною; в птичьей голове ее торчали два круглых блестящих глаза, а из воробьиного клюва высовывалось еще нечто длинное и острое, наподобие тонкой рапиры, изо лба же над самым клювом выступали два рога. Шея, также птицеобразная, начиналась непосредственно под головой, но, постепенно утолщаясь и не меняя своей формы, переходила в безобразное туловище, видом своим походившее несколько на орех и покрытое темно-коричневыми чешуйками, как у армадила. Но удивительнее и своеобразнее всего было сложение рук и ног. Первые имели по два сустава и выходили из щек вплотную около клюва. Непосредственно под ними находилась одна пара ног, затем еще другая, обе двухсуставчатые, как и руки. Эта последняя пара ног имела, по-видимому, особенно важное значение для маленькой твари, ибо, уже не говоря об их значительно большей длине и мускулистости обуты они были в превосходные золотые сапожки с бриллиантовыми шпорами.“

„О, как шумят над головой
Деревья пышною листвой,
Как солнечны поляны!
А как пылают и горят,
Надевши праздничный наряд,
Нарциссы и тюльпаны!“

„Дух злобный Каина витает над Берлином.
Спасая головы от пролетарских пят,
Сюда сползлись и здесь, в пристанище змеином,
Лихие гадины ярятся и шипят.“

„Старый бук был самой знаменитой и прекрасной достопримечательностью парка, вид на него открывался отовсюду. Одиноким темным пятном возвышался он на светлой лужайке, его круглая, плотная, красиво очерченная крона была видна даже из глубины сада, и чем светлее и ослепительнее синело небо, тем торжественнее и темнее выделялась на его фоне вершина дерева. В зависимости от погоды и времени дня она выглядела по-разному. Часто казалось, что бук догадывается о своей красоте и знает, что он не случайно стоит в гордом одиночестве вдали от других деревьев. Тогда он горделиво выпячивал грудь и через головы других деревьев устремлял холодный взор в небо. Но иногда у него был такой вид, будто ему известно, что он один такой и что в этом саду у него нет братьев. Тогда он ищущим взглядом тоскливо смотрел на стоявшие в отдалении деревья. Особенно красив он бывал по утрам, но и на закате тоже, пока не багровело солнце; тогда он внезапно угасал, и казалось, что вокруг него ночь наступает на час быстрее, чем в других местах.“

„Иногда мне кажется, что головы французов, совершенно как их кафе,сплошь увешаны внутри зеркалами, так что всякая идея, попадающая в их голову, отражается там бесчисленное множество раз: оптическое устройство, посредством которого самые ограниченные и бедненькие головы представляются обширными и блестящими. Эти лучезарные головы, так же как сверкающие кафе, обычно совершенно ослепляют бедных немцев, когда они впервые
попадают в Париж.“

„Буратино увидел существо, немного похожее на таракана, но с головой, как у кузнечика.
Оно сидело на стене над очагом и тихо потрескивало, — крри-кри, – глядело выпуклыми, как из стекла, радужными глазами, шевелило усиками.“

„Большой поток информации захватил нас в этом современном мире. Люди перестают читать, считая, что всю готовую информацию им дадут по телевидению. Информацию точную и лаконичную, не требующую размышления, лишая нас возможности думать своей головой, включая мозг, опираться на свои знания и опыт. Ну, может быть, посудачим про это при удобной встрече со знакомыми, не более“