Цитаты о история

страница 6

„Мы творим историю по своему подобию.“

„Огромную роль в исправлении этой кривизны нашей истории сыграли лично вы, Владимир Владимирович. Я хотел бы вас поблагодарить. Вы когда-то сказали, что вы трудитесь, как раб на галерах, с той лишь только разницей, что у раба не было такой отдачи, а у вас очень высокая отдача.“

„Собственно, в Советском Союзе не было истории. Была политика, направленная в прошлое. У нас история всегда подменялась ретрополитикой. История предназначена была соответствовать задачам текущего дня.“

„Результат уничтожающих действий левой российской власти был катастрофический для белорусов. 30-е годы ХХ-го века нашей истории – это был второй Потоп. Белоруссия потеряла около двух миллионов человек.“

„Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать нас реакционерами. Мы боремся за раскрепощение народа от ига, какого он не видел в самые мрачные времена своей истории.“

„Вся история церкви — смесь заблуждения и насилия.“

„В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.“

„История сегодня мчится вперед слишком быстро, так что герои и злодеи все чаще меняются местами.“

„История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии (декабрь 1847 г.— январь 1848 г.).“

„Из психического склада рас вытекает их понятие о мире и жизни, а следовательно, их поведение и, наконец, их история.“

„Эти памятники истории внесены в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Попирается также и нынешняя Конституция нашей страны, в которой говорится, что каждый обязан заботиться о сохранении исторического наследия, беречь памятники истории и культуры“

„Но кто вам сказал, что у меня есть моя история? у меня нет истории…“

„Целью Холокоста был геноцид в чистом виде — истребление народа. И не просто истребление, но истребление спланированное. Холокост был единственной в истории человечества абсолютно иррациональной войной — убийством для убийства“

„…за шесть десятилетий своей истории мы очень предметно доказали, сколь справедливо может быть устроена жизнь общества, зачатого величайшей из революций - Октябрьской.“

„Западники были неправы потомy, что они отрицали своеобразие русского народа и русской истории.“

„Вы наблюдаете величайшую охоту на ведьм в американской истории, и ведут её очень плохие и раздираемые противоречиями люди!“

„Казалось бы, для моего поколения, родившегося через десять-пятнадцать лет после Октябрьского переворота, возвращение к истокам нашей национальной истории и культуры было заказано. Уже с первых сознательных шагов — с детского сада, со школьной парты — нашу память усиленно промывали в ядовитых щелочах официальной пропаганды, пытаясь вытравить из неё даже те жалкие остатки ушедшего в прошлое мира, которые могли (в разговорах, песнях и сказках) перейти к нам от наших более старших или близких современников<…>.“

„Как учит история, от варваров нет спасения. Они всё равно в конечном счёте побеждают. Энергия поднимается снизу, от изгоев и угнетённых, от тех, кому нечего терять. Это как вода в горшке, стоящем на огне: самая горячая образуется на дне и поднимается к поверхности.“

„Я принадлежу к тем людям, которые считают, что Шекспир — это не тот человек, который похоронен в Стратфорде-на-Эйвоне, а одна из самых ярчайших мистификаций в истории человечества. Во-вторых, в его произведениях, по-моему, как в Библии, заложен некий код. Говорят, в колокольном звоне есть какие-то частоты, которые освобождают человека от дурных мыслей. Вот то же самое существует в явлении под названием «Шекспир».“

„История, по-видимому, только тогда и нравится, когда представляет собою трагедию, которая надоедает, если не оживляют ее страсти, злодейства и великие невзгоды.“

„Безжалостны истории страницы,
Писать на них — удел не слабаков,
За каждой строчкой — чьи-то судьбы, лица,
Рев пламени, лязг стали, стук подков. Но время — добрый друг и враг заклятый -
Неумолимо увлечет их в тень,
И станет для потомков просто «датой»,
Кому-то жизнь перевернувший день … И знали бы невольные герои,
Борясь, спасая, веря и любя,
Что, заполняя летописи кровью,
Ни капли не оставят для себя…“

„Я люблю историю и считаю, что фантастика — это и есть способ популяризации истории: ты берешь то, что считаешь важным и помещаешь эту ситуацию в будущее, на другие планеты, куда угодно. И все — людей уже не оторвать.“

„Англосаксы последние 25 лет единолично властвовали в информационном поле нашей планеты. Это значит, что как только они дадут слабину, в мировом сознании они быстро превратятся из любимых демократов в ненавистных угнетателей: со всеми вытекающими последствиями.
Впрочем, я не думаю, что нам стоит подхватывать чёрное знамя у наших западных партнёров и начинать демонизировать Лондон с Вашингтоном.
Историческую правду, несомненно, стоит восстановить: в учебники истории надо вклеить обратно вырезанные англосаксами страницы. Однако перенимать приёмы наших идеологических противников и заявлять, что Черчилль хуже Гитлера, а американский народ должен вечно каяться за свои грехи, всё же не стоит.
Следует сохранять адекватность и помнить, что большая часть американцев, равно как и большая часть англичан – порядочные люди, и что после краха долларового мира на месте нынешних США и Великобритании мы увидим другие, более адекватные и договороспособные государства.“

„Может быть, наши любимые цитаты говорят о нас больше, чем об истории и людях, что мы цитируем.“

„… всё худшее в истории сделали люди, которые считали, что их цели благородны.“

„Я не фаталистка. Я думаю, что люди (воля) что-то весят в истории. Оттого так нужно, чтобы видели жизнь те, кто может действовать.“

„Всякий раз демонизируя некого политика в нашей истории, мы сваливаем ответственность с себя на него.“

„Историю взятки писать очень трудно. Немыслимо описывать состязание двух лошадей, когда обе только что пущены со старта. А взятке до своего предельного пункта еще очень далеко. Мы только еще Ивашкины внуки и только можем описывать взятки в России, как хроникеры текущих событий. Быть может, какой-нибудь Ивашкин правнук напишет эту историю не только сначала, но и до конца… У нас, к сожалению еще нет морального права написать одно маленькое слово в неиссякаемой истории взятки в России: конец.“

„Серьезно изучаю историю человечества и делаю вывод, что даже на Земле всегда существовали параллельные цивилизации — кельты и друиды, египтяне и их жрецы. Я думаю, что Некто дал нам толчок в развитии, помог искусственно обойти шимпанзе в интеллекте. И по отношению к нам он, конечно, был Богом, действительно создал нас по своему образу и подобию.“

„Покровительство массам во все времена было предлогом к насилию – оправданием монархии, аристократии и преимуществ разного рода. Но есть ли хоть один пример в истории мира, когда, при монархическом ли, при республиканском ли правлении, покровительство рабочим массам не означало бы их угнетения? Покровительство, какое оказывали трудящимся люди, державшие в своих руках законодательную власть, в лучших случаях было лишь покровительством, какое человек оказывает скотине. Он покровительствует ей, чтобы пользоваться затем ее силой и мясом.“

„История повторяется, потому что не хватает историков с фантазией.“

„Большая книга истории Армении насчитывает много страниц страдания. И тем не менее, несмотря на все эти испытания, которые могли всерьез угрожать выживанию народа, армяне не только пережили все перипетии своей истории, но и создали одну из самых своеобразных и интересных цивилизаций.“

„Мы же знаем, что история может развиваться по-разному. И когда увеличивается объём зла в человеческой жизни, оно начинает превалировать. И вроде как добро оказывается в меньшинстве. Сегодня христиане в меньшинстве. Сегодня ценности, которые мы проповедуем, либо с ходу отвергаются, либо игнорируются. Почему? Потому что мы предлагаем людям подыматься вверх, идти в гору. А всё, что предлагает массовая культура сегодня, — спускаться вниз. Если человек живёт по голосу инстинкта, если на основе инстинкта создаётся цивилизация, то, конечно, большинство пойдёт именно этим путём, потому что это гораздо легче и проще и не надо, как говорят русские, париться, не нужно себе создавать трудности. Вот такая лёгкая жизнь. Но ведь то же самое сказано в Евангелии: путь спасения — это узкий путь. И в каком-то смысле этот путь всегда связан с подвигом.“

„Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?
Так будет вернее даже в том случае и, может быть, как раз в том случае, если речь идет о прошлом всего только человека, о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь, о бытии, тайна которого, являясь, что вполне понятно, альфой и омегой всех наших речей и вопросов, делает нашу речь такой пылкой и сбивчивой, а наши вопросы такими настойчивыми. Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль, в какие бы головокружительные глубины времени мы ни погружали его. Да, именно «снова и снова»; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого. Вот так же порой не можешь остановиться, шагая по берегу моря, потому что за каждой песчаной косой, к которой ты держал путь, тебя влекут к себе новые далекие мысы.
Поэтому практически начало истории той или иной людской совокупности, народности или семьи единоверов определяется условной отправной точкой, и хотя нам отлично известно, что глубины колодца так не измерить, наши воспоминания останавливаются на подобном первоистоке, довольствуясь, какими-то определенными, национальными и личными, историческими пределами.“

„История пары, которая знакомится в 20 лет, влюбляется, признается в любви, живет в любви и умирает счастливой, у большинства людей вызывает скуку.“

„А я отличаю Ельцина от „Семьи“. Я в нём вижу человека, который сокрушил коммунизм, который дал России свободу и Украине тоже дал свободу, не забывайте. Вам бы памятник ему поставить, это было бы правильно. Ельцин, наряду с Александром II, войдет в историю России как человек, который ее не закрепощал, а который сделал ее свободным и независимым государством.“

„Петербург… Необычный город… Такой молодой и такой старинный, безмерно красивый, пахнущий морем. Наша Венеция. Свидетель истории. Сколько всего произошло за годы его существования.
Переживший блокаду, но оставшийся свободным и непокоренным! Город, наполненный удивительными людьми, ходившими в музеи, что были открыты, даже во время смертельного голода! Устраивавшие вечера поэзии, вместо того чтобы жаться в угол и тихо умирать!
Окно в Европу, прорубленное Петром! Место, где обязательно нужно побывать хотя бы раз в жизни. Место, где летом так тепло и светло, что и не верится, что так бывает… А зимой ветер пронзает до самых костей и, как говорил Гоголь: «Немудрено и грудную жабу подхватить».“

„Все слагается в историю, и все в ней разлагается.“

„История взяла на себя обязанность судить прошлое, поучать настоящее на благо грядущих веков. Данная работа не может служить источником вдохновения для таких возвышенных це­лей. Ее цель состоит только в том, чтобы показать то, что про­исходило на самом деле.“

„Я подчеркивал, что никогда нельзя рассматривать историю формирования того или иного предмета (научного), группы предметов, сферы как линейное движение, или как, скажем, переход одного предмета в другой, третий, четвертый. Каждый раз настолько кардинально меняются сами ситуации за счет некоторых внешних обстоятельств, <…> — что эти ситуации не непременно развертываются одна в другую, а есть моменты дискретных трансформаций и преобразований. Например, была одна ситуация, но она насильственно ломается, скажем, война, которая разрушает всю ситуацию, и после этого начинается уже новый процесс с новыми людьми, новыми кадрами, где, с одной стороны, могут ставиться обществом совершенно новые задачи, втягиваться новые области материала, а с другой стороны, должна протягиваться культурная традиция. Причем, поколения, которые приходят заново, с одной стороны, стоят перед новыми задачами и проблемами, а с другой — должны протянуть руку и приобщиться к культуре, к традиции, которая уже сложилась, взять ее и втянуть в эту ситуацию. И именно втянуть в свою ситуацию, поскольку эта культура уходит вместе с людьми. А сумели ли эти уходящие протянуть ниточку, передать этот факел — это зависит от многих обстоятельств.“

„Сказка – великая духовная культура народа, которую мы собираем по крохам, и через сказку раскрывается перед нами тысячелетняя история народа.“

„Кажется, что если начать отколупывать краску от стены на подъездной площадке, то слой за слоем прочитаешь всю историю страны за последние лет тридцать. Всё приходящее и ушедшее осталось тут, осталось в спёртом воздухе между лестничных пролётов, осталось тлеть ночью в пепельнице на подоконнике. Заходишь с улицы, а на психику будто бы давит вся эта какофония, разом звучащие эпохи, музыка разного ритма и настроя, звук смешивается в кашу и становится диссонансным шумом внутри звенящей тишины подъезда, уже не разобрать слов, уже не прочитать смысл. Десяток капитальных ремонтов так и не выветрили отсюда этот депрессивный дух прошлого с запахом хлорки и табака. Этот дух когтями впился глубоко в бетон, а прошлое рычит и скалится на всех, кто пытается поставить на нём точку.“

„Отношение между актёром и режиссёром похоже на любовную историю между мужчиной и женщиной. Что ж, мне иногда приходится быть женщиной.“

„Представим себе «Доктора Кто». Перед титрами всегда идёт начальная сцена. Я представляю своих зрителей в этот момент — торопятся уйти, уже почти надели куртки, в пабе их ждут друзья. А теперь, зная, что ваш зритель сейчас, может быть, идёт на свидание с какой-нибудь красоткой — как не дать ему надеть куртку до конца, засунуть руку во второй рукав? Какая сцена его остановит? С «Доктором Кто» сложность в том, что убивающий кого-нибудь монстр или инопланетная крепость под грозовым небом тут не поможет, потому что в «Докторе Кто» такое постоянно. Вот в других сериалах обе сцены сработают запросто, и вы подумаете, увидев это: «Чёрт побери, на этой неделе в «Вызовите акушерку“ что-то новенькое!».
А что делать в «Докторе Кто»? Понятия не имею, придумайте сами. Но помните, что через несколько секунд начнётся заставка, и все всё это уже видели, а в пабе зрителя ждёт красотка. Это не писательство, это ВОЙНА — нужно помешать зрителям уйти и найти своё счастье. Их внимание вы привлекли, теперь его нужно удержать. Что такого может произойти в сцене перед титрами, что заставит их присесть на минутку и посмотреть начало? Просто чтобы узнать, что происходит?
А теперь, когда вы усадили-таки их на диван, как заставить их на нём остаться? Это работа всей остальной истории — едва зритель делает шаг к двери, дайте ему новый поворот сюжета, смешную шутку или драматичный момент, который меняет всё. Их любовь ждёт их в пабе — не дайте им её найти. Вот что вам надо делать, и к чёрту трёхактную структуру. Каждая реплика — это ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ СИТУАЦИЯ!“

„Чувства, пережитые на вершине скалы у водопада Кэгон: Мир слишком велик и история слишком долга, чтобы их могла оценить такая кроха, как существо ростом в пять футов… Истинная природа всего сущего выходит за рамки понимания. Я решил умереть с этой мыслью… Теперь, на вершине скалы, я больше не испытываю тревоги.“

„Женщины, которые хорошо себя ведут, не имеют шанса войти в историю.“

„Спектакли истории дешевы: массовый герой получает ставку статиста.“

„Вопрос для любителей истории: что имел в виду президент США Барак Обама, говоря о территориях России, потерянных в XIX веке? Сегодня вместе составляем для североамериканского президента Обамы опись землицы, потерянной Россией в XIX веке!“

„Высокое искусство сильно отличается от массового, оно тесно связано с историей и создается в профессиональной среде. Массовое искусство – это то, что придает форму желаниям и чаяниям людей. В Японии границы между массовым и элитарным довольно неопределенные. Высокого искусства не существует, а свое творчество я определил как superflat (суперплоское).“

„Ни один великий шаг в истории не был сделан без помощи страсти, которая, удесятеряя нравственные силы и изощряя умственные способности деятелей, сама является великой прогрессивной силой.“

„Природа рождает людей, жизнь их хоронит, а история воскрешает, блуждая по их могилам.“

„Как только в день терактов в Брюсселе, я начала читать и слышать по телевизору нотки самодовольства, в том смысле, что «теперь они через это пройдут, теперь они поймут, как нам было плохо», а иногда и нотки злорадства, я подумала, что это не просто сетевая история. Я позвонила на один из каналов, поговорила с главным редактором, попросила вывести меня в эфир. Я была на нескольких программах этого канала и моя дословная фраза звучала так: «Сейчас, в этот момент мы, ни в коем случае, не должны скатываться к злорадству, к ощущению собственного, в том числе, интеллектуального превосходства. Потому что, мы знали, а они нас не слушали. Мы должны понимать природу этих терактов, но никакого злорадства быть не должно!»“

„Любая история без любви так же пресна, как мясо без горчицы.“

„История имеет такое же отношение к истине, что и теология к вере, а именно — никакого.“

„Всякий человек — это человечество, его всемирная история.“

„Вы никогда не узнаете человека по интернету. Последние новости не дают вам всю историю жизни, так что я уверена, что есть много неправильных представлений обо мне.“

„… Дети мечтают о свободе, о самостоятельности, о том, чтобы не зависеть от взрослых. Если бы мы не забывали об этом с годами, то и нам, нашим детям жилось бы гораздо проще. Мне повезло — я ничего не забыла. Конечно же, история о Пеппи стала любимейшей…“

„Самые счастливые женщины, как самые счастливые нации, не имеют истории.“

„Ни одно государство в истории не проиграло войны из-за нехватки чего бы то ни было, за исключением воли к победе. И это единственный ресурс, о котором стоит говорить.“

„История начинается там, где прекращается естествознание.“

„Так что если вы вдруг «осознали», что только лишь ваш народ достоин всех благ, а все прочие народы вокруг — второй сорт, поздравляю: вы сделали свой первый шаг в фашизм. Потом вас осеняет, что высоких целей ваш народ добьется, только когда железный порядок будет установлен и заткнут пасть всем этим крикунам и бумагомаракам, разглагольствующим о свободах; когда поставят к стенке (без суда и следствия) всех, кто идет поперек, а инородцев беспощадно возьмут к ногтю… И как только вы приняли все это — процесс завершился: вы уже фашист. На вас нет черного мундира со свастикой. Вы не имеете привычки орать «Хайль!». Вы всю жизнь гордились победой нашей страны над фашизмом и, может быть, даже сами лично приближали эту победу. Но вы позволили себе встать в ряды борцов за диктатуру националистов – и вы уже фашист. Как просто! Как страшно просто.
<…>
Дорога истории давно уже накатана, логика истории беспощадна, и, как только придут к власти ваши фюреры, заработает отлаженный конвейер: устранение инакомыслящих — подавление неизбежного протеста — концлагеря, виселицы — упадок мирной экономики — милитаризация — война… А если вы, опомнившись, захотите в какой-то момент остановить этот страшный конвейер, вы будете беспощадно уничтожены, словно самый распоследний демократ-интернационалист. Знамена у вас будут не красно-коричневые, а, например, черно-оранжевые. Вы будете на своих собраниях кричать не «Хайль», а, скажем, «Слава!»“

„Исторический роман есть плод прелюбодеяния истории с воображением.“

„… Идеальная история должна полностью захватывать зрителей, вырывать их из реальной жизни и направлять их по сюжету, чтобы они ни разу не задумались о том, как играют актеры, например, или как то, что они видят на экране, сочетается с настоящей жизнью… Вот для меня идеал в этом“

„У психологии длинное прошлое, но короткая история.“

„Мы — последние. Почти что самые последние. Сразу после нас начинается другое время, совсем другой мир, принадлежащий тем, кто уже больше ни во верит, гордясь и бравируя этим. Сразу же после нас начинается мир, который мы назвали и неустанно называем современным миром. Мир умничающий. Мир рассудочных, передовых, знающих, тех, кого ничему не научишь, тех, кого просто так не обведёшь вокруг пальца. Мир тех, кого нечему больше учить. Мир тех, кто умничает. Мир не таких простофиль и простаков, как мы. То есть мир тех, кто ни во что не верит, даже в атеизм, кто собой не жертвует, ничему себя не посвящает. <…> Он противостоит, противоречит всем прежним культурам вместе взятым, всем прежним режимам, всем прежним сообществам, всему тому, что является культурой, тому, что представляет собой град. Впервые в мировой истории целый мир живёт и процветает, выглядит процветающим вопреки всякой культуре. И пусть меня поймут правильно. Я не говорю, что это навсегда. Наша раса видела и не такое. Но всё же это касается настоящего. А мы в нём живём.“

„По-настоящему интересен мне лишь один персонаж — вы знаете, кто. Человек как биологическая особь мне безразличен. Не понимаю, почему я должен о нем беспокоиться. Заботливость вообще подозрительна. «Не хотите ли вы покушать? Вот вам мои денежки…» Благотворительность, с одной стороны, есть жалкое самолюбование, с другой — винтик большого политического механизма. История эксплуатации массового чувства вины и неуверенности в завтрашнем дне насчитывает столетия. Боб Гелдоф — не более, чем марионетка. Факты свидетельствуют о том, что все в нашем мире остается по-прежнему. Вспомним Бангладеш: масса “доброй воли” повисла невесомым перышком на весах истории.“

„Гениальность — в простоте. Марк Твен, Джон Стейнбек — у них очень простой язык, одно слово идет за другим. Никаких теорий — просто истории о людях и их мечтах.“

„Это может показаться невероятным, но весь ход человеческой истории подтверждает ту неоспоримую истину, что стоит только человеку расстаться с юбкой, как он сразу становится мужественнее и решительнее. Не знаю, существовали ли у брюк какие-нибудь традиции, которые я продолжил, или у меня у самого были такие склонности, которым, чтобы проявиться, требовались только брюки, но стоило мне их надеть, как я сразу же стал таким сорванцом и разбойником, что меня уж не пугали ни облавы, ни преследования, ни угрозы. Пока я носил юбку, вся моя деятельность протекала в комнате, теперь же я перенес всю активность во дворы нашего и всех соседних домов. Я считал, что брюки именно для того и придуманы, чтобы легче было перескакивать через заборы, и для меня уже не существовало границ между нашими и соседскими огородами.“

„Вот вы говорите — воспитание. Как-то иду я по Тверской, стоят девушки легкого поведения. Узнали меня. Одна из них попросила автограф. «Как тебя зовут?» — спрашиваю. «Наташа». Я пишу на блокнотном листочке: «Милой Наташе…» А она: «Спасибо, Никита Сергеевич, я на ваших фильмах воспитывалась!» Вот такая история.“

„Мука, которая сыплется из-под жерновов истории, обычно бывает сырой — от крови.“

„Когда меня спрашивают, в чем самое большое достижение или самый большой вклад евреев в историю мира? Я говорю, что это неудовлетворенность, вечное недовольство, еврей не может быть доволен. Когда он почивает на лаврах и чувствует удовлетворение, он отдаляется от своего еврейства. Почему мы вечно недовольны? Потому что наш изначальный постулат в том, что в мире возможно улучшение, мир можно исправить.“

„Знаете, мы живем в эпоху, когда все истории давно рассказаны. Подозреваю, что так было еще во времена Гомера. Поэтому, когда режиссер решает пересказать общеизвестную историю со своей точки зрения, она и становится снова интересной. О Распутине снято, наверное, 325 фильмов, по-разному трактующих его образ. Мы выбираем своего Распутина. Наверное, ни один не будет идеальным, все далеки от истины… У нас во Франции тоже сто раз экранизировали «В поисках утраченного времени». Ни разу это не было абсолютно удачным, но как отнять у режиссеров право на трактовку?“

„Анекдот — кирпич русской истории.“

„То, что не убивает нас, однозначно делает нас сильнее. И эта идея – основная во всех фильмах о супер-героях. Эти истории существовали сотни лет. И потом трансформировались в это: «О, мои родители погибли, когда я был маленьким, теперь я стану супер-героем». Сколько раз вы это видели в кино? «Мою маму убили, и теперь я стану Бэмби и превращусь в крутого сильного оленя». Трагедия делает нас сильнее – это правда. Однажды я оказался рядом с детским психологом <…> и мы разговорились. У меня только что родился ребенок, и мы говорили о том, какие они восприимчивые, как любое сказанное слово может сломать им жизнь. Но она сказала: «Дети, у которых в жизни все хорошо, не становятся ничем особенным». И я тогда подумал «Ого!» Это говорит детский психолог. Так что я ей верю.
На самом деле нет. Есть много особенных людей, у которых в жизни все было хорошо. Но какая-то правда в её словах все-таки есть.“

„Отцу нравилось пороть меня ремнём для правки бритвы. Мать его поддерживала. Грустная история.“

„Чем отличается настоящий историк от не-историка? Историк никогда не будет говорить об истории после работы. Его и так от неё тошнит.“

„… Думаю, что судьба России больше зависит не от истории, а от географии, от геополитического положения. Скорее, география России определяет её историю, чем — наоборот.“

„Так и река истории. Поколение за поколением оставляет всё больше грязи в её русле. И небо становится всё дальше.“

„Советский Союз — худшее, что было в истории человечества. Именно деятельность СССР привела к гибели миллионов людей, и к созданию огромного списка проблем, которые напоминают о себе и сегодня!“

„История не меню, где можно выбирать блюда по вкусу.“

„Кто много говорит о неповторимости, тот плохо знает историю.“

„Эпохой Средневековья датируются два худших изобретения в истории человечества: романтическая любовь и пушечный порох.“

„Немцы очень щепетильно относятся к своей истории и к тому, как их видит остальной мир — что-то вроде „О, весь мир теперь будет думать, что мы едим людей“. Это абсурд. То же и с насилием над детьми в Америке — никто не думает, что все американцы педофилы, но искусство и музыка должны отражать самые серьезные проблемы в обществе.“

„В Библии многое звучит вполне современно — взять хотя бы историю о Моисее, который сорок дней искал место для парковки.“

„Давайте говорить откровенно, современная молодежь совсем не интересуется историей или же интересуется ею очень мало. И то при условии интерпретации истории в виде компьютерных игр или каких-то комиксов… Это правда. И вы знаете об этом, и я об этом знаю. Но ведь, в конце концов, наше настоящее — это ничто иное, как повторение на другом уровне событий, уже когда-то происходивших. То же можно сказать о поступках людей, когда бы они ни жили. И во времена, когда ездили на телегах, и тогда, когда они пересели на автомобили, самолеты, практически ничего не изменилось. Ведь внутри человек остается тем же, а его духовные ценности являются важнейшим мерилом того, что человек в своей жизни может сделать.“

„Европа – самый настоящий учебник по истории цивилизации. Под открытым небом. Почерневшие камни древних домов, четкая геометрия старых кварталов, изящество рисунков тех или иных зданий. Такое в Америке увидишь не часто. Америка, США – страна молодая. А тут – та же Италия, что ни квартал, то машина времени. Кажется, вот здесь, по этим каменистым улочкам, ходил Цезарь или Нерон. Или Наполеон, если речь идёт о Франции.“

„Я так завидую вашим стартовым возможностям. В юности, в ваши годы, я конспектировал историю КПСС, политэкономию — занимался всякой хренью..“

„Вы можете поместить в книгу истории, которые понравятся только детям. Можно также поместить туда истории, которые полюбят и дети, и взрослые. Однако никогда не следует помещать в детскую книгу что-то, что будет понятно только взрослым, ведь это крайне невежливо по отношению к ребенку, который будет ее читать.“

„История — это гвоздь, на который я вешаю свою картину.“

„Я обожаю книги. Обожаю этот момент: ты открываешь её и погружаешься в иную реальность. Ты словно сбегаешь от всего мира в историю, куда более интересную, чем когда-либо будет твоя собственная.“

„История человечества может предстать в искажённом виде только потому, что раньше люди не могли достаточно бережно хранить документы.“

„Проблема не в народе, а в ваших руководителях. Коммунизм — маска, натянутая на прежнее лицо России. Ваш Сталин — царь, Политбюро — бояре и аристократы, алчные и эгоистичные, ваши партийные кадры — чиновники, те же, что при Петре и Николае. Та же пресловутая российская автократия, вечная нестабильность, ксенофобия, абсолютная неспособность разумно управлять государством, террор вместо консенсуса и настоящей власти, наглая коррупция, только принявшая другие формы, некомпетентность и пьянство. Прочтите переписку Курбского с Иваном Грозным, прочтите Карамзина, Кюстина. Основной признак вашей истории никогда не изменить: унижение, из поколения в поколение, от отца к сыну. Испокон века, и особенно с эпохи монгольского ига, все вас унижают, и политика вашего правительства состоит не в том, чтобы бороться с униженностью и ее причинами, а в том, чтобы спрятать ее от остального мира. Петербург Петра не что иное, как потемкинская деревня, не окно, прорубленное в Европу, а театральная декорация, установленная, чтобы спрятать от Запада нищету и грязь. Но унижать можно лишь тех, кто терпит унижение; и лишь униженные способны унижать других. Униженные тысяча девятьсот семнадцатого, от Сталина до мужика, навязывают свой страх и унижение другим. Потому что в этой стране униженных царь, какой бы властью он ни обладал, беспомощен, его воля тонет в болотах и топях его администрации. Перед царем все кланяются, а за его спиной воруют и плетут заговоры, все льстят начальству и вытирают ноги о подчиненных, у всех рабское мышление, ваше общество сверху донизу пропитано рабским духом, главный раб — это царь, который не может ничего сделать с трусостью и униженностью своего рабского народа и от бессилия убивает, терроризирует и унижает его еще больше. И каждый раз, когда в вашей истории возникает переломный момент, реальный шанс разорвать порочный круг, чтобы создать новую историю, вы его упускаете: и перед свободой, вашей свободой семнадцатого года, о которой вы говорили, все — и народ, и вожди — отступают и возвращаются к уже выработанным рефлексам.

Но такая уж вещь прошлое - если вцепилось однажды зубами в вашу плоть, больше не отпустит.

The truth is great, and shall prevail, When none cares whether it prevail or not.

Опять наступила ночь, третья в этой каменной вечности. Опять я блуждал среди зарослей и осыпающихся скал своих мыслей.

Вот почему я плакал, я больше ничего не понимал и хотел быть один, чтобы ничего не понимать и дальше.“

„Более же всего "не то" было его отношение к религии. Как и все люди его круга и времени, он без малейшего усилия разорвал своим умственным ростом те путы религиозных суеверий, в которых он был воспитан, и сам не знал, когда именно он освободился. Как человек серьезный и честный, он не скрывал этой своей свободы от суеверий официальной религии во время первой молодости, студенчества и сближения с Нехлюдовым. Но с годами и с повышениями его по службе и в особенности с реакцией консерватизма, наступившей в это время в обществе, эта духовная свобода стала мешать ему. Не говоря о домашних отношениях, в особенности при смерти его отца, панихидах по нем, и о том, что мать его желала, чтобы он говел, и что это отчасти требовалось общественным мнением, - по службе приходилось беспрестанно присутствовать на молебнах, освящениях, благодарственных и тому подобных службах: редкий день проходил, чтобы не было какого-нибудь отношения к внешним формам религии, избежать которых нельзя было. Надо было, присутствуя при этих службах, одно из двух: или притворяться (чего он с своим правдивым характером никогда не мог), что он верит в то, во что не верит, или, признав все эти внешние формы ложью, устроить свою жизнь так, чтобы не быть в необходимости участвовать в том, что он считает ложью. Но для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в постоянную борьбу со всеми близкими людьми, надо было еще изменить все свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой людям, которую он думал, что приносит на этой службе уже теперь и надеялся еще больше приносить в будущем. И для того, чтобы сделать это, надо было быть твердо уверенным в своей правоте. Он и был твердо уверен в своей правоте, как не может не быть уверен в правоте здравого смысла всякий образованный человек нашего времени, который знает немного историю, знает происхождение религии вообще и о происхождении и распадении церковно-христианской религии. Он не мог не знать, что он был прав, не признавая истинности церковного учения.
Но под давлением жизненных условий он, правдивый человек, допустил маленькую ложь, состоящую в том, что сказал себе, что для того, чтобы утверждать то, что неразумное - неразумно, надо прежде изучить это неразумное. Это была маленькая ложь, но она-то завела его в ту большую ложь, в которой он завяз теперь.
Поставив себе вопрос о том, справедливо ли то православие, в котором он рожден и воспитан, которое требуется от него всеми окружающими, без признания которого он не может продолжать свою полезную для людей деятельность, - он уже предрешал его. И потому для уяснения этого вопроса он взял не Вольтера, Шопенгауера, Спенсера, Конта, а философские книги Гегеля и религиозные сочинения Vinet, Хомякова и, естественно, нашел в них то самое, что ему было нужно: подобие успокоения и оправдания того религиозного учения, в котором он был воспитан и которое разум его давно уже не допускал, но без которого вся жизнь переполнялась неприятностями, а при признании которого все эти неприятности сразу устранялись. И он усвоил себе все те обычные софизмы о том, что отдельный разум человека не может познать истины, что истина открывается только совокупности людей, что единственное средство познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной жизни. Он думал, что он верит, но между тем больше, чем в чем-либо другом, он всем существом сознавал, что эта вера его была что-то совсем "не то".“

„Я думаю, что [твоя] книга показывает, кто ты есть. Если ты верующий человек, это всплывёт в книге. Это не описание того, чего ты придерживаешься или о чём беспокоишься, если знаешь об этом достаточно ясно. Потому что как только ты начинаешь это делать, то ты перестаёшь рассказывать историю и начинаешь писать пропаганду. Я думаю, что пропаганда получила дурную славу, хотя она просто означает, что есть что-то, во что вы верите и хотите этим поделиться. <…> Но это отличается от истории, которую вы не начинаете с ответа, которым хотите поделиться, а начинаете с вопроса, который вам необходимо изучить. И делаете это в виде произведения.“

„Если народ, в отличие от тебя, считает, что Родина выше свободы, то, во-первых, он имеет право так считать. А во-вторых, если мы живем в этой стране, то к этому надо отнестись всерьез. А не отмахиваться, не говорить, что конец истории уже наступил, вы просто отстали, вы еще сейчас к нам подтянетесь, и все будет хорошо.“

„У нас модель российская, она не может быть американской. Потому что нам на тысячу лет больше, потому что Россия в другом месте расположена и имеет другую историю. И не надо считать, что у нас должно быть так же, как их взаимоотношения между CNN и NBC: эти поют за демократов, а эти за республиканцев. Нет. У нас по-другому.“

„Надо знать, помнить историю не только победы в Великой Отечественной войне, но и о Первой мировой, русско-турецких войнах.“

„Вы знаете разницу между подлинной наукой и псевдонаукой? Настоящая наука признаёт и принимает собственную историю, не ощущая нападок. Когда вы говорите психиатру, что его институт возник из лепрозория, это приводит его в ярость.“

„Сталин и Гитлер — главные палачи русского народа. Роль Сталина крайне негативна. Но суд над ним не нужен. Люди должны быть образованными и учить историю, читать мемуары Жукова, «Архипелаг ГУЛАГ», и им не придётся изживать тоталитарное сознание. Те, кто хотят разобраться, посмотрят и увидят, что там, где Сталина не было, индустриализация прошла не хуже, только при этом никого не гноили. Говорить, что мы не сможем что-то сделать, пока что-то не осмыслим или не переосмыслим, — пустая трата времени. Осмыслять нужно то, что происходит сейчас, кто такой Путин и какова его роль. Если кто-то хочет заниматься десталинизацией, пусть занимаются, это их право. Мне это не интересно. Нужно не бороться, а просвещать. Нация не может и не должна жить в режиме самоуничижения. Люди хотят гордиться страной. Мы-то за что должны каяться? Вот я поддерживал расстрел Верховного Совета, я за это и каюсь.“