Цитаты о мое

страница 4

„Париж — восхитительный город. К сожалению, и на этот раз почти все мое время уходит на работу. График расписан буквально по минутам: встречи с прессой и поклонниками, премьера фильма и другие обязанности.“

„Никогда ни о чем не жалею…
И о том, что случиться не может уже,
И ошибки, и боль, и слезы и смех
И счастье и радость, и души громкий крик - это Грех…
Все что было - во благо, все что было - мое
Это нынешней жизни мой надежный доспех…“

„Так, в тридцати километрах к югу от знаменитого храма в Луксоре расположился гарнизон оккупантов. Об этом напоминают найденные здесь два громадных каменных блока с именами самых значительных гиксосских царей ― Хиана (Манефон называл его Ианнасом) и Апопи (Апофис в рассказе Манефона). Похоже, именно они в то время назначали и правителей Фив ― крупнейшего города Верхнего Египта. Поначалу все это воспринималось как должное ― период смуты и раздробленности прошел и гиксосских царей признали законными правителями всего Египта. <...>
На протяжении многих десятилетий правители Фив ладили с гиксосскими царями, мирно уживались с ними, пока около 1530 года до новой эры очередной фиванский правитель Камос, вопреки советам придворных, не решил положить конец этому перемирию и не начал свою «реконкисту», устремившись войной на Аварис ― на царя Апопи. Сохранилась надпись, оставленная Камосом. Более полувека назад она была найдена в Фивах, в Карнакском храме. «Смотри, я пришел! Я удачно осуществляю дело моей рукой. Превосходно мое дело! Клянусь Амоном-Сильным, я не оставлю (?) тебя, я не дам, чтобы ты попирал мои поля. О, азиат мерзопакостный! Смотри, я пью вино твоих садов, отжатое для меня азиатами, из того, что я захватил. Я разорил твое место обитания, я срубил твои деревья.»“

„Людское самолюбие любит марать бумаги и стены; однако и я, сошедши под большую арку, где эхо громогласное, учил его повторять мое имя“

„Мы в нашей компании определили мое амплуа как «комическая старуха.»“

„По окончании конгресса я предполагал остаться в Бразилии дней на десять и либо снять дешёвый номер где-нибудь в районе Копакабаны, ходить на пляж, купаться и загорать, либо отправиться в Бахию и попытаться подняться вверх по Амазонке и оттуда в Куско, из Куско ― в Лиму и назад, в Нью-Йорк. Но деньги были украдены, и, хотя я мог взять 500 дубов в «Америкен экспресс», делать этого не стал. Мне интересен этот континент и эта страна в частности; но боюсь, что я видел уже на этом свете больше, чем осознал. Дело даже не в состоянии здоровья. В конце концов, это было бы даже занятно для русского автора ― дать дуба в джунглях. Но невежество мое относительно южной тематики столь глубоко, что даже самый трагический опыт вряд ли просветил бы меня хоть на йоту.“

„Усилившееся тщеславие рождает гордость. Гордость есть крайняя самоуверенность, с отвержением всего, что не мое, источник гнева, жестокости и злобы, отказ от Божией помощи, «демонская твердыня.»“

„Когда ты под руководством лейбла, у тебя не всегда получается то звучание, которое ты хочешь. Если бы я могла поменять его, я бы сделала это, оно бы звучало [менее попсово]. Мое имя – Хилари Дафф, и я не понимаю, почему я не могу сделать музыку Хилари Дафф. Мне просто нужна свобода действий, чтобы сделать это, и во время шоу я делаю это: я выбрасываю весь материал с CD, который был идеально записан и хорошо звучал, и пою песню вживую.“

„Надо помнить, что в то время, когда в нескольких верстах от столицы и царской резиденции волновался Кронштадт, когда измена ворвалась в Свеаборг, когда пылал Прибалтийский край, когда революционная волна разлилась в Польше и на Кавказе, когда остановилась вся деятельность в южном промышленном районе, когда распространились крестьянские беспорядки, когда начал царить ужас и террор, Правительство должно было или отойти и дать дорогу революции, забыть, что власть есть хранительница государственности и целости русского народа, или действовать и отстоять то, что ей было вверено. Но, принимая второе решение, Правительство роковым образом навлекало на себя и обвинения. Ударяя по революции, Правительство, несомненно, не могло не задеть частных интересов. В то время Правительство задалось одной целью — сохранить те заветы, те устои, начала которых были положены в основу реформ Императора Николая II. Борясь исключительными средствами, в исключительное время, Правительство вело и привело страну во Вторую Думу. Я должен заявить и желал бы, чтобы мое заявление было слышно далеко за стенами этого собрания, что тут, волею Монарха, нет ни судей, ни обвиняемых, что эти скамьи (показывает на места министров) не скамьи подсудимых — это места Правительства. За наши действия в эту историческую минуту, действия, которые должны вести не ко взаимной борьбе, а к благу нашей родины, мы точно так же, как и вы, дадим ответ перед историей. […] В тех странах, где ещё не выработано определенных правовых норм, центр тяжести, центр власти лежит не в установлениях, а в людях. Людям, господа, свойственно и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Пусть эти злоупотребления будут разоблачены, пусть они будут судимы и осуждаемы. Но иначе должно Правительство относиться к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление; эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у Правительства, у власти, паралич воли и мысли. Bcе они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «руки вверх». На эти слова, господа, Правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: «Не запугаете.»“

„Письмо, при правильном управлении (как вы можете быть уверены, я думаю, что мое) - это просто другое название для разговора.“

„Генетическая связь последования Евхаристии с иудейскими трапезами объясняется тем, что сама Евхаристия в одном ее аспекте является продолжающейся Тайной вечерей Христа. "Сие творите в Мое воспоминание". Эти слова Христа, вокруг которых все еще идет спор, имеют не совсем одинаковое значение для нас и для первой генерации христиан из иудеев, в точности апостолов. Для них ударение лежало больше на второй части заповеди Христа — "в Мое воспоминание", — чем на первой — "сие творите". Христос знал, что апостолы, как иудеи, будут совершать трапезы после Его смерти, но когда они будут их совершать после Пятидесятницы, они должны совершать их в "воспоминание" Христа. <…> Для нас ударение лежит одинаково на двух частях: и на "сие творите" и на "в Мое воспоминание". Мы должны совершать до Его второго пришествия со славою вечерю в Его воспоминание, т.к. в ней и через нее возвращается к нам прославленный Христос. Совершая ее, мы собираемся в "Церковь Божию во Христе". "Когда вы собираетесь в Церковь…"“

„Все существо мое возмущалось насилием, которое, по обязанности, мне приходилось делать, давая личные советы или обличения тех, для которых ни советы, ни обличения мои не имеют никакой цены, которые на все советы и на все обличения мои ответят, как я заранее знал, тем же молчаливым протестом. Мои личные сношения с этими членами братства естественно, из простого уважения к свободе духа их, все более и более ограничивались, а они и это мне ставили в вину, находя, что разномыслие со мною есть право свободы их индивидуальности и что я должен благодушно уживаться с ними на лоне братства, несмотря на то, что они совместно со всею современной интеллигенцией «доразвились до жизни без Бога и без братства.»“

„Мое первое дело — организация изготовления перчаток и руковиц. Я сам пригласил работников, у которых уже имелось необходимое оборудование, нашел покупателей. Я с большим уважением отношусь к инициативным и предприимчивым людям, которые хотят открыть свое небольшое дело, свое производство. Начинать всегда надо с малого, вникать во все тонкости, приобретать опыт, учиться грамотному ведению бизнеса и, возможно, это станет делом всей вашей жизни, которое сможете передать и своим детям“

„…Обвинители возлагают на меня ответственность за концентрационные лагеря, за уничтожение евреев, за действия эйнзатцгрупп и так далее. Все это не соответствует ни предъявленным доказательствам, ни истине… Вопреки общераспространенному мнению, я решительно и категорически заявляю, что не знал о деятельности Гиммлера… В вопросе о евреях я также долго заблуждался… Я никогда не попустительствовал их биологическому уничтожению… Сегодня, после разгрома империи, я вижу, что меня обманывали… Я от души приветствую ту идею, что истребление народов должно быть заклеймено международным соглашением как преступление и должно строжайшим образом наказываться!.. Я не могу, господа судьи, разделять с Гиммлером и Гейдрихом ответственность за то, что они натворили в империи. Мое имя, моя честь и моя семья являлись для меня слишком священными… Самый важный вопрос, который необходимо было, с моей точки зрения, решить, — это вопрос о том, улучшит ли дело моя отставка… или же я, находясь на этом посту, должен сделать все, чтобы в действительности изменить те условия, которые стали здесь известными… С моей точки зрения, я мог воздействовать на Гитлера, Гиммлера и других лиц и потому совместил со своей совестью обязанности начальника РСХА. Я считал своим долгом лично выступить против несправедливости… Можете улыбаться, можете негодовать, но только забота о жертвах гитлеровского произвола понудила меня остаться на посту шефа гестапо…“

„Ее молоко — мое дерьмо,
Мое дерьмо — ее молоко.“

„Я не намерен изменять мое часто выражаемое личное желание, чтобы все люди были где угодно.“

„Сегодня день большого значения для меня; сегодня я был вызван сэром Грином в посольство и получил от него сообщение, решающее мое ближайшее будущее. Я с двумя своими спутниками принят на службу Его Величества короля Англии и еду на Месопотамский фронт. Где и что я буду делать там — не знаю...“

„Это было в октябре 1917 г. Большевицкий переворот произошел во время моего перехода через Тихий океан, и о нем я узнал только прийдя в Японию в ноябре. Мне осталось сделать то, что я сделал: поступить на великобританскую службу и попытаться проникнуть с английскими войсками на Юг России. Об этом я писал тебе достаточно подробно и полагаю, что ты знаешь мотив и обстановку, определившие мое решение. Но выполнить это мне не удалось. Я доехал до Сингапура, откуда английское правительство вернуло меня в Пекин и даже в Маньчжурию для работы по организации вооруженной силы для борьбы с большевизмом. В апреле 1918 г. я начал эту работу.“

„Судья Иванов, повторюсь, сказал, что пенальти не было. Мое мнение – это был железобетонный пенальти. Это предвзятость? Или он слеповат? Или просто такой уровень квалификации? Или там не было пенальти? Если нападающего в штрафной цепляет вратарь и это не пенальти, может, правила изменились?“

„Мое основное правило в бизнесе — никогда не заниматься политическими играми, но никогда не делать ничего без понимания и поддержки государственного аппарата и прежде всего правительства и руководства государства, в котором мы делаем этот бизнес.“

„Когда меня вывозили из Омска, в справке немецких пилотов, где они описывали мое состояние, писали, что у меня кома номер 3. Там было написано, что температура тела 34 градуса, поэтому мне теперь никогда не холодно.“

„Я думаю, что план был довольно простой и, действительно, цепь счастливых случайностей привела к тому, к чему она привела. Ну, хорошо, ну помер бы я в самолете. И забрали бы потом мое тело в Москве, или в Омске, или в Томске, или я не знаю где, на экспертизу на несколько дней. Была бы ужасно подозрительная смерть. В «Медиазоне» писали бы: подозрительная смерть, эксперты считают, что смерть подозрительная. Но им ответил бы доктор Мясников, что Навального доконал самогон в Кафтанчиково. Или что-то еще. В конце концов, человеку за 40, он живет в стрессе. Ну, подозрительная смерть, ну, бывает, умирают же люди в 40 лет. И шло бы это через запятую: Немцова убили, скорее всего, и Навального убили. А может, не убили, за руку никого не поймали. И все, план удался. И никакой реакции бы не было. Было бы заявление: мы требуем расследовать подозрительную смерть Алексея Навального. Ну иди, расследуй, чего. Иди, выкапывай. Проводи экспертизу. Там уже ничего не осталось.“

„В самый первый момент, когда я его увидел, мое сердце безвозвратно исчезло.“

„Говорят, ваше право – вещать,
А мое – не слушать.“

„…Страх пропитал все мое существо и не похоже, чтобы сейчас он выветрился. Нет. Разве что, настоявшись с годами, стал… крепче, что ли. Его зыбкая болотистая жижа покрылась льдом, по которому вполне можно двигаться. Правда, я все равно чувствую, что лед этот тонок… но если двигаться быстро — болото останется ни с чем. Поэтому я как будто всю жизнь бегу. Стремительно и неостановимо. Меня гонит страх: остановиться — значит, провалиться в него и, безусловно, погибнуть.“

„У тебя антифранцузское произношение, мой каштановый дух Парижа, мое лиловое настроение, моя самая близкая к небу крыша. У тебя – тишина всех древнейших храмов и звенящая леность картинной Вены. Бесполезность двуногих планов мажет янтарным мазутом Сены.

С каждым твоим самолетом, уходящим в неправильном направлении, мне остается лишь вытрясать свои мысли о неразъединении. И не больно, ведь нет времени, когда басы и высоты ближе, чем те 10 секунд, за которые весна умирает в Париже.“

„У тебя антифранцузское произношение, мой каштановый дух Парижа, мое лиловое настроение, моя самая близкая к небу крыша. У тебя – тишина всех древнейших храмов и звенящая леность картинной Вены. Бесполезность двуногих планов мажет янтарным мазутом Сены.

С каждым твоим самолетом, уходящим в неправильном направлении, мне остается лишь вытрясать свои мысли о неразъединении. И не больно, ведь нет времени, когда басы и высоты ближе, чем те 10 секунд, за которые весна умирает в Париже.“

„И открылось мне – я до сих пор не знаю, куда иду,
Но слово мое древнее всех пиктограмм Перу.
Пламя ревет для меня, чтоб я слышал в огне барабан.
Пепел, зола и уголь летят по моим стопам,
Хоть плоть моя, как была, так осталась – соль и песок.
Абсолют никогда не войдет ни в один человечий висок.

И, пожалуй, то повод для неизбывного счастья.“

„Confiteor Deo,

Это все море.

Его отсутствие
В каждой плиточке
мостовой.

Это скука
И золото
С берегов
Нетронутых.

Это томность,
в коей грешен,
как ад,
даже малый вдох.

Господи,
Люто праведнику,
Которому
И соблазнов-то
Не осталось,
Чёрт,

Да коли в тверди дело,
я буду тверд,
как Петру твоему не снилось.

Господи,
Люта стылость
вшивая
мелководья
рек.

Ох и пела ж ты
Марокканочка,
В тот обед —
ну, сердечко мое,
спой еще
про какого-то
своего ухажера, что
как чилийский
перчик,
несъедобно-горек до
адских колик —
мученье,
а вкусен —

вкуснее нет.“

„# Яркий свет — свобода и вольность, темный туман — Рабство и Зависимость.

# Не должно быть разницы между Истинным Я и Ложной Показухой.

# Каждый шаг человека в социальной сети – это его история жизни.

# Главная причина недостижения цели преждевременное отчаяние и вынужденная маска, внутренняя неустроенность, а также отрицательное влияние окружающей среды.

# В жизни никакая бездоказательная чепуха не должна быть препятствием для веры в Бога.

# Детский эгоизм - все мое. Повзрослев, «Мой…» превращается в Эгоцентр. Еще никто не сказал "Наш…", уничтожив "Мой".

# Никто не совершает грех преднамеренно, это симптом душевной болезни, и если Бог пожелает, Он может вылечить ее в этом мире или оставить для будущей, вечной жизни.

# Что такое истинная наука? Вы не можете быть больны, даже если хотите быть больны. Вы не можете быть несчастны, даже если вы хотите быть несчастны.

# Деньги не идеал, а инструмент. Первое богатство – существование, второе богатство – здоровье тела, третье богатство – здоровье души, человек, обладающий этими тремя, может добиться любого успеха.

# Иман – это осторожность и самооборона.

# Действие здравомыслящего человека - исправлять недостатки, не скрывать их ни от кого, понимать, что все проблемы жизни - это испытание.

# Обвинение, порицание, сплетни, хвастовство не из ислама.

# После Аллаха идут заместители (Халифы) — алимы, затем хакимы, а после них хафизы.

# Страдает низший класс, и если не будет перемен, люди будут продолжать делиться на высшие и низшие классы, отрицая вожделенное равенство.

# Выражение "надо было раньше… " (сожаления) мешают светлому будущему.

# Нет экзорцизма, есть острый психоз.“

„Мое высокомерие, это не что иное — как отражение низкой самооценки окружающих меня людей.“

„В мое время люди меняют свою внешность лишь только для того, чтобы выделяться из толпы — и вот только обернувшись вспять, они все же узрели сколько их таких одинаковых.“

„Если я перестану мыслить о Боге — Бог никогда не узнает мое мнение о нем, ведь он знает то, о чем я думаю, но о чем я молчу, он не знает.“

„Ребенком еще доставал нянек – как, как можно горгон, хульдр, лис, ундин бояться, что за кастраты вообще Землю одни населяют?! Когда надо так, безумнейше надо, наоборот, на колени упасть – жри мое сердце, великолепное существо! Пусть, пусть будет мне больно, как сладко. Не дрогну. Никогда, демоненок, никогда не жалел я жалкой бордовой тряпки, что вы называете сердцем“

„Ни снег, ни дождь не заставят меня отказаться от музыки.
В ней моя душа, мое сердце и моё вдохновение. В ней жизнь моя и моя судьба.
И вроде ничего я лишнего от жизни не прошу, сочувствия я тоже не ищу.
Я просто играю для людей .. И тихо, тихо про себя - восторженно грущу!“

„Для меня же Кентавр — единство человеческой природы, животной природы и технологии. Мы — Кентавры. Например, когда я разговариваю, голос продолжается на магнитофоне, лицо — на пленке. Тех­нология проникает в наши глаза, в руки, в голос, в сердце. Мы соединены с технологией так же, как в ста­рину скиф — с лошадью или человеческий торс — с
торсом коня. Мы сами не понимаем, насколько вторая природа стала частью нас: часы, пишущая машинка, очки, я уж не говорю о телескопе и компьютере. Это не просто литературные образы — это мое чувство. Про­никновение второй природы в первую — пластично. Это диалог, а диалог — это нарушение границ между живым и неживым, звериным и человеческим, муж­ским и женским, сознательным и подсознательным.“

„Мне нравится Николетта Чекколи, и я люблю фильмы Тима Бертона. Так что я думаю, что это мое самое большое вдохновение.“

„Я смотрю на дерево.
Я могу воспринять его как зрительный образ: непоколебимая колонна, отражающая натиск света, или обильные брызги зеленого на фоне кроткой серебристой голубизны.
Я могу ощутить его как движение: струение соков по сосудам, которые окружают сердцевину,
нежно удерживающую и провожающую нетерпеливый бег жизненных токов, корни, вбирающие влагу; дыхание листьев; нескончаемое сообщение с землей и воздухом и сокровенное его произрастание.
Я могу отнести его к определенному виду деревьев и рассматривать как экземпляр этого вида, исходя из его строения и образа жизни.
Я могу так переусердствовать в мысленном отвлечении от его неповторимости и от безупречности его формы, что увижу в нем лишь выражение закономерностей - законов, в силу которых постоянное противодействие сил неизменно уравновешивается, или же законов, в силу которых связь элементов, входящих в его состав, то возникает, то вновь распадается.
Я могу сделать его бессмертным, лишив жизни, если представлю его в виде числа и стану рассматривать его как чистое численное соотношение.
При этом дерево остается для меня объектом, ему определено место в пространстве и отпущен срок жизни, оно принадлежит к данному виду деревьев и обладает характерными признаками.
Однако по воле и милости может произойти так, что, когда я гляжу на дерево, меня захватывает отношение с ним, и отныне это дерево больше уже не Оно.
Сила исключительности завладела мной. При этом, каким бы ни было мое видение дерева, мне нет нужды отрекаться от него. Ни от чего не должен я отвращать свой взгляд ради того, чтобы узреть, и ничего из того, что я знаю о нем, я не обязан предать забвению.
Скорее всего: зрительный образ и движение, вид и экземпляр, закон и число присутствует здесь в неразделимом единстве. Вся совокупность того, что принадлежит дереву, как таковому, - его форма и функционирование, его окраска и химический состав, его общение с элементами и его общение с планетами - все присутствует здесь в единстве целого.“

„Мне 39. Мое тело начало меня предавать. Мне тяжело сидеть и даже лежать
Очень страшно. Как будто смерть дышит в затылок.“

„Есть много мнений, но верное — только мое.“

„Поздней осенью, в сумерках, я бродила по темным университетским коридорам в поисках аудитории, где находились курсы. Обыскала все этажи. Ничто не говорило о том, что в здании кто-то есть.Я уже намеревалась сдаться, как говорится, спрятав свое желание в карман,
и вдруг увидела свет в конце длинного пустынного коридора: дверь в отдаленной аудитории была приоткрыта.Пусть это покажется сентиментальной глупостью, но я и по нынешний день считаю, что темноту осветила тогда не стоваттовая лампочка, а мое стремление к знанию.“

„Вот мое пророчество: цифровую эпоху сменит эпоха голографии. Мне подарили недавно стеклянный куб, внутри которого — голографический рисунок. Настоящее чудо.“

„«Мое дело маленькое», - говорила слониха слону, сдувая с него пылинки.“

„Мое переживание этой комнаты - вовне, в этой комнате.“

„Существует только один пункт, на который я непрестанно должен направлять все мое размышление:как должен я поступать и как целесообразнее могу я выполнить это должное.
Все мое мышление должно иметь отношение к моей деятельности, и должно признаваться, хотя и отдаленным, средством для этой цели, для деятельности; вне деятельности мышление только пустая бесцельная игра, потеря силы и времени,извращение благородной способности, данной мне для совершенно иной цели.“

„Мое отражение давно молчит, и я начинаю его понимать.“

„Помню, было мне совсем мало годков, и дедушка в деревне дал мне горсть зерна, покормить кур. А я был очень маленький и, когда я вышел с зерном, то куры облепили меня с головой. Это мое первое яркое впечатление – как эти куры взлетали, кудахтали, клевали.“

„Все мое заключено в моей собственной голове.“

„В моей бутылке Джин, а значит мое желание уже исполнилось.“

„От значения и смысла некоторого знака следует отличать связанное с ним представление.
Если значением знака является чувственно воспринимаемый предмет, то мое представление этого предмета есть внутренний образ, возникший из воспоминаний о чувственных впечатлениях и об актах моей внутренней или внешней деятельности. Оно часто пронизано эмоциями; отчетливость отдельных его частей различна и колеблется от случая к случаю.
Даже для одного человека определенное представление не всегда связано с одним и тем же смыслом. Представление субъективно: представление одного человека не то же,
что представление другого. Отсюда проистекает многообразие различных представлений, связанных с одним и тем же смыслом. У художника, наездника и зоолога с именем «Буцефал» будут связаны, вероятно, очень разные представления.Тем самым представление существенно отличается от смысла знака, который может быть общим достоянием многих, и,
следовательно, не является частью или модусом души отдельного человека; ибо никто, пожалуй, не сможет отрицать, что человечество обладает общей сокровищницей мыслей, которую оно передает от поколения к поколению.“

„Мой дневник — не более чем литературное развлечение. Чем дальше я продвигаюсь по этому пути, упорядочивая то, что предлагает мне мое прошлое, по мере того как я упорствую в точности композиции глав, фраз, самой книги — я чувствую, как крепнет моя готовность использовать в благородных целях мои былые невзгоды. Я ощущаю от этого свою силу.“