Цитаты о небо

страница 6

„Когда мы до конца исследуем космос, окажется, что, будучи здесь, на земле, мы уже были в небе.“

„Это город-труженик, живущий в особом ритме тысяч нефтяных вышек, пронзивших своей индустриальной графичностью бездонную синеву южного неба и создавших новую эстетику красоты.“

„Как мне быть — не могу я боле
жить одна, от тебя отдалясь.
Поболтать бы с кем-нибудь вволю
О тебе, ничего не страшась.
От любви своей и от боли
Я совсем уже извелась.
Как травинка я в выжженном поле,
Смотрит в небо она и молит,
Чтоб хоть капля дождя пролилась.“

„Не до веселья нам, не до веселья.
Теперь бы не расплакаться навзрыд.
Взгляни, страна с тяжёлого похмелья
в срамных рядах, потупившись, стоит.
Стоит за тем, что называют «Русской».
Душа болит, душа, не голова,
ведь вместе с водкой в нас вливали трусость.
Чтоб не рождались смелые слова.
Язык великий, подчинённый лести,
до неба лжепобеды возносил…
Не потому ль бежали мы — на месте,
бежали честно, не жалея сил!
Кто назовёт, скажите, кто ответит,
какая сила нас вдруг завела
в беду такую, что десятилетья
страна моя спивалась, как могла?
Не время руки опускать бессильно.
Да, то, что потеряли, не вернёшь.
Но всё мы сможем, коль спасём Россию
от лжи…
А водка — это та же ложь.“

„Жениться для того, чтобы иметь красивую жену, все равно, что дорого заплатить за клочок земли, откуда созерцают небо, принадлежащее всему миру.“

„Звезды не сидят на небе неподвижно. Они моргают.“

„Главнейшие народы мира
Малы на взгляд.
Для них всегда открыто небо —
Не страшен ад.
Но много ль скажут любопытным
Их имена?
Народами шмелей — и прочих —
Трава полна.“

„Из любви к тебе я правил этим людским океаном, и звёзды в небе вращались, послушные моей воле.“

„Я всю жизнь испытываю муки Тантала. Всю жизнь страдаю оттого, что не могу выразить того, что хочется… как сказать обо всей этой красоте, как передать эти краски, за этим жёлтым лесом дубы, их цвет, от которого изменяется окраска неба… Какая мука наше писательское ремесло… А какая мука найти звук, мелодию рассказа — звук, который определяет всё последующее!“

„Дышал на меня серебряный космос
Зеленой листвою и летним теплом,
В огромном просторе услышу я голос,
Разлившийся небом во мраке ночном. Волна откровений таинственной связи
Меня с этим миром и этой листвой,
Нахлынула быстро, и мысли увязли
В огромном просторе с его глубиной. И сверху меня зовут эти звезды
Холодным сияньем зеленых ночей
Нырнуть в это небо, вздохнув этот воздух,
Узнав связь природы и дальних огней.“

„Перед домом голая равнина; постепенно понижаясь, уходит она вдаль; серое, одноцветное небо висит над ней как полог. Я не один…“

„А я всё жду тебя. Сижу и жду тебя.
Ты не представляешь, как мне хорошо,
Когда ты целуешь меня, а ещё —
Да, я банальная. Да, я такая, как все.
А ты не такой, ты другой,
И с тобой, себе я позволила верить в любовь.

Звёзды в небе горят, когда ты рядом со мной
Тебе повторю я сто раз подряд: "Ты не такой! Ты не такой"
Лови меня каждый день, и я буду самой крутой.
Люди вечно, что-то говорят, но ты не такой, ты не такой!“

„Душа — кабак, а небо — рвань,
Поэзия — истрепанная девка,
А красота — кощунственная дрянь…
…Звезды — черви, пьяные туманом…
…Мне нравится беременный мужчина…“

„Люди одиноки, как звезды в ночном небе.“

„В планетарии платят за то, чтобы взглянуть на небо, которого не замечают над собой.“

„На камне среди поляны стоял коленопреклоненный старец, незнакомый Тихону ― должно быть, схимник, живший в пустыне. Чёрный облик его в золотисто-розовом небе был неподвижен, словно изваян из того же камня, на котором он стоял. И в лице ― такой восторг молитвы, какого никогда не видал Тихон в лице человеческом. Ему казалось, что такая тишина кругом ― от этой молитвы, и для неё возносится благоухание лилово-розового вереска к золотисто-розовому небу, подобно дыму кадильному.“

„Перед этими испуганными, невинными глазами ребенка он чувствовал себя более одиноким, чем перед толпой народа, желавшего убить его, как безбожника, чем перед собранием ученых, смеявшихся над истиной, как над лепетом безумца; он чувствовал себя таким же далеким от людей, как одинокая вечерняя звезда в безнадежно-ясном небе.“

„Стань птицей, живущей в моём небе.
Помни, что нет тюрьмы, страшнее чем в голове.
Стань птицей, не думай о хлебе, —
Я стану дорогой… <…>
Стань сердцем в моём теле, —
Я стану кровью. <…>
Стань книгой, — ложись в мои руки
Стань песней, — живи на губах,
Я стану словами…“

„Мир, в котором я живу
Не делится на части, пока в нём есть
любовь
Знать не в снах, а наяву
Каким бывает счастье, делить его с
тобой.

Жила-была девочка золотистые косы
Мирила огонь и лёд, небо, солнце и грозы.

Припев:
Я знаю пароль, я вижу ориентир
Я верю только в это, любовь спасёт мир
Я знаю пароль, я вижу ориентир
Рекою разноцветной любовь спасёт мир.“

„Дельвиг не любил поэзии мистической. Он говаривал: «Чем ближе к небу, тем холоднее».“

„Южные звёзды! Чёрные очи!
Неба чужого огни!
Вас ли встречают взоры мои
На небе хладном бледной полночи?

Юга созвездье! Сердца зенит!
Сердце, любуяся вами,
Южною негой, южными снами
Бьётся, томится, кипит. <…>

Южные очи северной девы,
Нежных и страстных, как вы!“

„Внезапно воцарилась необычайная тишина. Черные дрозды перестали по-зимнему стрекотать в кустах остролистника. Стало так тихо, что слышно было, как сухой лист упал с дерева на землю. Наступала ночь. Последний багровый луч заходящего солнца сверкнул в морозном небе, и блеск его озарил все кругом. В этом свете зоркие глаза Кристофера заметили, как что-то белое мелькнуло под сенью бука, где они сидели. Как тигр прыгнул он туда и в тот же миг возвратился, таща какого-то человека.
— Гляди, — сказал он, поворачивая голову своего пленника так, чтобы на нее падал свет. — Гляди, я поймал-таки змею. А, жена, ты ничего не видела, но я его высмотрел, и наконец-то, наконец он у меня в руках!
— Аббат!“

„Любовь словно наркотик-принимая ее даже в малых дозах,уже чувствуешь себя на седьмом небе.“

„Только небо знает,как далеко до него добираться.“

„«Я радуюсь этому мрачному небу, ибо оно добрее ко мне, чем твои собратья-люди».“

„На серой ткани неба разошлись какие-то невидимые швы, и голубые отмели возникли тут и там, будто тронулся лёд на реке и блеснула вода под солнцем среди шершавых льдин…“

„Чехов был человеком конкретностей и писал живых людей, может быть как никто, но эти конкретности он давал по-особому, на широком и спокойном горизонте своего раздумья. Так иногда, на фоне заката, увидишь стебли полыни или дикой рябинки, они такие же, как и те, что у тебя под ногами, но и не те, ибо конкретность их дана с гравюрною чёткостью, и даны расстояние, простор и грань горизонта, и тёплая желтизна уходящего неба.“

„Зарево охватило треть неба, блестит в церковном кресте и в стёклах господского дома, отсвечивает в реке и в лужах, дрожит на деревьях; далеко-далеко на фоне зари летит куда-то ночевать стая диких уток… И подпасок, гонящий коров, и землемер, едущий в бричке через плотину, и гуляющие господа — все глядят на закат и все до одного находят, что он страшно красив, но никто не знает и не скажет, в чем тут красота.“

„Так, по мнению философа-материалиста Эмпедокла (V в. до н.э.), яйцевидная форма мира ― не вытянутый, а сплюснутый эллипсоид. Небесный свод образуют две полусферы: одна ― из чистого огня, другая ― из воздуха с небольшой примесью огня. Они и есть дневное и ночное небо. Из-за отсутствия равновесия между ними происходит вращение всего неба. Этим и объясняется смена дня и ночи. Что же касается Солнца, то оно просто кристаллическое тело, своеобразный фокус, собирающий в себе элементы огня из светлого полушария и рассеивающий их обратно по Земле. Луна тоже кристаллическая, но получает свет от Солнца. Все планеты и звезды прикреплены к небесному своду. Четырем этапам эволюции мира соответствуют и 4 периода возникновения и развития органической жизни на Земле, начиная от самозарождения отдельных частей растений и животных. На последнем этапе все разрушается, и космический круговорот начинается сызнова. Однако все попытки вернуться к эллипсоидной форме вселенной остаются почему-то незамеченными.“

„Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане…“

„Довольно, ползать, как вошь! Найдем —, разгуляться где бы! Даешь, небо!“

„Дантес, лишённый карьеры, обманутый в честолюбии, с женою старее его, принужден был поселиться во Франции, в своей провинции, где не может быть ни любим, ни уважаем по случаю своего эмигрантства. Сего не довольно: небо наказало даже его преступную руку. Однажды на охоте он протянул её, показывая что-то своему товарищу, как вдруг выстрел, и пуля попала прямо в руку.“

„Мне так нравилось вчерашнее небо — стиснутое, черное от дождя, которое прижималось к стеклам, словно смешное и трогательное лицо. А нынче солнце не смешное, куда там… На все, что я люблю: на ржавое железо стройки, на подгнившие доски забора — падает скупой и трезвый свет, точь-в-точь взгляд, которым после бессонной ночи оцениваешь решения, с подъемом принятые накануне, страницы, написанные на одном дыхании, без помарок. Четыре кафе на бульваре Виктора Нуара, которые ночью искрятся огнями по соседству друг с другом, — ночью они не просто кафе, это аквариумы, корабли, звезды, а не то огромные белые глазницы — утратили свое двусмысленное очарование.“

„Все совпадения лиц и мест случайны, как и всё в мире. У меня врачебное предписание ― отдышаться за городом. Мой загород ― скошенный вниз, к речке, кусок сырой земли, на котором с десяток высоченных сосен, в сущности, для восприятия уже не деревьев, а стволов. Написала слова и ужаснулась второму их смыслу. Будто не знаю, что все слова у нас оборотни. Поэтому считайте, что я вам ничего не говорила о соснах. Или сказала просто ― шершавые и высокие. Такие достались. Метут небо ветками-метелками. Ширк ― и облака налево, ширк ― направо. Только к ночи они замирают, и тогда я их люблю за совершенную графичность, которой на дух нет у подрастающих молоденьких рябин, вставших взамен унесенных ураганом орешников. Рябинки-лапочки ― это живопись кистью, не без помощи пальца. Сосны же ― графика. Но под всем и, в сущности, над всем царствует на моем куске земли перформанс крапивы, царицы моих угодий.“

„Да, помню, когда-то было время абсолютного отсутствия ожиданий. Я ни на что не надеялся, ничего не искал, наблюдал финальные титры на черном небе, жил в завале пропитых обещаний самому себе. Если кто-нибудь разобрал бы этот завал, то обнаружил бы там мое единственное страстное желание — выпить холодной минералки. Сейчас, вспоминая те дни бессилия, я ценю то, что у меня опять есть человеческие желания. Пусть даже я жду обычного дождя в разгар пекла. Это намного лучше, чем вообще ничего не ждать.“

„Дерево стало валиться, а он по чистой случайности оказался в тот момент на той стороне, куда заваливалось, сокрушая всё вокруг, это поверженное дерево-гигант. Все закричали в голос: ― Берегись! Эмрайин оцепенел от неожиданности, и было уже поздно: треща, громыхая рвущейся кроной, обрушивая и опрокидывая само небо, вырывая кусок зелёного лесного потолка вверху, дерево медленно и неумолимо падало на него. И он подумал в то мгновение лишь об одном, что Кириск ― тогда он был малышом и единственным ребёнком, Псулк ещё не родилась, ― он подумал тогда, в те считанные секунды, на пороге неминуемой смерти, подумал только об этом, и ни о чём другом он не успел подумать, что сын ― это то, что будет им после него. Дерево рухнуло рядом, с грозным гулом, обдав его волной листьев и пыли. И тут все облегчённо вскричали.“

„Наверно, только птицы в небе и рыбы в море знают, кто прав; но мы знаем, что о главном не пишут в газетах, и о главном молчит телеграф.“

„Не будем думать, будто дела наши ограничиваются пределами настоящей жизни, но станем верить, что будет непременно суд и воздаяние за все, что мы здесь делаем. Это так ясно и очевидно для всех, что и иудеи, и язычники, и еретики, и все вообще люди согласны в этом. Ибо хотя и не все мыслят как должно о воскресении, но что касается до суда, наказания и тамошних судилищ, все согласны в том, что есть там воздаяние за здешние дела. Если бы этого не было, то для чего Бог распростер столь великое небо, подостлал землю, расширил море, разлил воздух, явил такую промыслительность, если бы Он не до конца хотел иметь о нас попечение?“

„Поиск любви — хотим мы этого или нет, возводим мы глаза к небу или морщимся в презрении, ждем ли мы ее, вспоминаем ли, знаем ли ее, или не знаем — несет в себе для всех нас что-то очень-очень важное: очень доброе или очень злое, жизненно нужное или смертельно опасное. Все зависит от того, найдем ли мы НАСТОЯЩУЮ любовь или примем за нее нечто мнимое, фальшивое или названное так по ошибке.“

„Слушайте внимательно, я говорю, как перед смертью: Мне мало писать стихи! Мне надо что-нибудь, кого-нибудь — любить — в каждый час дня и ночи. Одна звезда для меня не затмевает другой! И правильно. Зачем тогда Богу было бы создавать их полное небо! Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного…“

„Длинные косые тени рябин ложились на мягкую сочную траву. Солнце припекло, и хотелось лежать с закрытыми глазами и слушать тихие, нежные напевы моря. Искрится море вдали и шумит, и так много в его шуме тайн. Не знаешь — обласкает оно или пригрозит гибелью. Лежу на морской отмели с заложенными под голову руками и смотрю в небо — ясное, тихое, ласковое… Не знаешь, не разгадаешь — что сулит небо, грозную ли бурю, ласку ли?..“

„Лучше девица в руки, чем жираф в небе.“

„Быть может, хорошо и полезно, что ты уже в начале своего жизненного пути вынужден действовать осмотрительно, проявлять осторожность и зрелость ума, наперекор всем демонам. Я благодарю небо за это, так как хочу вечно любить в тебе человека, и ты знаешь, что, будучи человеком практическим, я всё же не настолько прозаичен, чтобы утратить способность к восприятию возвышенного и доброго. Тем не менее, я не хочу совершенно оторваться от земли, с которой я связан корнями, и перенестись в воздушные сферы, где я не чувствую твёрдой почвы.“

„Я приобрёл безграничное доверие твоей Женни. Эта милая, прелестная девушка терзает себя непрестанно – она боится, как бы она тебе не причинила вреда, не заставила тебя работать сверх сил и т.д. и т.п. Её тяготит мысль о том, что её родители ничего не знают или, как мне кажется, ничего знать не хотят. Она сама не может себе объяснить, каким образом, будучи, как она сама полагает, всецело рассудочным человеком, она могла безудержно отдаться своему чувству. Быть может, причиной тому некоторая замкнутость.
Письмо от тебя, — которое ты можешь вложить в письмо ко мне, — не продиктованное фантазиями поэта, может принести ей утешение. Оно должно быть, в чём я, кстати, не сомневаюсь, преисполнено нежности и чистой преданной любви, но в нём также должны быть ясно обрисованы ваши отношения и виды на будущее. Ранее выраженные надежды следует изложить прямо, ясно и с глубоким убеждением, чтобы вновь убедить её.
Ты должен твёрдо уверить её, что ваши отношения не только не принесли тебе вреда, а, наоборот – оказали на тебя самое благотворное воздействе, и в известном отношении я сам в это верю. С другой стороны, требуй с твёрдостью и уверенностью мужчины, перед которым бедное дитя оказалось столь беззащитной, чтобы она не колебалась, не оглядывалась назад, но спокойно, доверчиво и твёрдо смотрела в будущее.
Что ты скажешь своему отцу? Не находишь ли ты, что я — всем на удивление — переквалифицировался в посредника? Как превратно могли бы понять меня, если бы узнали о моём влиянии. Какие корыстные побуждения могли бы мне приписать? Но я себя не упрекаю, — да пошлёт небо удачу, и я буду чувствовать себя глубоко счастливым.“

„Когда я был молод, я видел иные миры и совершенно других людей. Частицы радуги парили в небе… нам было так хорошо…“

„Други мои, нужно хранить в идее и в жизни нашей принцип Церкви, как общества, как святого общения избранных Божиих, нужно украшаться верою в Бога и Творца и Искупителя, верою, которой мы научены в Церкви же, нужно богатеть добрыми делами и собирать сокровище некрадомое и неистощимое на небе по слову, непосредственно сказанному Спасителем нашим.“

„Не питаемый ни Землей, ни Небом, он двигался вперед — светильник, который угас бы, если бы материализм был истиной. Он не имел Бога, не имел любимого — двух обычных побуждений к действию. Но изо всех сил он стремился остаться на плаву, ибо этого требовало его достоинство. За ним никто не следил, и он за собой не следил, но усилия, что он прилагал, относятся к наивысшим достижениям человечества и превосходят любую легенду о Небесах.“

„Новая железная, машинная жизнь, рёв автомобилей, блеск электрических огней, ворчание пропеллеров — разбудили душу, которая задыхалась в катакомбах старого разума и вышла на сплетение дорог неба и земли. Если бы все художники увидели перекрестки этих небесных дорог, если бы они охватили этот чудовищный пробег и сплетения наших тел с тучами в небе — тогда бы не писали хризантемы.“

„Поймав как-то богомола,мы посадили его на одну из тех ракет, которые можно собрать из деталей, чтобы получить фотографию местности с высоты,и запустили его в небо… Фактически мы расширили его знания и вселенную. Устроили ему что-то вроде отпуска.“

„Раньше вон, при системе Птолемея, посмотришь вверх — и сразу видно, где что. А нынче на бумаге — одно, на небе — другое… А!“

„Мрачная печаль, как дым крематория, затянула небо над городом… Рука об руку, прижавшись друг к другу, идут мужчина и женщина, однако не страстью, не душевным порывом вызван их жест, нет, он навязан этой мрачной, смутной эпохой, свежей, как дымящаяся рана. Самые разнообразные вещи образуют единое целое. Тень кота, пробегающего по зимней крыше. Скрип освещённой солнцем стеклянной двери — наверное, под этот звук и заснул самоубийца, наглотавшись снотворного. Посудная лавка — в неё въехал армейский джип, и во все стороны разлетелись осколки дешёвой посуды. Песня демонстрантов, шагающих куда-то колонной. Человек, который потерял на войне ногу. Торговцы наркотиками. …И мужчина с женщиной, идущие по улице рука об руку, тоже связаны со всем этим.“

„Правило веры, — дабы нам уже теперь объявить, что мы защищаем, — таково: им удостоверяется, что Бог един и нет иного Бога, кроме Творца мира, Который произвел все из ничего через Слово Свое, происшедшее прежде всего. Слово это, названное Сыном Его, которое по-разному открывалось патриархам в имени Божьем, всегда слышно было в пророках, сошло, наконец, из Духа Бога-Отца и Благости Его на Деву Марию, стало плотью во чреве Ее и произвело родившегося от Нее Иисуса Христа. Затем Он возвестил новый Закон и новое обетование Царства Небесного, творил чудеса, был распят на кресте, на третий день воскрес. Вознесшись на Небо, воссел одесную Отца, послал наместником Своим Духа Святого, чтобы Он водил верующих. И приидет Он со славой даровать праведным плоды жизни вечной и небесного блаженства, а нечестивых осудить к пламени вечному, воскресив тех и других и возвратив им плоть.“

„Что общего между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?“

„Я не принадлежу к числу тех, которые питают страсть к своему Отечеству, или к какой-нибудь другой нации, мои помыслы направлены на благо всего человеческого рода; ибо я считаю отечеством Небо и его согражданами всех благомыслящих людей, и мне приятнее сделать много добра у русских, чем мало у немцев или других европейцев, хотя бы я пользовался среди них величайшим почетом, богатством и славой, но не мог бы при этом принести много пользы другим, ибо я стремлюсь к общему благу.“

„Перед человеком открылась радость жизни потому, что он услышал шепот листьев и песню кузнечика, журчание весеннего ручейка и перепевы серебряных колокольчиков жаворонка в горячем летнем небе, шуршанье снежинок и стон метели, ласковое плесканье волны и торжественную тишину ночи — услышал и, затаив дыханье, слушает сотни и тысячи лет чудесную музыку жизни.“

„Всеобщее и совместное образование представляется необходимым; но следует ли отсюда, что оно должно быть одинаковым для всех? Великая задача заключается в том, чтобы найти такую форму воспитания, которая отвечала бы натуре каждого отдельного человека. А пока будет разрешена эта проблема, старайтесь сами исправлять друг друга. Вы спросите меня, каким образом? Возлюбите друг друга всем сердцем. Тогда нравы станут воздействовать на законы, и вы придёте к уничтожению самого отвратительного и самого безбожного из всех законов – закона возмездия, к уничтожению смертной казни; ведь смертный приговор полагает виновного неисправимым, а небо – беспощадным.“

„Впрочем, ясно и так, что я прав. Всем известно, что, например, чукчи никогда не бывают лунатиками. Да и как им быть лунатиками? Скажем, страстный чукча нежно уложил чукчанку на мягкий ягель тундры. А где луна? Луны нет. Кругом полярный день. А если кругом полярная ночь и на небе луна? Тогда где ягель? Ягеля нет. Мне могут возразить: при чем тут вообще лунатизм? Как говорят абхазцы, время, в котором стоим, настолько смутное, что всё может быть.“

„У каждого счастье своё.
Счастье - неприметное и легкое словно дымка,
Счастье - бесценный подарок длиною в жизнь,
Счастье - проливной дождь с грозой и радугой во все небо…..“

„Подняться на небо можно из любого закоулка.“

„Поэзия любви нас, грешных, к небу поднимает.
Любвu слова чисты когда они стихи рождают.“

„Верующие уповают на перст божий, а атеисты тычут пальцем в небо.“

„Раскрытый дождевой зонтик всегда глядел в небо с надеждой, но никогда не видел солнечных дней.“

„Даже небожители не имеют права быть с небом на «ты».“

„Помню раннее, свежее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и – запах антоновских яблок, запах мёда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, – непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звёздное небо, чувствовать запах дёгтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их сочным треском одно за одним, но уж таково заведение – никогда мещанин не оборвёт его, а ещё скажет:“

„Н. Пимоненко, 1905 г. ]]Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешень пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит; все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь!“

„Для того чтобы этот новый метод исследования природы не явился нам с первого взгляда чем-то особо стоящим, я позволю себе вкратце напомнить Вам исторический ход развития спектрального анализа и его применения к спектроскопии неба, напомнить ту сложную и разностороннюю работу человеческой мысли, которая предшествовала новому завоеванию в безграничном звездном мире. Основатель спектральных исследований ― Ньютон: он первый разложил белый свет на его составные части, на цвета радуги, заставляя [пучек, так в оригинале] света проходить через призму из прозрачного вещества; такое разложение света мы часто наблюдаем как в радуге, так и в граненых подвесках люстр. Открытие Ньютона положило основание исследованиям природы световых явлений; но прошло более ста лет упорной работы, прежде нежели Френель доказал рядом блестящих опытов, что свет есть волнообразное движение так называемого светового эфира, что свет распространяется от светящегося тела совершенно так же, как рябь по поверхности воды от упавшего камня.“

„Душа — кабак, а небо — рвань“

„Моя теория [выживание - общественный уклад - удовольствие] возникла не во время изучения звездного неба в ясную ночь и гадания о смысле бытия. Она родилась при подготовке к выступлению. Когда какая нибудь вещь приносит вам известность, люди почему то начинают ждать от вас небывалых откровений о совершенно посторонних вопросах, которые волновали человечество миллионы лет. И хотят, чтобы вы поделились этими откровениями с толпой абсолютно незнакомых вам людей.“

„Стервятники смотреть жадно вокруг школьного двора
Когда сигнал начинается телят приходят, чтобы отдохнуть
Бессознательное в небо страшная опасность таится их“

„Да, это легкомысленное и (на сей раз по крайней мере) бесталанное направление видим мы в стихотворении «Разговор», странно, однако, это какое-то спокойное отрицание древней жизни предков; странно, если говорить об этом серьёзно. Это указывает нам на обширную литературную теплицу, где искусственный жар выгоняет многие бледные растения, не говоря о том, что производит он много незначительной, пустой травы, мха и плесени; теплица губит растения, может быть, твёрдо и крепко в другом образе возникнувшие бы на родной почве, под открытым небом, на чистом воздухе. Не знаем, впрочем, погибло ли что в таланте автора, но во всяком случае его стихотворение «Разговор» произведение тепличное.“

„Рождённому летать — покоряется Небо“

„"комм.">В этом афоризме профессор Смяткин с истинной печалью эмигранта иронизирует над известнейшей максимой Канта: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне»“

„Тогда я пришел в гнев и проклял проклятием молчанья реку и кувшинки, и ветер, и лес, и небо, и гром, и вздохи кувшинок. И они были объяты моим проклятием и сделались немы. И луна остановила свой трудный путь по небу, и гром утих, и молнии не блистали больше, и тучи повисли неподвижно, и воды вошли в своё ложе и остались там, и деревья перестали качаться, и кувшинки не вздыхали больше и не подымалось больше из их толпы ни малейшего шёпота, ни звука по всей обширной пустыне без границ. И я поглядел на надпись на скале, и она переменилась; и теперь буквы составляли слово: « М о л ч а н и е ».“

„Понимаешь, — продолжал он, — в любом университете, городе, приходе, в любой семье, где угодно, можно увидеть, что раньше было… ну, смутнее, контрасты не так четко выделялись. А потом все станет еще четче, еще точнее. Добро становится лучше, зло — хуже; все труднее оставаться нейтральным даже с виду… Помнишь, в этих стихах, где небо и преисподняя вгрызаются в землю с обеих сторон… как это?.. «пока не туру-рум ее насквозь.»“

„Ум должен от свойств мира восходить вверх, а не опускать­ся к неизвестному. По Платону, мир шаровиден. Полагаю, что он очертил мир циркулем, в то время как другие мыслили его квадратным и угловатым, потому что ему трудно было предста­вить себе мир телом, лишенным головы. Эпикур же, который го­ворил, что «то, что выше нас, то ничто для нас», когда пожелал сам исследовать небо, установил, что размер солнечного диска — один фут. Подумать только, что за бережливость на небесах! Впрочем, с ростом честолюбия философов увеличился и солнеч­ный диск. Так, перипатетики объявили, что солнце размером пре­восходит землю. Спрашиваю вас, что способна уразуметь страсть к догадкам? Что можно доказать посредством таких упорных утверждений — плода старательно возбуждаемой на досуге ме­лочной любознательности, уснащенной искусством красноречия? Так что поделом Фалесу Милетскому, который, осматривая небо и блуждая по нему глазами, с позором упал в яму. Египтянин же его осмеял, говоря: «Ты на земле-то ничего не видишь, куда тебе смотреть на небо?»“

„Небо теперь было чистым опалом.“

„Жаль, что ни один из наших упорных порицателей не видал в это время нашего государя; он получил бы верное понятие не только о его нравственном характере, но в то же время и о необходимом характере его политики, в которой чисто человеческое и святое нравственное не подавлено рассчетами так называемой государственной пользы, столь часто оправдывающими вопиющую к Небу неправду, которой элемент есть честность и уважение установленного права. Не тронь меня, я никогда не трону; я никогда не войду в союз с мятежом и своей личной выгоде никогда не пожертвую справедливостию. Сии правила, которых русский император непоколебимо держался с самого начала своего царствования, составляют разительную противоположность с политикою нынешнего правителя Англии. Но куда приведет наконец эта ненавистная политика?“

„Мистик - это человек, который разделяет небо и землю, даже если он наслаждается ими обоими.“

„… Горький, учась всю жизнь, достиг вершины человеческого знания. Образованность его была всеобъемлюща. Она опиралась на память, являвшуюся у Горького одной из самых удивительных способностей, когда-либо виденных у человека. В мозгу его и сердце — всегда творчески возбужденных — впечатались книги, прочитанные за шестьдесят лет, люди, встреченные им, — встретил он их неисчислимо много, — слова, коснувшиеся его слуха, и звук этих слов, и блеск улыбок, и цвет неба… Все это он взял с жадностью и вернул в живых, как сама жизнь, образах искусства, вернул полностью. <…> он всю жизнь настойчиво передавал свой опыт другим. Всё, что есть лучшего в советской литературе, открыто и взращено им. Переписка его, превосходящая по объёму и непосредственным результатам эпистолярное наследие Вольтера и Толстого, по существу, является удесятерённым собранием его сочинений.“

„Земля имеет цилиндрическую форму, в три раза шире, чем глубина, и только верхняя часть обитаема. Но эта Земля изолирована в космосе, а небо представляет собой целостную сферу, в центре которой без опоры находится наш цилиндр - Земля, находящаяся на равном расстоянии от всех точек неба.“

„Отправляться вверх по Неве было бы слишком тоскливо, да пожалуй у неё не было бы времени на такую долгую прогулку. Но Виктор не унывал. Нева была тотчас заменена Сестрорецком и качающаяся каюта — тряским вагоном. Сквозь стекла ресторана они смотрели, как дождь падал на белесое море, которое казалось светлее неба, но в сердце Виктора был такой же радостный ветер и трепетание, как и в тот счастливый день. Он даже искал искусственных аналогий, чтобы объяснить в благоприятную сторону все внешние явления; он говорил:
— Этот дождь похож на весенний: после него всё распускается, всё получает новую жизнь: листья, цветы, трава!
— Вы — ужасный фантазёр, Виктор. Откуда вы знаете, что это именно такой дождь, как вам хочется? А может быть, он — грибной и после него пойдут только мухоморы.
Виктор смутился, но не хотел сдаваться.
— Нет, это хороший дождь, а это вы злая, Елизавета Петровна; выдумали какие-то мухоморы.
— Ничего я не выдумываю. Это вы фантазируете насчет дождя, а просто — дождь, как дождь..“

„Мой свидетель - пустое небо.“

„Всякое беспристрастно решенное дело лишает ложь силы, утверждает истину, создает добро и уничтожает зло подобно пище, которая уничтожает голод, подобно одежде, которая прикрывает наготу, подобно тому, как небо после свирепой грозы проясняется и солнце согревает всех замерзших, подобно огню, который жарит то, что было сырым, подобно воде, которая утоляет жажду.“

„Всякое беспристрастно решенное дело лишает ложь силы, утверждает истину, создает добро и уничтожает зло подобно пище, которая уничтожает голод, подобно одежде, которая прикрывает наготу, подобно тому, как небо после свирепой грозы проясняется и солнце согревает всех замерзших, подобно огню, который жарит то, что было сырым, подобно воде, которая утоляет жажду.“

„Душа – вечна. Но, кто она без тела? Пугающий призрак, странствующая тень или звезда, вспыхнувшая на небе? Никто никогда этого не узнает. А люди уходят…“

„..Я часто разговариваю с тобой на рассвете, когда день – очередная серийная короткометражка, еще находится в монтажном отделении режиссера всех времен и народов – Судьбы. Ранним утром, распахивая окно, я смотрю в небо, откидывающее черное махровое одеяло и наблюдаю за тем, как дыхание превращается в пар. Мне кажется, что только в это время я могу быть наедине со своей душой и белыми листами бумаги, которые покорно выслушивают мою историю жизни…“

„…Белое облако плывет по ярко-синему небу. Красиво… Я не знаю, что меня ожидает — тень на асфальте или луч света… Вспомнить бы молитву, да раскаяться за нелепые погрешности, но меня в этот переходный момент окружают ничтожные (по сравнению, с вселенскими) мыслишки… Пожать руку своему другу. Просить прощение у девушки, которая отдала мне свою молодость, а я ею бездумно воспользовался. Беречь время. Уважать дни. Не рассуждать об истинах, а делать добро. Гулять по улицам и любоваться природой. Только сейчас мне раскрываются простые, человеческие желания, благодаря которым я мог ощутить счастье…“

„Первый Учитель жить и любить - мама! Кормите грудью детей рассказывая о солнце и небе со звёздами. Для сознания ребёнка слова матери Духовные силы жизни для Жизни“

„Небо ни с кем не церемонится.“

„Война не романтика небо пилоты
Война там живых людей жгут огнеметы
Война не бравурные марши победы
Война это градом на город ракеты“

„Выборы выборы кандидаты пи…пилят бюджеты
А между делом с неба падают ракеты
А сними падают доходы вниз у нас
Но нам все нравится мы дружно ставим класс“

„А я хотел бы быть пилотом
Летать по небу так легко
Но я, как лох, попал в пехоту
Как это небо далеко!“

„Не осталось неба, всё кругом бетон и город
Не осталось чести, все забыли что есть совесть
Не осталось места, тем кто верит ждёт и любит
Над землёю ворон, чёрный скоро всех погубит“

„Нюша: Я всё выяснила! Каждую ночь над нами пролетает метеорологический спутник, видишь?
Пин: О, йа-йа! Теперь я понимайт — сигнал со спутника вызывайт сбой в системе няни, поэтому она ходить туда-сюда!
Нюша: Ничего ты не понимаешь… Это же чудо какое-то — настоящее чувство между двумя железными созданиями, которым никогда не суждено встретиться!… И каждую ночь она смотрит в небо, чтобы хоть на минутку увидеть своего далёкого суженого…“

„Так чувствуется Рождество.

Выходишь на улицу – огни,
суматоха,
двери глинобитных домов распахнуты,
пахнет лавашем, сладостями, молоком –
праздником.

Свадьба.

На скорую руку, не по обычаям – вообще ужас – правоверная за неизвестно
кого, но ведь и отец – бербер, наркоман, и девка – страшна.

Худосочна:

никаких ямочек на щечках, никаких боков и извилин – кости одни, только
европейцам, как собакам, их и глодать.

Всё равно – праздник.

Европейцы же видели в девочке – мягкость: ровную-ровную кожу, медную,
чудом пока еще солнцем в грязно-пятнистое нечто не превращенную. Глаза – на все лицо. Еще полгода и было бы поздно: лицо потеряло бы свежесть,
покрылось пятнами, глаза уменьшились, а черты обрели ту вульгарность арабских баб.
Пока глаза были распахнуты
и пусты,
замечательно пусты –
без малейшего признака обитаемости.

Обитаемые острова предсказуемы, как люди.

Необитаемые – автоматически заселяются мозгом всем не случившимся.

Хорошо сидеть на телеге и бездумно смотреть в древнее-древнее небо.

Пока воздух пахнет лавашем…“

„На самом деле небоскрёбы скребут не небо, они скребут глаза и души эстетически чувствительных людей.“

„Умей ценить это, Нора.

Роскошь – не деньги, роскошь – это умение ценить лопающиеся у тебя в стакане хризантемки, перевязанные шелком и тонкими веточками сладковатых личи.

Роскошь – это умение ценить кровать, выставленную под весеннее, военное небо лишь для красоты мгновения
и атмосферного
завтрака.

Роскошь – это умение наслаждать господа твоего.
Того, кто дает тебе будущее.“

„Полумрак на Ванцетти, вскоре уступит место солнцу на небе“

„Дева, впускай меня!

выцарапывая ножом на мне руны,

не охраняющие

ни от чего.

Как им хранить меня,

если имя моё – покой.

Если нет имён в этом теле.

Я – Никто.

Я – коллекционер мгновений,

теней

и чувств.

И голод мой ненасытен.

И грусть

моя – лёд.

А! боль, кровь, секс – переоценены,

девочка со зрачками сиреневыми,

как воды твои.

Как аметист позвонков, не целованных, в шкурке моей.

Как флейта.

Как небо.

Как крест.

Впусти меня,

опьяни

нежностью.

Дай мне дрожь

нежности

неприкаянной.

Я сцелую,

и выпью,

и дам тебе

Имя.

— Франц Вертфоллен, "Герхард. Юность"“