Цитаты о траве

страница 2

„Два кузнечика зеленых в траве, насупившись, сидят.
Над ними синие туманы во все стороны летят.
Под ними красные цветочки и золотые лопухи…
Два кузнечика зеленых пишут белые стихи.“

„Кто этот баловник-невежа
И этот призрак и двойник?
Да это наш жилец приезжий,
Наш летний дачник-отпускник.
На весь его недолгий роздых
Мы целый дом ему сдаем.
Июль с грозой, июльский воздух
Снял комнаты у нас внаем.
Июль, таскающий в одёже
Пух одуванчиков, лопух,
Июль, домой сквозь окна вхожий,
Всё громко говорящий вслух.
Степной нечесаный растрепа,
Пропахший липой и травой,
Ботвой и запахом укропа,
Июльский воздух луговой.“

„Июльская жара. Макушка лета.
Ночь коротка, а яркий день длинней.
Деревья зеленью еще одеты,
Созревшим хлебом пахнет из полей.
Погода царствует вовсю, на славу!
Повсюду буйство красок, как салют:
Цветы пестреют, и дурманят травы,
И звонко птицы по утрам поют.
Прозрачен воздух, и на сердце нега,
Созрели яблоки, манят сады.
Природа, словно чудо, манну с неба,
Ждет ласковой, живительной воды.“

„И если хочешь ты по новой полосе
Пройти с сохою трудовою,
Все корни выкорчуй! Все корни злые, все,
Со всею мусорной травою!..“

„Какая ночь! Как воздух чист,
Как серебристый дремлет лист,
Как тень черна прибрежных ив,
Как безмятежно спит залив,
Как не вздохнет нигде волна,
Как тишиною грудь полна!
Полночный свет, ты тот же день:
Белей лишь блеск, чернее тень,
Лишь тоньше запах сочных трав,
Лишь ум светлей, мирнее нрав,
Да вместо страсти хочет грудь
Вот этим воздухом вздохнуть.“

„Множество незнакомых птиц, завидя их, улетали в испуге; из травы и переплетавшихся между собой ветвей показывались странные животные. Под травой и мхом, главным образом, скрывались пресмыкающиеся: мокрицы, огромные ящерицы, необыкновенно странные рогатые лягушки и изрядное количество гремучих змей, называемых так по причине шума,
производимого трением их покрова при разгибании колец.“

„Я прогнал тебя кнутом
В полдень сквозь кусты,
Чтоб дождать здесь вдвоем
Тихой пустоты.
Вот - сидим с тобой на мху
Посреди болот.
Третий - месяц наверху -
Искривил свой рот.
Я, как ты, дитя дубрав,
Лик мой также стерт.
Тише вод и ниже трав -
Захудалый черт.
На дурацком колпаке
Бубенец разлук.
За плечами - вдалеке -
Сеть речных излук…
И сидим мы, дурачки,-
Нежить, немочь вод.
Зеленеют колпачки
Задом наперед.
Зачумленный сон воды,
Ржавчина волны…
Мы - забытые следы
Чьей-то глубины.“

„Вот я и нашла себе пару, - бормотала она. - Это болото, я обручена с природой, - шептала она, блаженно предаваясь прохладным объятиям травы, лежа в складках плаща, в лощинке возле пруда. - Так и буду лежать.“

„Пахнет полем воздух чистый…
В безмятежной тишине
Песни птички голосистой
Раздаются в вышине.
Есть у ней своя подруга,
Есть у ней приют ночной,
Средь некошеного луга,
Под росистою травой.
В небесах, но не для неба,
Вся полна живых забот,
Для земли, не ради хлеба,
Птичка весело поет.“

„Здесь лишь лани бродят, скачут белки…
Пенье птиц… Жужжание пчелы…
Погляди, как скалы эти хмуры,
Сколько ярких лютиков в траве!
Белые меж них гуляют куры
С золотым хохлом на голове.“

„У меня странное чувство, будто солнце светит на этих троих ярче прежнего.
Все остальное выглядит как обычно - куры возятся в траве на крышах глиняных домов,
кузнечики прыгают с куста на куст, детишки полынными метелками сгоняют мух с вяленой рыбы, и они поднимаются черными облаками, - все, как обыкновенно в летний день.
Кроме солнца, а оно светит на трех приезжих в сто раз ярче, и я вижу… Ш_в_ы, где они составлены. И почти вижу внутри у них аппарат, который принимает мои слова, пробует засунуть их туда и сюда, поворачивает так и этак, а когда не находит для них удобного готового места, отбрасывает, будто их и не говорили.“

„На дворе трава, на траве дрова, на дровах бровями драная братва…“

„Для непомнящих Ива́нов,
Не имеющих родства,
Всё равно, какой Ива́нов,
Безразлично ― трын-трава.“

„Въезжают они во трепещущий бор,
Весь полный весеннего крика;
Гремит соловьиный в шиповнике хор,
Звездится в траве земляника;
Черёмухи ветви душистые гнут,
Все дикие яблони в цвете;
Их запах вдыхаючи, мыслит Канут:
«Жить любо на Божием свете!»“

„Поколебав с детской резвостью авторитет самодержавия, какой же другой социальный авторитет могут выставить гг. либералы? Уж не себя ли? «Хвали траву в стогу, а барина в гробу», — ответят им мужики.“

„Карев застыл от той боли, которую некому сказать и незачем.
Его сожгла дума о постройке церкви, но денег, которые дал ему Афонюшка, хватило бы только навести фундамент.
Он лежал на траве и кусал красную головку колючего татарника.
Рядом валялось ружьё и с чёсаной паклей кожаная пороховница.
Тихо качались кусты, по хвоям щелкали расперившиеся шишки, и шомонила вода.“

„В Петербурге нет и не было туманов, он ясен и прост, и небо над ним голубое. Колонны одами взлетают в стадам облаков. Кругом пахнет травой и мятой.“

„Я не умру, мой друг. Дыханием цветов
Себя я в этом мире обнаружу.
Многовековый дуб мою живую душу
Корнями обовьет, печален и суров.
В его больших листах я дам приют уму,
Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,
Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли
И ты причастен был к сознанью моему.
Над головой твоей, далекий правнук мой,
Я в небо пролечу, как медленная птица,
Я вспыхну над тобой, как бледная зарница,
Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.
Нет в мире ничего прекрасней бытия.
Безмолвный мрак могил — томление пустое.“

„В траве, на кислице, меж бус
Брильянты, хмурясь, висли,
По захладелости на вкус
Напоминая рислинг.“

„Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.“

„Трын-трава и зимой растет.“

„Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства её.“

„…А степная трава пахнет горечью, молодые ветра зелены.
Просыпаемся мы — и грохочет над полночью то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны.“

„Инвестирование должно быть похоже на наблюдение за высыхающей краской или растущей травой. А если вам хочется динамики, берите $800 и езжайте в Лас-Вегас.“

„Я не вижу смысла уходить за поиском истины в горние выси. Она рядом. Всегда ли есть надобность конструировать рафинированные формы, когда, буквально под ногами, живые, полновесные, ассоциативно богатые, неисчерпаемые? Создание множества произведений и осознание их как модели бытия с живым нервом реального, подтолкнуло меня на поиск метода, в котором любое, даже малое явление, к примеру, след от травы, нарисованный ветром, заняло бы свое исключительное место.“

„Оттого и томит меня шорох травы,
Что трава пожелтеет и роза увянет,
Что твое драгоценное тело, увы,
Полевыми цветами и глиною станет.“

„Легкое дуновение свежего ветра, прохладные капли дождя на щеке, пряный аромат свежескошенной травы, звонкий смех ребенка – вот что надо уметь ценить, потому что это – НАСТОЯЩЕЕ!“

„… лишь ваш комфорт определяет ваше психическое спокойствие. В таком случае человек, считающий, что он жираф, и живущий в мире с этим знанием, так же нормален, как человек, считающий, что трава зеленого цвета, а небо – синего. Кто-то из вас верит в НЛО, кто-то в Бога, кто-то в утренний завтрак и чашку кофе.
Живя в гармонии со своей верой, вы совершенно здоровы, но стоит вам начать защищать свою точку зрения, как вера в Бога заставит вас убивать, вера в НЛО – бояться похищения, вера в чашку кофе поутру станет центром вашего мироздания и разрушит вашу жизнь. Физик начнет приводить вам аргументы того, что небо не синего цвета, а биолог докажет, что трава не зеленая. В конце концов, вы останетесь один на один с пустым, холодным и совершенно неизвестным вам миром, которым наш мир, скорее всего, и является. Так что не важно, какими призраками вы населяете ваш мир. Пока вы в них верите – они существуют, пока вы с ними не сражаетесь – они не опасны.“

„Повеял летний ветерок;
Не дуновенье — легкий вздох,
Блаженный вздох отдохновенья.
Вздохнул и лег вдали дорог
На травы, на древесный мох
И вновь повеет на мгновенье.
Не слишком наша речь бедна,
В ней все имеет имена,
Да не одно: и «лед» и «ледень»,
А ветерок, что в летний час
Дыханьем юга нежит нас,
Когда-то назывался «летень».“

„В девяносто третьем рэп стал своеобразной формой побега от проблем — клубы, алкоголь, трава, машины, женщины. А сейчас уже понятно, что так от проблем не уйти.“

„Суворов обедает утром, ужинает днём, спит вечером, часть ночи поёт, а на заре гуляет почти голый или катается в траве, что, по его мнению, очень полезно для его здоровья…“

„Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.“

„Обремененность вещами и свобода от вещей коренятся в нашем сердце. Для прозревшего правду даже лавка мясника и придорожная харчевня – все равно что царство Чистой Земли. Не изведавший прозрения, даже окружая себя лютнями и журавлями, цветами и травами, не вырвет демонов из своего сердца. Одно изречение гласит: «Для того, кто прозрел истину, мир пыли – все равно что мир воистину существующего. Тот, кто не прозрел истину, даже уйдя в монахи, не отличается о мирянина». Верьте этим словам.“

„Путь небесной истины невообразимо широк. Стоит лишь немного помечтать о нем, и на сердце становится легко и просторно. Путь людских страстей поразительно узок. Стоит вступить на него, и перед глазами вечно будут колючие травы да грязные лужи.“

„Я до сих пор в футболе, потому что люблю по утрам вдохнуть запах свежей травы, пройтись по полю, снова почувствовать себя ребенком, который играет в мяч. Если бы пришлось все время сидеть в кабинете, я был бы другим. Мне нравится смотреть, как игрок прогрессирует, нравится планировать тренировки и видеть, как команда прибавляет. Когда я перестану наслаждаться тем, что выхожу на поле, я наверняка закончу, потому что в этом 90% моего удовольствия от футбола.“

„Беден тот, кто видит снег только белым, море — синим, а траву — зеленой. Весь смысл жизни в сочетании и смешении цветов.“

„Вышел волк голодный, видит полн ягнят простор степной,
Медленно проходит стадо мирной пастьбою ночной.
Режет волк овец. А овцы щиплют сочную траву.
Волк и овцы наполняют с жадностью желудок свой.
Волк траве — ягненок мирный, а для волка он — трава.
Помни это! Редко встретишь меткий оборот такой.
Помни это выраженье, зорче в жизнь свою вглядись:
Волком быть или ягненком, бойся участи любой!
Ты в погоне за ягненком? Но, глупец, не забывай:
На тебя, как на ягненка, смотрит кто-нибудь другой.
Ты не волк и не ягненок? Почему же при дворе
Состоишь? Без оговорок дашь ли мне ответ прямой?
Не гордись, что хлеб пшеничный и ягненка ешь, а друг
Черствый хлеб, отсевков полный, ест с холодною водой.
Одинаково придется как тебе, так и ему
Вечность пролежать недвижно без обеда под землей.
Разве ты услышишь это, разве сердцем ты поймешь,
Если уши внемлют пенью, если взгляд пленен игрой?
Удивительного хочешь. Чуда в жизни ищешь ты.
Что ж в окно через решетку смотришь ты па мир земной?
Нет, гляди и удивляйся на себя, что скован ты
Цепью крепкою под этой высью вольной голубой.
Что в неведении жалком чистая твоя душа,
Как сова, живет в руинах, в сумрачной степи глухой!
Что тебе от этих пышных цветников, садов, дворцов?
Плоть твоя — чертог прекрасный, панорама — разум твой.
Спишь ты сладко. Над тобою днем и ночью небосвод
Колыбельным пеньем веет, а не громом, не грозой.
Если жизнь провесть ты хочешь, как осел, в еде и сне,
Ты душой увязнешь в муках, как в грязи осел зимой.
Чтоб с лицом, покрытым прахом, не предстать пред судией.
Чистою водою знанья лик души своей омой!
Баня, мускус и бальзамы старости не победят;
Старые стирать одежды и утюжить — труд пустой.
Ведь они не обновятся… наставления прими,
Хоть совет полезный горек, как целительный настой.
Сохрани же от худжата хорасанского навек
Слово доброго совета, слово мудрости живой!“

„Дорога у каждого своя. У человека, который хочет быть счастливым, она тяжёлая. Но это и правильно. Быть счастливым — огромный труд. А ныть и жаловаться, что «трава мокрая, комары заели, камни идти мешают» — просто.
… Каждый сам выбирает свою дорогу и сам решает, куда и когда двигаться.
Замечательно, если в начале твоего Пути, рядом родители, которые вовремя разжали руку и, отпустив тебя, молча стоят и смотрят тебе вслед. Устал? Сбился с пути? Оглянись… Вот они — твои мама и папа. Всегда рядом. А ты иди…“

„Мальчик-перекати-поле — это всегда такое щемящее, ломкое счастье; ещё в руках держишь, а уже щуришься на горизонт; ещё только встретились вроде — а уже галочки ставишь на полях: запоминай, запоминай, пропадет и нету, что ты будешь катать на языке, чтобы чувство голода заглушить? Как смеётся, как говорит, как глаза свои цвета подвядшей травы в тебя упирает, будто меч джедая.“

„Когда сознание деятельно, оно может принять тень от лука за змею, а камень в траве за лежащего тигра. Все, воспринятое таким образом, не несет в себе жизни. Когда сознание покойно, каменный тигр может преобразиться в морскую чайку, а кваканье лягушек — в прекрасную музыку. Вот здесь и заключен подлинный исток всех явлений мира.“

„Взгляни — два дерева растут
Из корня одного.
Судьба ль, случайность ли, но тут
И без родства — родство.
Когда зимой шумит метель,
Когда мороз суров,—
Березу охраняет ель
От гибельных ветров.
А в зной, когда трава горит
И хвое впору тлеть,—
Береза тенью одарит,
Поможет уцелеть.
Некровные растут не врозь,
Их близость — навсегда.
А у людей — все вкривь да вкось,
И горько от стыда.“

„Умереть легко, когда ты совершенно здоров. Прекрасным весенним утром, в саду, в приятном и бодром расположении духа, — как просто было бы лечь на траву и отойти в мир иной!“

„Главнейшие народы мира
Малы на взгляд.
Для них всегда открыто небо —
Не страшен ад.
Но много ль скажут любопытным
Их имена?
Народами шмелей — и прочих —
Трава полна.“

„Человек, удовлетворенный тем, чего он добился, никогда не прославится еще больше. Он уже лег умирать, и над ним выросла трава.“

„Если Индия построит ядерную бомбу, мы будем есть траву и листья, будем голодать, но и сами заполучим бомбу себе. У нас нет другого выбора.“

„Черный ворон, черный вран,
Был ты вором иль не крал?
— Крал, крал.
Я белее был, чем снег,
Я украл ваш краткий век.
Сколько вас пошло травой,
Я один за всех живой.
— Черный ворон, черный вран,
Был ты вором иль ты врал?
— Врал, врал.“

„«Голоса травы» — единственная автобиографичная вещь из всех, что я написал, и, разумеется, все подумали, что она вымышленная.“

„― Да тут не дознаешься: от таких харчей каждое тело дымит. Хромой тоже нигде не заметил земной красоты. Наоборот, он беседовал с Пуховым о какой-то речке Курсавке, где ловил рыбу, и о траве доннике, посыпаемой для вкуса в махорку. Курсавку он помнил, донник знал, а про Великий или Тихий океан забыл и ни в одну пальму не вгляделся задумчивыми глазами. Так весь мир и пронёсся мимо него, не задев никакого чувства.“

„Вскоре лес закончился, и мимо нас потянулись широкие, наполненные туманами и влагой равнины, за которыми в солнечном мареве тянулась и вздымалась легкая и глубокая пустота, разворачиваясь прямо из-под наших ног в восточном и южном направлениях, тянулась и впитывала в себя остатки воды и зеленую, полную светом траву, втягивала почвы и озера, небеса и газовые месторождения, которые светились этим утром под землей, золотыми жилами проступая на коже отчизны. И где-то на юге, за розовыми облаками восхода, по ту сторону утренней пустоты, четко проступали в воздухе легкие и обманчивые врата небесного Ворошиловграда.“

„Как слоны находят слоних в высокой траве? Весьма привлекательными.“

„Хиротаро выпрямился и перечитал иероглифы, написанные его рукой на Валеркином теле. «Проснись… Будь снова другом моим, Уснувший в траве светлячок». Это хокку было первым, что пришло ему в голову, когда он склонился над умирающим мальчиком. Он больше не мучился от стыда перед этими людьми. Если поэзия обладала хоть какой-нибудь силой, то она обязана была проявить эту силу сейчас.
― Бумага, ― негромко сказал Хиротаро, отходя к столу. Петькина мамка торопливо оторвала листок от настенного календаря и протянула его японцу. Хиротаро присел к столу и в свете лампы, которую держал у него над головой дед Артем, написал прямо на каком-то рисунке еще одно хокку. «Жаворонок в вышине… А лишь вчера резвился На том же месте другой». Затем он повернулся к деду, снял колпак с лампы и поджег календарный листочек. Все как завороженные смотрели на этот второй огонек, а японец, дождавшись, когда он прогорит, бросил его в пустой стакан.
― Вада, ― отрывисто сказал он. Петькина мамка плеснула в стакан из ковшика, и Хиротаро помешал в нем ложкой, стараясь растворить весь пепел. ― Степь ехать нада, ― наконец, сказал он. ― Кагда солнце придет, эта вада ему пить нада.
― В степь так в степь, ― сразу согласился дед Артем.“

„Вот как проходит Иванова ночь в Италии, близ Генуи: накануне дети и девушки собирают дрова и, сложивши их у церкви, зажигают костры, пекут лук и едят его, для предохранения себя на целый год от лихорадки, поют и пляшут. А на рассвете в самый Иванов день, раздевшись, катаются по росе, для излечения некоторых болезней, и потом идут собирать целебные цветы, травы и какой-то цветок, с которым можно делать чудеса. То же самое, за исключением печёного лука, и в Дании, и в Бельгии, и в Англии.“

„С тех пор, как там появился Серебренников, и худший театр Москвы превратился в лучший театр Москвы, свежий как клинок, рассекающий влёт утреннюю траву в росе, на меня снизошло абсолютно театральное счастье. И когда Дима Киселёв топтался и перделся именно на Серебренникове, это было для меня показателем. Киселёв — умный человек с тонким европейским вкусом. Гоголь-центр ему должен нравиться очень: я с Киселёвым четверть века знаком. И то, что он топтался, выдаёт в нём умного человека, который понимает: служить злу — так уж до конца, безоглядно, изгаляясь именно там тем, что лично тебе по душе. Заказчику с копытом ни на 5%, ни на 95% служить невозможно — только уж на 100%. Уж коли на крыле храма вы совершили сделку: ты ему целуешь жопу, а он тебе отдаёт весь телемир… это так, к слову.“

„Если вы были в Бобруйске, вы видели, в каком состоянии город? Страшно было зайти, свинюшник был. Это в основном еврейский был город, вы знаете, как евреи относятся к месту, где они живут. Посмотрите в Израиле, я вот там был… Я ни в коем случае не хочу их обидеть, но они не очень заботятся, чтобы подстрижена трава была, как в Москве, у россиян, белорусов.“

„Куда ты эти отходы будешь сжигать? Там же железобетон, металл вместе вперемежку с древесиной. А зачем ты перемешал это все? Это что за туалет стоит? А мы с вами что договаривались? Что в пределах его забора здесь будет наведён идеальный порядок. Почему? Ты думал, что я сюда не приду? Ты думал, что я приду? Почему не убрано? Я тебя вон там поставил и сказал вот здесь навести идеальный порядок. Почему ты не навёл? Я тебе сказал навести порядок и посеять траву вплоть до речки вместе с Батурой. Почему это не сделано?“

„Здесь даже в самый яркий полдень была сумрачная прохлада. Множество одуряющих запахов резко ударило в нос. Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова. Остролистые кустики дурмана, покрытые чёрно-зелёными коробочками с мясистыми колючками и длинными, необыкновенно нежными и необыкновенно белыми вонючими цветами, росли рядом с паслёном, беленой и таинственной сон-травой. На тропинке сидела большая лягушка с закрытыми глазами, как заколдованная, и Петя изо всех сил старался на неё не смотреть, чтобы вдруг не увидеть на её голове маленькую золотую коронку. Вообще всё казалось здесь заколдованным, как в сказочном лесу. Не здесь ли бродила где-нибудь поблизости худенькая большеглазая Алёнушка, безутешно оплакивая своего братика Иванушку?“

„Ещё и румянец цветёт на взгорках меж стариц и проток, перехваченных зеленеющим поясом обережья, сплошь заросшие озерины, убаюканные толщей плотно сплетающейся водяной травы, не оголились до мёртво синеющего дна, ещё и берёзки, и осины не оголились до боязливой наготы, не пригнули стыдливо колен, не упрятали в снегах свой в вечность уходящий юношеский возраст, ещё и любовно, оплёснутые их живительной водой, багряно горят голубичником холмики, сплошь похожие на молодые женские груди, в середине ярко горящие сосцами, налитые рубиновым соком рябин, ещё топорщится по всем болотинам яростный багульник, меж ним там и сям осклизло стекает на белый мох запоздалая морошка и только-только с одного боку закраснелая брусника и клюква, но лету конец. Конец, конец ― напоминают низко проплывающие, пока ещё разрозненные облака; конец, конец ― извещают птицы, ворохами взмывающие с кормных озер, и кто-то, увидев лебедей и гусей, крикнул об этом; конец, конец ― нашептывает застрявший в углах и заостровках большого озера туман, так и не успевший пасть до полудни, лишь легкой кисеей или зябким бусом приникший к берегам.“

„Подбирая изодранный белый подол, зима поспешно отступала с фронта в северные края. Обнажалась земля, избитая войною, лечила самое себя солнцем, талой водой, затягивала рубцы и пробоины ворсом зелёной травы. Распускались вербы, брызнули по косогорам фиалки, заискрилась мать-и-мачеха, подснежники острой пулей раздирали кожу земли. Потянули через окопы отряды птиц, замолкая над фронтом, сбивая строй. Скот выгнали на пастбища. Коровы, козы, овечки выстригали зубами ещё мелкую, низкую травку. И не было возле скотины пастухов, всё пастушки школьного и престарелого возраста. Дули ветры тёплые и мокрые. Тоска настигала солдат в окопах, катилась к ним в траншеи вместе с талой водой. В ту пору и отвели побитый в зимних боях стрелковый полк на формировку. И как только отвели и поставили его в резерв, к замполиту полка явился выветренный, точно вобла, лейтенантишко ― проситься в отпуск. Замполит сначала подумал ― лейтенант его разыгрывает, шутку какую-то придумал, хотел прогнать взводного, однако бездонная горечь в облике парня удержала его. <…“

„В соседстве были о нём разные толки и слухи. Многие приписывали уединённую жизнь его скупости. В самом деле, Опальский не проживал и тридцатой части своего годового дохода, питался самою грубою пищею и пил одну воду; но в то же время он вовсе не занимался хозяйством, никогда не являлся на деревенские работы, никогда не поверял своего управителя, к счастию, отменно честного человека. Другие довольно остроумно заключили, что, отличаясь образом жизни, он отличается и образом мыслей и подозревали его дерзким философом, вольнодумным естествоиспытателем, тем более что, по слухам, не занимаясь лечением, он то и дело варил неведомые травы и коренья, что в доме его было два скелета и страшный жёлтый череп лежал на его столе. Мнению их противоречила его набожность: Опальский не пропускал ни одной церковной службы и молился с особенным благоговением. Некоторые люди, и в том числе Дубровин, думали, однакож, что какая-нибудь горестная утрата, а может быть, и угрызения совести были причиною странной жизни Опальского.“

„Брось спичку в стог сухого сена, и увидишь, что станет с сомнениями Гримёра. Только красный пепел запорхает в воздухе. И ничего. Только почерневшее пятно на земле. Наверное, еще меньше след от будущей памяти. Хотя был же он, стог, трава которого ещё не взошла, летели по ветру красные пчёлы, прятались в нору суслики, спасаясь от огня, и пахло палёным волосом, и дымилось мясо, ставшее камнем.“

„На большом пустынном четырёхугольнике кое-где растут старые берёзы и сосны, по канавам топорщится лохматый кустарник — бузина, волчьи ягоды и лоза, оставшееся воспоминание былых топких болот, на которых построен наш странный маленький городок. Глубокие канавы прорезали пустырь, осушая болота, канавы осыпались, заросли травой, и почти всё лето стоит в них зелёная и затхлая вода. По весне пустырь оглашают нестройные, противные хоры лягушек, когда они спариваются и как-то особенно ухают и плещутся в тёмной воде…
Рыжаковский пустырь… Проклятое, легендарное место, обвеянное призраками смерти…“

„Длинные косые тени рябин ложились на мягкую сочную траву. Солнце припекло, и хотелось лежать с закрытыми глазами и слушать тихие, нежные напевы моря. Искрится море вдали и шумит, и так много в его шуме тайн. Не знаешь — обласкает оно или пригрозит гибелью. Лежу на морской отмели с заложенными под голову руками и смотрю в небо — ясное, тихое, ласковое… Не знаешь, не разгадаешь — что сулит небо, грозную ли бурю, ласку ли?..“

„За сценой везде грязно, тесно и так же холодно как на дворе. Пахнет сыростью, старым холстом, клейстером и сеном, которое должно изображать траву. В одной из уборных с дощатыми стенами, испещрёнными разными надписями и нецензурными рисунками, сидит антрепренёр Песковский. Одет он в нелепый, не то китайский, не то японский костюм, с золотою картонною саблей на боку, потому что играет губернатора. На другом стуле развалился бритый человек, неопределённых лет, с черепаховым пенсне на носу, в котиковой шапке и расстёгнутой шубе. Оба молчат. Слышно, как на сцене поскрипывают доски под ногами рабочих и хористов.“

„Конечно, я шел сюда смотреть полет Уточкина на аэроплане, конечно, я прочел и пересмотрел в иллюстрациях все об аэропланах, но видеть перед собой несущийся с шумом по воздуху на высоте нескольких сажен над землей громадный балаган — производит ошеломляющее впечатление. И посредине этого балагана сидел человек. Значит — помещение жилое. Несущееся по воздуху! Что-то сказочное!… Ещё два круга — всего 9 — описывает аэроплан и опускается плавно и тихо на траву ипподрома. Уточкин выходит под гром аплодисментов перед трибуной. Чествуют победителя над воздухом.“

„Это история одного из нас, он также случайно родился на улице Глюка. В доме, за городом, где люди спокойные и работящие. Там, где вчера была трава, сейчас город… И тот дом, утопающий в зелени — где он теперь?“

„Казалось, это было началом счастья, и Клариссу до сих пор — больше чем через тридцать лет — поражает, что так оно и было, что этот поцелуй, прогулка, предвосхищение ужина и книги и были ее единственным опытом счастья. <…> Действительно незамутненными в Клариссиной памяти и через три с лишним десятка остается поцелуй в сумерках на полоске мертвой травы и прогулка вокруг пруда под аккомпанемент комариного звона. В этом было какое-то ни с чем не сравнимое совершенство, отчасти связанное с тем, что, казалось, оно обещало большее. Теперь она знает, что это и было мгновением счастья. Единственным опытом счастья в ее жизни.“

„Павиан стал на четвереньки и хрипло залаял. Его гнев был удовлетворён смертью коня, и он уже хотел спешить за своей целебной травой, но, случайно взглянув на девушку, остановился. Ему вспомнилась молодая негритянка, которую он поймал недавно одну в лесу, и те стоны и плач, что вылетали из её губ в то время, как он бесстыдно тешился её телом.
И по-звериному острое желание владеть этой девушкой в красной одежде и услышать её мольбы внезапно загорелось в его мозгу и лёгкой дрожью сотрясло уродливое тело.“

„У меня здесь страшный парадокс — как пиит, я просто не могу не быть ленивым и неаккуратным, это моя суть — всё разбросать, забыть, не сделать, не заметить, опоздать, нажраться в неподходящий момент… Пииты — они такие, дикие индивидуалисты, не захотела левая пятка — и хоть трава не расти! Но музыкант себе этого категорически позволить не может, а я ведь ещё и музыкант! Тем паче — музыкант группы, группа — это высокотехнологическое производство, это нейрохирургия.“

„Над срединою ущелья нависла громадная глыба, ежеминутно угрожавшая обрушиться вниз. Подножья скал обросли эвфорбами и алоэ, дававшими немного тени. За исключением этой суровой растительности не было другой. Ни деревца, ни травки. Лишь в одном месте котловины виднелось два-три жалких куста, немного тощей травы и несколько кустов верблюжьего терновника, на ветвях которого раскачивались, точно длинные кошельки, гнёзда птиц-ткачей.“

„Но что такое искусство? Понятия об искусстве так же условны, как понятия о добре и зле. Каждый век, каждая страна смотрят на добро и зло различно; что считается доблестью в одной стране, то в другой признается преступлением. К вопросу об искусстве, кроме этих различий времени и места, примешивается ещё бесконечное разнообразие индивидуальных вкусов. Во Франции, считающей себя самой культурной страной мира, до нынешнего столетия не понимали и не признавали Шекспира: таких примеров можно вспомнить много. И мне кажется, что нет такого бедняка, такого дикаря, в которых не вспыхивало бы подчас чувство красоты, только их художественное понимание иное. Весьма вероятно, что деревенские мужики, усевшиеся в тёплый весенний вечер на траве вокруг доморощенного балалаечника или гитариста, наслаждаются не менее профессоров консерватории, слушающих в душной зале фуги Баха.“

„Никто не кОсит траву забвения.“

„Грудь наша вдыхала положительно какой-то банный воздух. Пока мы шли лесом, ещё можно было кое-как терпеть, но когда достигли возвышенностей, на которых негры имеют обычай выжигать траву перед наступлением «массики», мне казалось, что вот-вот кто-нибудь из нас свалится. Стекловидная, чёрная земля была раскалена как под печки. В добавок ко всему, как обыкновенно в полуденное время, в воздухе не было ни малейшего движения; листья на деревьях висели неподвижно, эвфорбии, казалось, освобождались от своего оцепенения и таяли под палящими лучами солнца. Если бы не влажность воздуха, то никакое растение не вынесло бы этой страшной температуры, но для человека эта влажность делает зной ещё более невыносимым.“

„Брожу по кладбищу любви, обители обманутой надежды.
Здесь нет забвения травы и боль терзает как и прежде.
Здесь неспокойные сердца, покинутых, в страданьи бьются.
Сюда не раз придется мне на тризну памяти вернуться…“

„Хиротаро выпрямился и перечитал иероглифы, написанные его рукой на Валеркином теле. «Проснись… Будь снова другом моим, Уснувший в траве светлячок.»“

„Да, это легкомысленное и (на сей раз по крайней мере) бесталанное направление видим мы в стихотворении «Разговор», странно, однако, это какое-то спокойное отрицание древней жизни предков; странно, если говорить об этом серьёзно. Это указывает нам на обширную литературную теплицу, где искусственный жар выгоняет многие бледные растения, не говоря о том, что производит он много незначительной, пустой травы, мха и плесени; теплица губит растения, может быть, твёрдо и крепко в другом образе возникнувшие бы на родной почве, под открытым небом, на чистом воздухе. Не знаем, впрочем, погибло ли что в таланте автора, но во всяком случае его стихотворение «Разговор» произведение тепличное.“

„Летом 1913 года мой родной город Ростов-на-Дону был взбудоражен вестью о том, что на местном ипподроме известный авиатор Сергей Уточкин совершит головокружительный полет на аппарате тяжелее воздуха. С афиш, расклеенных на заборах, задорно улыбался спортсмен в кожаной куртке и летном шлеме. Художник изобразил рядом и диковинный аэроплан, напоминавший чем-то этажерку.
В назначенный для полетов воскресный день пестрые толпы людей и вереницы экипажей двинулись на городской ипподром, превращенный в летное поле. Там неумолчно гремел духовой оркестр, а возле празднично украшенного входа бойкие торговцы продавали мороженое и фруктовую воду.
Поскольку входной билет на ипподром был нам не по карману, мы с отцом, как и многие неимущие горожане, расположились на ближайшем холме, с нетерпением ожидая, когда аэроплан поднимется в воздух.
Звуки умолкшего оркестра сменились сердитым ревом мотора. Видно было, как быстро завертелся пропеллер и позади крылатой машины заколыхались волны травы. Любопытствующая публика шарахнулась в стороны.
Аэроплан, словно нехотя, тронулся с места и, покачиваясь, покатился по полю, все убыстряя свой бег. Затем он плавно оторвался от земли.
— Полетел, полетел! — раздались ликующие возгласы.“

„Город Астрахань принадлежит трем братьям; они сыновья родного брата главного хана, правящего в настоящее время татарами… Летом из-за жары они уходят к пределам России в поисках прохлады и травы. Зимой эти три брата проводят несколько месяцев в Астрахани, но летом они поступают так же, как и остальные татары. Город невелик и расположен на реке Волге; домов там мало, и они глинобитные, но город защищён низкой каменной стеной; видно, что совсем недавно в нем ещё были хорошие здания. Рассказывают, что в старые времена Астрахань была местом крупной торговли и те специи, которые отправлялись в Венецию из Таны [Азов], проходили через Астрахань.“

„Я наивно полагал, что выдвинув Медведева, Путин технично уйдет в тень, оставив себе все «наработанное», а там — хоть трава не расти. Но — нет, он зачем-то, при всей взрывоопасной ситуации, которую сам же и создал, при очевидной, мягко говоря, непопулярности, отчаянно цепляется за власть. Зачем? Я не понимаю. Я не понимаю, зачем России, вместо внятного политического курса, вместо внятного экономического курса, идея чучхе?!“

„Между деревьями в густой траве желтел донник, розовел клевер, яркими кровавыми каплями сверкал дикий мак; с неровных щербатых зубьев плетня во все стороны кудрявыми струями сбегал хмель, а в густом воздухе, точно кипела вода, густо гудели пчёлы.“

„Отправляться вверх по Неве было бы слишком тоскливо, да пожалуй у неё не было бы времени на такую долгую прогулку. Но Виктор не унывал. Нева была тотчас заменена Сестрорецком и качающаяся каюта — тряским вагоном. Сквозь стекла ресторана они смотрели, как дождь падал на белесое море, которое казалось светлее неба, но в сердце Виктора был такой же радостный ветер и трепетание, как и в тот счастливый день. Он даже искал искусственных аналогий, чтобы объяснить в благоприятную сторону все внешние явления; он говорил:
— Этот дождь похож на весенний: после него всё распускается, всё получает новую жизнь: листья, цветы, трава!
— Вы — ужасный фантазёр, Виктор. Откуда вы знаете, что это именно такой дождь, как вам хочется? А может быть, он — грибной и после него пойдут только мухоморы.
Виктор смутился, но не хотел сдаваться.
— Нет, это хороший дождь, а это вы злая, Елизавета Петровна; выдумали какие-то мухоморы.
— Ничего я не выдумываю. Это вы фантазируете насчет дождя, а просто — дождь, как дождь..“

„Под дубком зашуршала трава, и, резко хлопая на подъеме, взлетел выводок тетеревов — матка, молодой, второй, третий, седьмой. Люба скусила последний лепесток ромашки и пошла к Никите.
— Дурочка, — сказал он, — все равно не спрячешь.“

„Запах травы.

Травы и Кампании.

Зрение смазано.

Птицы поют. Отчего-то я убежден, что это дрозды.

И мне хорошо.

Я держу тебя за руку, зрение распыляется, но мне хорошо.

Так хорошо – больше нет ничего в моей жизни, что я не принимаю.

Вот я.

Полностью.

Со всем, что во мне не полно. Со всем, что изломано и растресканно моим невовлечением в жизнь –

каждым моментом, когда я не сделал или замолчал.

Или заленился.

Вот я, смотри! Существо с Древа Познания с устами горькими – сладость текилы.

Я любил вас

всегда.

Я просто был слишком трус, чтобы то знать.

Чтоб разрешить себе знать.

Разрешить
себе.

Уткнуться тебе в плечо.

Так хорошо, что вот так б и умереть.

И навсегда остаться нести запах эвкалипта и… перегара? Хер! Пусть перегара.

Остаться призраком, чтоб никогда уже не покинуть момент.

Остаться из ужаса, что вся остальная жизнь не будет и чуточкой от этих поющих дроздов, огоньков

и полной

абсолютной

предвечной свободы

от своей человечности.

Да!

За ловцов душ!

Виват.“

„Я только здесь понял, как я напрягался раньше, чтоб соответствовать статусу.
Я с четырех лет знал, что должен наклонять людей, чтоб их «господин барон» не звучало пустотно. Когда человек произносит такие слова, не веря в них, они унижают тебя.
Я с четырех лет знал, что должен наклонять людей и только в двадцать один понял, как это меня закрывало.
Как это напрягает – следить за подавлением человека.
Боже, я только в двадцать один прочувствовал, что всю жизнь напрягался, чтоб наклонять траву – что её наклонять, ты просто приходишь, зная, что именно тебе надо, и она уже.
Это вовсе не сложно – пригнуть травинку в ту сторону, в которую надо, здесь нет никаких struggles. God!“

„Люди полагают, что методы изменяются, инструменты… и люди, как всегда, идиоты.

Овца остается овцой. Пока она не превращается во что-то иное, пока она блеет, и жрет траву, а не мясо сородичей, пока на овце растет шерсть, тебе состригать её ножницами, и кормить эту овцу травой: не камнями, не мясом, не молоком.

Не методы и инструменты меняются в первую очередь.

Пастухи.

Пастух способный справиться с миллионом овец – не пастух, справляющийся с сотней.

Этих людей разделяет бездна сосредоточенности и твердости.

Бездна в умении доводить мысли, дела, структурирование себя до конца.“

„Святость, как красота - блик неуловимого мира - стая бабочек, взмывающая из-под ног. Мелькание золотистого, белого, серебристого, оранжевого, приправленное травой, зноем, стрекотом, длится пару мгновений, зато воспоминания греют годами. А поймайте хотя бы одну бабочку, и все великолепие скукожится в уродливое насекомое с выпученными глазами и толстым мохнатым тельцем. Назовите что-то святым, пустите к нему толпы, и оно умрет, оставив напоследок лишь пару пачкающихся пыльцой крыльев.“

„Слова - это сухая трава на заливных лугах эмоций.“

„Все женщины перед мужчинами покорны.
Непокорная в природе — лишь сорная трава!“

„Улыбайтесь вместе с цветами и зеленой травой. Улыбайтесь вместе с кустарниками, папоротниками и ветками. Крепите дружбу с соседями, собаками, кошками, коровами, людьми, деревьями, со всеми созданиями природы. Ваша жизнь станет прекрасной и изобильной.“

„Камень тверд в своем решеньи находиться на земле, быть ему травой укрытым на лице земли. Год от года отмирая прошлое укроет камень, порастет травой былое. Как бы не был камень тверд, на виду одна трава. Не споткнись о камень невзначай.“

„Нас смущает вид голой земли,
Нам прикрыть бы ее наготу -
Пусть весною травою прикроется,
А зимою не видна в снегу. Нас смущает вид голой правды,
Нам прикрыть бы ее наготу -
Зло скрываем мы мнимой полезностью,
Чтоб не сразу видеть беду.“

„Какие бы горы ни были, они ниже травы, которая растет на них.“

„Я сам британец (отец мой уроженец Йоркшира, мать — из Корнарвона),
но судьба занесла меня в прерии Среднего Запада Соединенных Штатов Америки, и там, среди
высоких трав, я вырос и научился строить.“

„Время быстротечно. Кажется, что только вчера мы были детьми, с беззаботностью бегали под летним солнцем и мечтали о будущем. Мгновение — и вот уже в зеркале на нас смотрят взрослые люди. Куда уходит время? И почему оно так неумолимо ускоряет свой бег?

Ощущение быстротечности жизни знакомо каждому. Дни сливаются в недели, недели — в месяцы, годы пролетают, словно кадры ускоренной съёмки. Мы успеваем лишь уловить отдельные моменты: детский смех, запах свежескошенной травы, тепло любимых рук. Но общая картина размывается, остается лишь чувство щемящей грусти и немой вопрос: «Неужели это всё?».

Возможно, дело в том, что с возрастом у нас появляется все больше обязанностей, забот, рутина затягивает, и мы просто перестаем замечать прекрасное. Мы спешим жить, стремимся к чему-то неуловимому, забывая останавливаться, чтобы просто подышать полной грудью и почувствовать вкус настоящего момента.

Ещё одна причина — наше восприятие времени. Для ребёнка, открывающего мир, каждый день наполнен яркими впечатлениями и открытиями. С годами же новизна исчезает, события становятся более предсказуемыми, и время начинает течь быстрее.

Как же справиться с этим ощущением быстротечности жизни? Во-первых, важно научиться жить «здесь и сейчас». Не цепляться за прошлое, не бояться будущего, а наслаждаться каждым мгновением, каждым вдохом, каждой встречей.

Во-вторых, важно наполнять свою жизнь смыслом. Найти дело, которое будет приносить радость, помогать другим людям, оставлять след в мире.

И, наконец, важно ценить время, проведенное с близкими людьми. Ведь именно любовь, дружба и тёплые отношения делают нашу жизнь полной и насыщенной.

Жизнь действительно коротка. Но в наших силах прожить её так, чтобы не было обидно за бесцельно прожитые годы. Наполняйте свою жизнь яркими красками, любите, творите, мечтайте и не забывайте о том, что у вас есть только одно «сейчас», чтобы быть счастливыми.“

„…у пруда я становился все меньше и меньше; всё больше и больше растворялся в темноте летней травы, пока не исчез совсем — в 32-х годах, что прошли с того дня и выбросили меня здесь и сейчас.“

„Это, наверное, бывает так, — думала она, — деревья спокойно спят всю зиму, и вдруг им начинает сниться сон. Им снится, что наступило лето, поля покрыты зеленой травой и волнующимися хлебами, а на розовых кустах сверкают только что распустившиеся цветы.
Пруды и канавы пестрят водяными лилиями, камни обвиты ползучими стебельками повилики, а всю землю в лесу закрывает дикий жасмин и анемоны. И вот, среди цветущих кустарников и зеленеющих полей деревья спят, видят себя обнаженными и начинают стыдиться своей наготы, как это часто бывает во сне с людьми. Лиственные деревья в смущении думают, что все смеются именно над ними. Осы жужжат как-то особенно насмешливо, вороны высмеивают их,
и все другие птицы хохочут и дразнятся. „Что же нам сделать, чтобы прикрыть себя?“ — думают в отчаянии деревья. Но ни на ветвях, ни на сучьях они не видят ни единого листочка, и их охватывает такое сильное беспокойство, что они просыпаются.
И, оглядываясь еще в полусне, они думают: „Славу Богу, это был только сон! Нигде не видно и следа лета. Хорошо, что мы не проспали!“ Но, присмотревшись лучше, они замечают, что лед на озере уже растаял, трава и подснежники пробиваются из-под земли, а под их собственной корой уже бродят живительные соки. „Хоть лето еще и не наступило, но все-таки пора вставать и приниматься за свое убранство!“ И вот березы торопятся выпустить на кончиках ветвей маленькие желтовато-зеленые клейкие листочки, а липы между тем покрываются зеленым цветом. Листья на ольхе выходят какими-то смятыми и недоделанными, словно маленькие уродцы, а на рябине, наоборот, они выбираются из почек уже во всей своей красе.“

„Он был, в некотором роде, величайшей утратой ее жизни.Его единственного ей не удалось сохранить из того, что она больше всего любила касаться, слушать и созерцать. Джон пребывал в далеких луговых просторах, обозначенный датами, заключенный в ящик, сокрытый травами, и после него ничего не сохранилось, кроме шелкового цилиндра, трости и приличного костюма в шкафу. А все остальное пожрала моль.“

„Биологическое разнообразие - это когда лошадь, коза и корова траву едят одинаково, а загрязняют окружающую среду по-разному.“