Цитаты о деревня

„Моя жизнь по сути — сказка. Жил-был бедный парень из деревни, спал на полу — не было кровати, не знал, что такое телевизор и холодильник. Ну, кем я мог стать у себя дома? Разве что коров пасти. Однако у меня была мечта — и я не сдавался, пока она не осуществилась. Главное — верить и не опускать руки, а всё остальное получится.“

„Любимец деревни — враг добродетели.“

„Все хорошее в моей голове возникает в деревне. У меня есть квартира в Берлине, но порой Берлин меня изнуряет. Так что я часто живу в своей деревне, севернее, между Шверином и Висмаром. Многие мои друзья, которые здесь с нами в туре, тоже живут там. Моего отца уже давно нет. Но моя мать живет там. Моя дочь Нелле со своим сыном, малышом Фритцем, часто там бывает. Все мы — большая семья. Я рыбачу. Охочусь. Смотрю, не отрываясь, на озеро. Ночами я сплю в лесу и прислушиваюсь. Я слушаю природу. То, что ты слышишь в лесу, – восхитительно. Это — звуки неописуемой красоты. Я ненавижу шум. Я ненавижу болтовню. Я выставляю себя напоказ, и это напоминает чистый мазохизм. После этого мне нужно себя защитить. Шум сводит с ума. Из-за него умирают.“

„Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».“

„Якобсон и Богатырев поехали в поля, то есть отправились в фольклорную экспедицию. Идут по деревне. Видят — бабка корову доит. Решили они узнать, окает она или акает, и спрашивают у нее, показывая на корову: — Бабка, что это у тебя? — Это? — отвечает бабка невозмутимо — Лёв!!!“

„Деревня – боль и страдание мира, чье вечное бремя – нужда, нищенство и горечь, а страдальческая жизнь ее сыновей – нескончаемое сражение, бескрайняя Голгофа…
Вас зовет та деревня, у которой море боли и гора страданий.“

„В каждой деревне есть светоч — учитель и огнетушитель — священник“

„Истекший год был годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства. Перелом этот шел и продолжает идти под знаком решительного наступления социализма на капиталистические элементы города и деревни.»“

„Я понимаю, что в нашей стране и у наших людей нет особых традиций самоуправления. Это, кстати, самый распространенный аргумент тех, кто говорит, что это не нужно или не получится. Да, это правда, опыт небольшой. Но разве это причина, чтобы ничего не делать? Мы живем не в семнадцатом веке, когда Рязань казалась другой планетой и непонятно было, как ею управлять. Есть опыт других стран, он доступен, результаты понятны. Не надо мерить людей по себе. Если вам в Москве все равно, что происходит в деревне на Урале, то людям, которые живут в этой деревне, не все равно. И они точно знают, как им лучше. Возьмем нашумевшую историю в Сагре, когда из деревни выгнали цыгана, который торговал наркотиками, а потом туда приехала целая банда кавказцев и устроила бойню. Если бы у них был свой шериф, то до этого бы просто не дошло. А теперь жители, которые не получили помощи от милиции и встали на защиту своих семей, обвиняются в преступлении. Это очевидные вещи, я всегда был их сторонником, а в Кировской области получил хорошую возможность убедиться, что люди этого хотят и сами прекрасно справятся. У нас и при царизме, и при советской власти было, и сейчас никуда не делось такое отношение: есть государство, еще есть какая-то большая власть, а все остальные — это крепостные, которые живут для этого государства и для этой власти. О какой модернизации можно говорить, когда мы в самых основных вопросах живем по понятиям, которые устарели 100 лет назад. Все должно быть наоборот. Власть должна быть для людей, а там, где это возможно, то есть практически везде, сами люди и должны быть властью.“

„Когда мы читаем книгу, глаза устают и, чтобы дать им отдохнуть, мы разглядываем картинки. Рисунок помогает представить описанное словами. Рассказ оживает благодаря рисунку, и не может быть рисунка отдельно от рассказа. Так я думал. Но, оказалось, был не прав. Два года назад, находясь в Венеции в качестве посла нашего падишаха, я увидел там работы итальянских мастеров. Не зная, какие сюжеты они иллюстрируют, я старался понять суть нарисованного. Однажды я увидел рисунок на стене дворца и застыл, потрясённый. Это было изображение человека, просто человека, такого же, как я. Гяур, конечно, не из наших. <…> Рисунок отображал всё то, что было важного в жизни: панорама поместья, видневшегося из открытого окна, деревня и лес, который казался живым благодаря оттенкам сочных красок. На столе перед человеком — часы, книги, ручки, карта, компас, коробки с золотыми монетами, прочие предметы непонятного мне назначения, которые я видел и на других рисунках. И, наконец, рядом с отцом — прекрасная, как сон, дочь. Я понял, что этот рисунок и есть рассказ.“

„…Нынешняя политика партии в деревне есть не продолжение старой политики, а поворот от старой политики ограничения (и вытеснения) капиталистических элементов деревни к новой политике ликвидации кулачества, как класса.“

„Арена исторических действий становится необозримо великой, а земной шар — обидно малым. Чугунные полосы рельс и проволока телеграфа одели весь земной шар в искусственную сеть, точно школьный глобус.
Деревней был мир до нашествия капитала. И вот пришел капитал и опустошил резервуары деревни, эти питомники национального тупоумия, и туго набил человеческим мясом и человеческим мозгом каменные сундуки городов. Через все препятствия, он физически сблизил народы земли, и на основе их материального общения повел работу их духовной ассимиляции. Он разворошил до дна старые культуры и беспощадно растворил в своём рыночном космополитизме те комбинации косности и лени, которые считались раз навсегда сложившимися национальными характерами.“

„Благодаря телевидению мир стал большой деревней, а изрядная часть передач возрождает деревенские сплетни.“

„… Замлела я вся, бабы! Это же он в первый раз мне по-человечески в любви признался. Схватила я его на руки вместе с бревном! Иду по улице! Его целую! Бревно целую! А бабы из окон повылупливались — завидывают! А как на поле ромашковое вышли, гляжу — Нинка своего на закорках тащит. Тамарка своего батогами гонить. Даже Федотовна старика своего на тележке прёть! И все целуются — обнимаются! Мужики ромашки рвут и в бошки себе втыкивают! А ночью такой визг по деревне стоял — соловьи заслушались, собаки на луну завыли, петухи утро проспали, а в коровах молоко прокисло. Вот оно что любовь!“

„В Африке хорошо видно, что разница между деревней, где люди едят, и деревней, где люди голодают, определяется государством. В одной государство работает, в другой — нет. Вот почему меня очень тревожат люди, которые говорят о том, что государство — это враг. Они не понимают его фундаментальной роли.“

„Самые чудовищные преступления на планете совершаются не теми людьми, кто восстает против правил, а теми, кто им следует. Именно те люди, кто следует правилам, сбрасывают бомбы и вырезают деревни.“

„В газете «Ecler» Мережковский называл меня хамом, называла меня Гиппиус альфонсом, за то, что когда-то я, пришедший из деревни, имел право носить валенки.
— Что это на Вас за гетры?“

„А вы знаете, кто хоть раз в жизни поймал ерша или видел осенью перелётных дроздов, как они в ясные, прохладные дни носятся стаями над деревней, тот уже не городской житель, и его до самой смерти будет потягивать на волю.“

„Ничто так не старит женщину, как жизнь в деревне.“

„Живу в большом городе и чувствую себя как в деревне – все узнают. Хожу, со всеми здороваюсь. Не могу отказать в автографе или просьбе сфотографироваться со мной. Мне это не мешает. Я знал, на что шел, когда мордой в телевизор тыкался.“

„В деревне нет никакого нового года, а есть лишь продолжение старого. Деревенское время, в отличие от городского, не разноцветные обрывки из разных мест понадерганные и связанные узелками новогоднего шоу по телевизору, а бесконечная, низачтонеразрывная нить, на которой, как на елочной гирлянде, висит все — и валенки, сохнущие у печки, и сама печка, и мокрые насквозь обледенелые детские рукавички, и летние ситцевые сарафаны, и зимние овчинные тулупы, и засыпанная снегом собачья будка, и собака вместе с ее брехней, и две сороки на крыше сарая, и стог свежескошенного сена, и сугроб, и дом с трубой, и дым из трубы, и крестины, и именины, и поминки, и сто пятьдесят без всякого повода, и даже сверчок, который теперь трещит в ласковом тепле нагретой печки, а летом звенел кузнечиком и следующей зимой снова будет сверчком.“

„Насколько нужен для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях, — крепкий личный собственник, насколько он является преградой для развития революционного движения, — видно из трудов последнего съезда социалистов революционеров, бывшего в Лондоне в сентябре настоящего года. Вот то, между прочим, что он постановил: «Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех Правительства в этом направлении наносит ущерб делу революции.»“

„Вы можете петь басом, баритоном, тенором, готовились петь в опере, почему же именно такой репертуар у вас… простенький?
— Повторяю: потому что я человек деревенский. Я родился в деревне, а для деревни опера была чем-то непонятным. Когда по радио выступал какой-нибудь оперный певец, бабушка сразу выключала его. Народу нужна простая, хорошая, красивая песня. Украинские народные песни очень красивые, они ближе к народу, к человеку. А оперное искусство оно ведь не для всех, оно элитарное. Оно мне нравится до сих пор, но мне хочется быть ближе к народу. Как-то я пробовал включить в репертуар джазовые композиции. И отчётливо почувствовал, что залу это не понравилось. Люди кричали: «Давай «Колодец» уже!»“

„Он был гостеприимен, как магнат. Хлебосольство у него доходило до страсти. Стоило ему поселиться в деревне, и он тотчас же приглашал к себе кучу гостей. <…“

„Таковы они, женщины, и их глобальный проект, по сравнению с которым загрязнение окружающей среды и мир во всём мире просто пустяк, — замужество. Этого хотят они все. Женщины и замужество — это отличное сочетание, особенно в деревне, где так мало развлечений и они быстро приедаются.“

„Я работал в деревне и жил с мужиками.“

„Мне нравится жить в деревне, и, когда я дома, мои будни ничем не отличаются от жизни моих друзей.“

„В городской квартире уют создать непросто — один для этого расставляет по всем комнатам фарфоровые статуэтки пионеров, балерин и писателей, купленные на блошином рынке; другой в художественном беспорядке разбрасывает умные книги у себя на письменном столе, да еще и в каждую вставит по пять закладок; третий перед духовкой, в которой румянится дюжина куриных голеней из супермаркета, ставит кресло, закуривает трубку и заставляет лежать у своих ног на синтетическом коврике комнатную собаку размером с кошку; четвертый… Впрочем, всё это в городе. В деревне, для того чтобы создать уют, достаточно затопить печку или ранней весной вырастить на подоконнике огурцы, покрытые нежной молочной щетиной.“

„Безделие; самая зияющая пустота, самый опустошающий крест. Поэтому я — может быть — не люблю деревни и счастливой любви.“

„Русская женщина всегда одинакова: и в городе, и в деревне она что-то вечно ищет, какую-то потерянную булавку, и никак не может умолчать, что находка этой булавки может спасти мир.“

„— Вы ощущаете сегодня Россию уставшей или, наоборот, страной пробудившейся, способной на некоторый прорыв в будущее?
— Вы спрашиваете меня, поэтому я отвечаю совершенно субъективно. Нет, это страна, которая в будущее не ориентирована. Все, что будет происходить, произойдет, как бы сказать, невольно и в сильной степени противу желания людей. Будет продиктовано не столько видением, концепцией, не говоря уж о диалоге с миром, сколько необходимостью. Повседневной жизнью. У России была возможность стать чем-то иным в этом столетии. Была бы возможность — если бы революция 17-го произошла на тридцать лет позже, если бы индустриализация, начавшаяся на рубеже веков, получила развитие и некая широкая промышленная база с коммуникациями и всеми прочими делами была бы унаследована новой политической системой. Но этого не произошло. Дело в том, что видение общества, жертвами которого оказались жители Европы и России и особенности. Основание этого видения, этой концепции социалистической заложили люди типа Гегеля, типа Маркса, и это были городские умы, городские мальчики. И когда они говорили об обществе, они видели не все общество, они видели город. Когда они говорили о прогрессивных силах в обществе, они имели в виду пролетариат. О консервативных — деревню. Но делить общество на прогрессивные и консервативные силы для социального реформатора, для социального мыслителя просто преступно. Глупо. Нельзя устанавливать иерархию между людьми. В результате возникла довольно диковинная ситуация — не только в России, уверяю вас, — возникла совершенно замечательная пирамида общества, на основание которой никто не обращал внимания. И кончилось тем, чем это кончилось, — в России прежде всего пирамида осела.“

„В газете «Ecler» Мережковский называл меня хамом, называла меня Гиппиус альфонсом, за то, что когда-то я, пришедший из деревни, имел право носить валенки.
— Что это на Вас за гетры?“

„Проблема не в народе, а в ваших руководителях. Коммунизм — маска, натянутая на прежнее лицо России. Ваш Сталин — царь, Политбюро — бояре и аристократы, алчные и эгоистичные, ваши партийные кадры — чиновники, те же, что при Петре и Николае. Та же пресловутая российская автократия, вечная нестабильность, ксенофобия, абсолютная неспособность разумно управлять государством, террор вместо консенсуса и настоящей власти, наглая коррупция, только принявшая другие формы, некомпетентность и пьянство. Прочтите переписку Курбского с Иваном Грозным, прочтите Карамзина, Кюстина. Основной признак вашей истории никогда не изменить: унижение, из поколения в поколение, от отца к сыну. Испокон века, и особенно с эпохи монгольского ига, все вас унижают, и политика вашего правительства состоит не в том, чтобы бороться с униженностью и ее причинами, а в том, чтобы спрятать ее от остального мира. Петербург Петра не что иное, как потемкинская деревня, не окно, прорубленное в Европу, а театральная декорация, установленная, чтобы спрятать от Запада нищету и грязь. Но унижать можно лишь тех, кто терпит унижение; и лишь униженные способны унижать других. Униженные тысяча девятьсот семнадцатого, от Сталина до мужика, навязывают свой страх и унижение другим. Потому что в этой стране униженных царь, какой бы властью он ни обладал, беспомощен, его воля тонет в болотах и топях его администрации. Перед царем все кланяются, а за его спиной воруют и плетут заговоры, все льстят начальству и вытирают ноги о подчиненных, у всех рабское мышление, ваше общество сверху донизу пропитано рабским духом, главный раб — это царь, который не может ничего сделать с трусостью и униженностью своего рабского народа и от бессилия убивает, терроризирует и унижает его еще больше. И каждый раз, когда в вашей истории возникает переломный момент, реальный шанс разорвать порочный круг, чтобы создать новую историю, вы его упускаете: и перед свободой, вашей свободой семнадцатого года, о которой вы говорили, все — и народ, и вожди — отступают и возвращаются к уже выработанным рефлексам.

Но такая уж вещь прошлое - если вцепилось однажды зубами в вашу плоть, больше не отпустит.

The truth is great, and shall prevail, When none cares whether it prevail or not.

Опять наступила ночь, третья в этой каменной вечности. Опять я блуждал среди зарослей и осыпающихся скал своих мыслей.

Вот почему я плакал, я больше ничего не понимал и хотел быть один, чтобы ничего не понимать и дальше.“

„В газете «Ecler» Мережковский называл меня хамом, называла меня Гиппиус альфонсом, за то, что когда-то я, пришедший из деревни, имел право носить валенки.
— Что это на Вас за гетры?“

„Итак, я был в Абиссинии, сидел на горном плато Тигре, курил трубку возле походного шатра и мог вволю наслаждаться видами амб. Похожие на кактусы молочаи горели как золотые канделябры в лучах заходящего солнца; рядом с палаткой стояла группа кедров напоминавших ивы. Из соседней деревни доносились песни, не очень приятные для европейского слуха. Там, вероятно, был какой-то праздник. Не потому ли задержался мой проводник и носильщик абиссинец Фёдор? Он отправился раздобыть для меня в деревне чего-нибудь съестного на ужин.“

„Вся моя жизнь была целым рядом балов, и в этом заключается трагизм моего существования. Я любил деревню, чтение, охоту, любил тихую семейную жизнь, а между тем весь свой век провёл в свете, сначала в угоду своим родителям, потом в угоду жене. Я всегда думал, что человек родится с весьма определёнными вкусами и со всеми задатками своего будущего характера. Задача его заключается именно в том, чтобы осуществить этот характер; всё зло происходит оттого, что обстоятельства ставят иногда преграды для такого существования. И я начал припоминать все мои дурные поступки, все те поступки, которые нéкогда тревожили мою совесть. Оказалось, что все они произошли от несогласия моего характера с той жизнью, которую я вёл.“

„Перед отъездом из Европы в Америку я вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь», как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию… С того дня я ещё больше влюбился в коммунистическое строительство.“

„Трудно найти деревню, где бы не было жертвы беспечности родителей; калеки, слепые, глухие и всякие увечные и юродивые, служащие обыкновенно предметом грубых насмешек и даже общего презрения, - в деревнях сплошь да рядом! Притом между крестьянскими детьми нередко встречаются нежные натуры, которые если и выдерживают детство, зато сохраняют во всем существе своем пагубные следы его надолго - на всю жизнь.“

„Возница вез Гордона мимо разрушенных деревень. Часть их была покинута жителями.
В других люди ютились в погребах глубоко под землею. Такие деревни представляли груды мусора и щебня, которые тянулись так же в линию, как когда-то дома.“

„Не могу жить в деревне. Но бывать там люблю — сердце обжигает.“

„Я знаю по себе, что содержать хозяйство в деревне — колоссальный труд. И в деревне деньги доставались тяжело. Моя семья знала цену деньгам и никогда не разбрасывалась ими. Даже когда мы уже жили в хорошей квартире, в достатке, все равно всегда умели считать деньги и всегда планировали расходы.“

„Первая скрипка на деревне.“

„В любом маленьком городке или деревне мог ужиться только один“

„У вас красивый и сильный голос. Где вы учились петь? И сколько сырых яиц нужно выпивать ежедневно, чтобы заполучить такой голос?
— Ну что я могу сказать: голос у меня действительно хороший. Правда, яйца не имеют к этому никакого отношения. Я вам так скажу: если голоса нет, так хоть ведро яиц каждый день выпивай — не поможет. Учился я во многих заведениях — и в консерватории, и в музыкальном училище. Но, в основном, моя «вокальная» школа пришла ко мне еще из моего деревенского детства: в моей семье все очень хорошо пели, впрочем, почти все украинцы поют замечательно. Мой дед пел в духовном хоре, он и был моим первым учителем вокала. Когда я вырос, уехал учиться в Киев. Однажды приехал в гости в деревню и стал петь своей семье, что называется, по-консерваторски, этаким классическим оперным манером. И моя бабушка-хохлушка мне говорит: «Господи Боже ж мой! Сынок, будь ласкив, покажь мене того дурня, який тобе так спевати научил!»“

„В Нахалале 1950-х годов прийти в школу в очках было все равно что принести табличку с надписью: «Идеи сионизма провалились». Когда мы переехали из деревни в город моего отца, Иерусалим, отец сказал: «Все будет в порядке, потому что в Иерусалиме все такие же слепые».“

„С советских времен у нас принято сетовать на трудности сельской жизни, на исчезновение «бесперспективных» деревень. Считаю бесперспективным возрождать село ради самого села, без экономического обоснования. Дело в том, что сегодня точками роста АПК становятся не деревни или хутора, а благоустроенные райцентры.“

„С такими богатыми вокальными данными вы могли бы сделать превосходную оперную карьеру. Почему вы выбрали эстраду, не любите оперу?
— Я очень люблю оперу. Но я вырос в украинской деревне, там оперу не знали. Воспитывался на народных песнях. И я их чувствую, могу работать со словом. В опере же нужно постоянно «держать звук», что сложно. Пожалуй, только Шаляпин мог петь в опере с душой. Но как Шаляпин, я не смогу! (Смеется).“

„Во деревня, а! Ну ты даёшь! Кто ж его посадит?! Он же памятник!“

„…Вышел месяц под деревья
Из-за старенькой реки,
Поздоровался с деревней
И не подал мне руки.“

„Я родился в украинской деревне, в Ровненской области. На Украине очень много хороших голосов! Не случайно Украина раньше была главным поставщиком певцов в оперные театры… Вот и я решил поехать учиться в Киев. Провожая меня, бабушка удивлялась: «Да на шо тоби учиться? Ты и так гарно спиваешь!»“

„Я сам помню, приехал в город, а они меня все колхозником, деревней называли.“

„Какая пора в жизни мужчины самая лучшая?
— Однозначно зрелые годы! Что такое молодость? Время бесконечных проблем — с учёбой, карьерой, жильём… Молодость пролетает в чаду суеты! Лишь с годами я научился замечать красоту мира, проживать каждое мгновение. Конечно, с большой теплотой вспоминаю детство, проведённое в деревне!“

„Родился в 1919 году в деревне Петрино бывшей Владимирской губернии в довольно зажиточной семье, то есть настолько зажиточной, что отец мог мне обеспечить массовую доставку книг сразу же, как только я смог себе твёрдо уяснить, что «А» — это «А», а «Б»“

„И если на следующий день будут поражены другие 10, 20, 50 центров, кто сможет еще удержать обезумевшее население от бегства в поля и деревни, чтобы спастись из городов, представляющих собой мишени для неприятельских ударов?“

„Отказать деревне в частной собственности — значит закрыть её уже навсегда.“

„Пятух у Женьки Попова был. как он пел, как он пел! вся деревня с им просыпалась… в полчятвёртого. Ведь знал, что заколють, а пел. Судьба-а-а…“

„Я бизнесмен Фома, из деревни Колыма.“

„Я раньше думал, что в пятьдесят лет скучно будет, что я старый стану. В пятьдесят я хотел принять сан священника — деревня, церквушечка. Но сейчас понимаю, что каждый возраст интересен. Как ты смотришь на женщину — даже в этом возраст проявляется.“

„Я уверен, что в какой-то момент мне придется остепениться, купить дом в какой-нибудь восточноевропейской деревне и кормить цыплят до конца своей жизни.“

„Я из деревни, свой, деревенский.“

„В наших условиях, если есть трудолюбие, желание — добиться успеха в жизни сегодня есть возможность независимо от того, где ты живешь, в какой… деревне, городке и в какой семье ты живешь — в богатой или многодетной“

„То ж были иные времена. Измена, бедствие, мор, холера, Чернь валила самопасом – Вся московская мерзость. Где-то валялся там под забором – Лаптем браги нахлебался. Как война – в Литву подался. Пьёт, грабит, деревни палит, Пока гетман им не ввалит И хвосты им не подсмалит.“

„От судьбы никуда не уйдешь. Бесполезно. Даже не трепыхайся.
<…>
У Женьки, эта, петух был. Ить как он пел, тоже, как он пел?! Вся деревня с им просыпалася… полчетвёртого. Ну и знал ведь, что заколют, а пел. Судьба!“

„Однажды, в далёком далёком королевстве жила маленькая девочка с золотыми волосами. Когда люди в деревне видели её, говорили:
— Ой, какая же она красивая!
И они показали ей прекрасный дом на планете Марс. И они сказали:
— Ты можешь остаться здесь навсегда.
И маленькая девочка ответила:
— О, а на Марсе жизнь совсем другая. Безопасная, чистая и красивая, но как …как туда попасть? Где поймать такси? На каком автобусе доехать правильно и как узнать что ты там, когда ты уже там?“

„— Доводится вам бывать в деревне, ходить босиком?
— К сожалению, только на даче. Когда приезжаю на дачу, захлопываю калитку и забываю, кто я и что я. Хожу босиком, в драных джинсах, не смотрюсь в зеркало — отдыхаю на природе. Я люблю запах весенней земли. Когда растает лед, начинает припекать солнце, от земли идет пар. Это запах моего детства…“

„Позже я для себя вывел такую формулу: в жизни есть две дороги. Одна — классное шоссе, автобан, пять полос с асфальтовым покрытием, с освещением, по нему можно даже пешком идти с удовольствием, отдыхая иногда в придорожных кафе. А в конце — красивые ажурные ворота, шикарные, золотые.
И есть другая дорога — наша, русская. В деревню Нижние Котлы. Вся разбитая, в рытвинах, ехать по ней невозможно, а идти — еще трудней. А в конце — калитка скособоченная, из горбыля сколоченная. И от человека зависит, какую дорогу выбирать. Всегда стоит выбор — ваш, мой, ее, его: идти, где удобно, или там, где тяжело. Главный вопрос в том, куда придешь. Человек всегда сам выбирает свой путь. Я выбрал не шоссе.“

„Виноват я перед тобой, милый Герцен, давно к тебе не писал, хотя часто вспоминал о тебе; но я всё это время провел в деревне, в совершенном уединении — а уединение производит во мне всякий раз невыразимую лень, которую на поэтическом языке называют тишиной, погружением в тишину и т. д.“

„Недавно я пил с подружкой и она говорит: «Чувствуешь, суп какой-то отстойный?». Я говорю: «Нет, нормальный суп». И она такая: «Нет, ты просто не понимаешь, у женщин больше вкусовых рецепторов, чем у мужчин, поэтому я могу понять, что этот суп отстойный, а ты нет».
Я подумал, это так низко — хвастаться перед другими врожденными преимуществами.
Типа как приехать в деревню и орать: «Эй, корова, посмотри-ка, что это у меня? Пальцы! Я могу брать предметы!»; «Эй, осьминог, что это у меня? Суставы!»; «Работник Макдональдса, что это у меня? Самоуважение!».“

„Мы с ним на разных концах, эта, деревни живем. Он на том, эта, конце никого не трогает, а я на этом…“

„Однажды жила была девушка, которая стала жить, как все…
И она стала жить в прекрасном доме и все любили её и она была очень очень счастлива.
Но люди в деревне были очень бедные и каждую ночь они пробирались в дом, где спала девочка и отрезали прядь её золотых волос и продавали их.
— Она даже не заметит, — говорили они.
В конце концов, она лишилась всех своих золотых волос. И люди сказали:
— О, она совсем не красивая.
И выгнали её из прекрасного дома, выгнали её на улицу. И она ушла и больше никогда не вернулась. А люди скоро снова проголодались и вернулись в прекрасный дом, но там никого не оказалось.“

„А в деревне… потому что им нечего делать… Знаете, что они делают? Они… они ходят друг другу в гости, заходят к тебе и пьют чай. Весь ***аный день.
Они проходят двенадцать миль чтобы прийти и попить чай. Потому что им нечего больше делать. А потом они делают… это какой-то вид местной вражды… Они находят всю еду в доме, и кладут напротив этого человека… и говорят: «Вот, ешь!» Потому… потому что если ты не устроишь хороший пир, о тебе будут распространять плохие слухи в деревне. И люди предлагают девятнадцать различных сортов картошки. Полотна ветчины. Моря ветчины. Такие, что откусив из середины кусочек — экономишь на покупке пончо. Кладут это все перед гостем и говорят: «Ешь, бля!»“

„Беляево-Богородское!
Ветер со всех концов.
Нерадостная, сиротская
Судьба у твоих скворцов.

Бульдозер в красной рубахе
Ровняет твои бугры,
И корчатся, как на плахе,
Сарайчики и дворы.

Потом по всему порядку,,
Рыча, как голодный зверь,
Срезает ножом посадку:
Рябину, берёзу, ель...

<…> А вдалеке,
За кранами,
Грибами вокруг холма
Панельные все, «слухмяные»
Растут близнецы дома...

И чёрт бы с нею, с деревней,
С грядками огурцов.
Но всё-таки жаль деревьев,
Всё-таки жаль скворцов...“

„Я воспитывался у бабушки в деревне, и, когда мама услышала [мат], она была в ужасе. И стала отучать меня от мата, причем так, что до 1996 года я вообще не употреблял такие слова. Но когда пришлось работать со строителями, все вспомнил.“

„34. Нам надо молодежь такая, чтобы она всего мира все собрались не где-либо, а в деревне, там, где нас встретят в этом деле разутыми.“

„2. А по всей деревне меня звали Паршек. Я был рожден матерью, а она меня так вот не бросала. Кроме тети Степаниды Григорьевны, она была замена, брать на руки, и туда его нести, где было доступно кому-либо на Паршека посмотреть. И у неё спросить: «А чье это было дитя?»“

„Надобно жить в деревне, чтоб иметь возможность прочитать хвалёную Клариссу. Я благословясь начала с предисловия переводчика и, увидя в нём уверение, что хотя первые 6 частей скучненьки, зато последние б в полной мере вознаградят терпение читателя, храбро принялась за дело. Читаю том, другой, третий, — наконец добралась до шестого, — скучно, мочи нет. Ну, думала я, теперь буду я награждена за труд. Что же? Читаю смерть Клар[иссы], смерть Ловласа, и конец. Каждый т[ом] заключал в себе 2 части, и я не заметила перехода от 6 скучных к 6 занимательным.“

„Булгарин поглупел до того от Видока, что уехал ранее обыкновенного в деревню. Но подл по прежнему. Он напечатал твою эпиграмму на Видока Фиглярина с своим именем не по глупости, как читатели думают, а дабы тебя замарать. Он представил её правительству, как пасквиль, и просил в удовлетворение свое позволения её напечатать. Ему позволили, как мне объявил цензор, похваля его благородный поступок, разумеется не зная, что эпиграмма писана не с его именем и что он поставил оное только из боязни, чтобы читатели сами не нашли её эпиграммою на него. Не желая, чтобы тебя считали пасквилянтом, человеком, делающим противузаконное, я подал в высшую Цензуру просьбу, чтобы позволили это стихотворение напечатать без ошибок, а тебя прошу оправдаться пред его величеством. Государю, тебя ласкающему, приятно будет найти тебя правым.“

„В это же время мы получили сведения о том, что П. А. Кропоткин уже в Петрограде. До сих пор в газетах писали об этом, но мы, крестьяне-анархисты, не слыша его мощного призыва к анархистам и конкретных указаний, руководствуясь которыми анархисты начали бы группироваться, и приводя в порядок разрозненные силы своего движения, занимая организованно свои революционно-боевые позиции в революции, мы не доверяли газетам. Теперь же мы получили газеты и письма из Петрограда, указывающие, что П. А. Кропоткин перенес в пути из Лондона в Россию болезнь, но доехал благополучно до самого сердца революции ― Петрограда. Нам сообщали, как его встретили социалисты, стоявшие у власти, во главе с А. Керенским. Радость в рядах нашей группы неописуемая. Собрали общее заседание группы, которое посвятили исключительно разбору предположений, что скажет нам старик Петр Алексеевич. И все пришли к одному выводу: Петр Алексеевич укажет конкретные пути для организации нашего движения в деревне. Он слишком чуток, от него не ускользнет теперешняя насущная потребность в наших силах для революционной деревни. Как истинный вождь анархизма, он не пропустит этого редкого в истории России случая, воспользуется своим идейным влиянием на анархистов и их группы и поспешит конкретно формулировать те положения революционного анархизма, которыми анархисты должны заняться в нашей революции.“

„Впрочем, приехавши в деревню вместе с братом и племянником, она скоро успокоилась. В доме точно произошли некоторые перемены: приживальщики и тунеядцы подверглись немедленному изгнанию; в числе их пострадали две старухи, одна — слепая, другая — разбитая параличом, да ещё дряхлый майор очаковских времен, которого, по причине его действительно замечательной жадности, кормили одним чёрным хлебом да чечевицей.“

„Волнует то, что с душами нашими происходит что-то непонятное — духовности в обществе становится всё меньше. Моё сердце болит от того, что земля наша страдает — не обрабатываются бескрайние поля, заброшены деревни… Перестали существовать многие гремевшие на всю страну сельхозпредприятия. Огромные площади, которые могут давать урожаи, пустуют и зарастают бурьяном — это же преступление. Имея такие богатства, питаемся непонятно чем. У нас необыкновенно хороший, добрый, отзывчивый и трудолюбивый народ, его нельзя развращать, ориентируя на пособие по безработице. Человек в здоровом обществе должен найти себя и максимально реализоваться в профессиональной сфере, работая на радость себе и людям. Сейчас люди в большинстве своём стали ориентироваться на деньги, а не на призвание, не на зов души и сердца — это плохо и меня очень беспокоит.“

„Я только что проиграл Вильневу. Он действительно экстраординарный, вы должны нанять его. В самом деле, Тедди, этот парень, какой-то особенный. Ты знаешь, я не слишком склонен хвалить кого бы то ни было, но ведь он никого не боится! Ему абсолютно наплевать на то, что рядом с ним, никому не известным мальчишкой из канадской деревни, — асы Формулы-1. Он сорвался с первой позиции — и только мы его и видели! А как он проходил повороты! С бешеным заносом, на сумасшедшей скорости и все же предельно точно. Словом, помяни мое слово, из этого канадца выйдет толк, не будь я Джеймс Хант.“

„Когда мы прибыли в деревню и расположились в комнате, то друг за другом стали заходить крестьяне, и каждый клал на стол что-то завернутое в бумагу, сперва перед воеводой, затем перед его женой. <…> В моем присутствии воевода развернул несколько бумажек, и в каждой было завернуто 10 копеек. Его супруге всегда давали половину. Теперь я понял, почему воевода в течение всей масленицы вместе с супругой ездил в гости по соседним деревням: он собирал привычные подарки.“

„Мы торопились, чтобы ещё днём приехать в город, и через деревни Берёзовку и Лодейку вечером около пяти часов счастливо прибыли в Красноярск. <…> Служивые живут здесь очень хорошо и большей частью зажиточно.“

„Но главная эволюция ждала А. Т. впереди. Окружающие его интеллигенты между водкой и очередным партсобранием втолковали ему наконец (после 50 лет это не дается легко), что судьба мужицкая ― часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Этот личный для А. Т. процесс прозрения совпал с хрущевским дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий поэт, оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим, сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз его деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын ― дитя глупой случайности для одних и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский ― это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед человеком, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч света, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира.»“

„По дороге к дому мы с сестрой проходили мимо запертых ворот. Не знаю, из озорства ли или по рассеянности постучала моя сестра в ворота или не стучала вовсе, а только погрозила кулаком. Дорога сворачивала влево, и в ста шагах начиналась деревня. Для нас это была совсем незнакомая деревня, но едва мы поравнялись с первым домом, как изо всех дверей высыпали люди и стали кивать нам, не то приветствуя, не то предостерегая нас. Они и сами были напуганы. Они ёжились от испуга и показывали пальцами на усадьбу, мимо которой мы прошли, и толковали про стук в ворота. Хозяева усадьбы подадут на вас жалобу, и сейчас же начнётся следствие. <…>
Я всё ещё рассчитывал, что меня, горожанина, с первых же слов выделят из этой крестьянской толпы и отпустят даже с почетом. Но судья вскочил в горницу раньше моего, и не успел я переступить порог, как он встретил меня словами: «Вот кого мне жаль.»“

„Городок был совсем крохотный — всего в три тысячи жителей, в огромном большинстве мещан и ремесленников. В иной крупной деревне народу больше. Да и жили-то в этом городишке как-то по-деревенски: домишки соломой крытые, бревенчатые, на задах огороды; по немощёным улицам утром и вечером пыль столбом от бредущих стад на недальний луг; размерная походка женщин с полными ведрами студеной воды на коромыслах. «Можно, тётенька, напиться?»“

„В. П. Катаев, считавший себя учеником Бунина, не ошибся, написав о «беспощадно зорких глазах» учителя. Бунин считал «Деревню» своей удачей. В начале 1917 года, когда он работал над корректурой повести для горьковского книжного издательства «Парус», в его дневнике появилась такая запись: «А «Деревня»“

„Создание высоких технологий, в особенности в сфере коммуникаций, превратило урбанистические центры мира в единую "глобальную деревню" информации. Мода, стандартизизованные одежда, пища, жильё, а также определённый образ мышления стали распространяться в развитых странах с неслыханной скоростью, так что могло показаться, что они с определённостью ведут человечество к унификации. Доиндустриальный мир был чрезвычайно богат культурными различиями, но не смог противиться "плавильному тиглю" урбанизации. Тем не менее, национализм не ослабел в этом космополитическом столпотворении, а фактически усилился.“

„До института. Я два года в полярной авиации работал. Это деревня Медведково, недалеко от Химок, по другую сторону канала Москва-Волга Химкинского водохранилища, на горе. Там, где у нас ещё в своё время была лётно-испытательная станция Миля, и там на моих глазах испытывался, скажем, Ми-Шестой и другие вертолёты Миля. И что же мне пришлось конкретно делать для Антарктиды? Я был знаком с лётчиком Виктором Серовым, и он сказал: «Будь добр, нарисуй мне на хвосте нашего северного полярного мишку, потому как Антарктида – это продолжение нашей Арктики.»“

„В любом маленьком городке или деревне мог ужиться только один [подонок, тут — алкоголик] : по какому-то необъяснимому закону человеческого общества двоим уже было тесно. Тут безобразничал Старый Билл, там Старый Чарли или Старый Тоуб. Истинное наказание для жителей, которые с отвращением терпели эти отребья как неизбежное зло. И по тому же закону, по которому на каждое небольшое поселение приходилось не более одного такого отщепенца, этот один-единственный был всегда.“

„Ну разумеется, преступление — не сбрасывать напалмовые бомбы на женщин, детей и стариков, а протестовать против этого. Преступно не уничтожение посевов — что обрекает миллионы на голодную смерть — а протест против этого. Не разрушение электростанций, лепрозориев, школ и плотин — а протест против этого. Не террор и пытки, применяемые «частями специального назначения» в Южном Вьетнаме — а протест против этого. Недемократичны не подавление свободного волеизъявления в Южном Вьетнаме, запрет газет, преследования буддистов — а протест против этого в «свободной» стране. Считается «дурным тоном» бросаться в политиков пудингом и творогом, а вовсе не принимать с официальным визитом тех политиков, по чьей вине стирают с лица земли целые деревни и бомбят города. Считается «дурным тоном» устраивать на вокзалах и уличных перекрестках дискуссии об угнетении вьетнамского народа, а вовсе не колонизировать целый народ под предлогом "борьбы с коммунизмом“

„Вот описание моего владения, поместья, вотчины, деревни или назови как хочешь. Проехав наш бывшей окружной городок, открывается довольно пространное поле, которое по временам года то серую единообразную представляет поверхность, то оную же покрытою редкою зеленостию, сквозь поблеклые остатки желтой жатвы проседающей. Тут видны на тощей пажити скитающиеся небольшие стада, поистине скитающиеся: ибо пасущиеся чрез целой день от утренней зари до вечерней, едва ли не тощи возвращаются во свое домовище. Сия серая поверхность поля, возделанная и утучненная, покрывается густою зеленостию, которая издали взору, бродящему по ней, представляет величественно распростертой ковер, какой очам всесильного явила юная Природа, на произведение любовию его воспаленная; и возрастая до совершенствования семени, зеленое былие желтеет. Зри, ― восстав, дух бури несется по поверхности нив, колеблет желтые злаки и оку очарованному Океан представляет белокурый, на коем зрение тем паче услаждается, что зрит тут наполнившуюся уже надежду возделателя и совершившуюся благодать Природы на его прокормление. Настал день жатвы. И се при востечении денного светила зрится в селитьбах мирная тревога. Селяне оставляют дома свои и вышед, яко сильное ополчение, из-за оград жилищ своих, распростираются по нивам своим, где согбенны до земли и в поте лица своего подсекают волнующуюся жатву; несут ее воедино и возводят из нее, да сохранится от стихий и непогоды, сии готического Зодчества здания, сии заостренные конусы, скоро разрушиться долженствующие на продолжение жития нашего или воскошенные на утешение житейских скорбей и печали. <...>
Где ростет дуб, клён, вяз, яблонник, буквица, ромен, клубника, там земля добра. Березник показывает убогую глину, а сосняк, можжевельник и молодиль сухую супесь; а тростник, мох, хвощ, осока мокрую землю и болотную.“

„Вообще мне хотелось бы проводить больше времени с друзьями. К сожалению, сейчас я могу себе это позволить крайне редко. Такова судьба почти всех профессиональных артистов. Но всё это стоит того, чтобы услышать где-нибудь в деревне, как крестьяне, работая на ферме, насвистывают песню, которая однажды родилась у тебя в голове“

„Есенин, обращаясь к старикам родителям, не без хвастовства говорит, что он, прежде шлепавший босиком по лужам, теперь щеголяет в цилиндре и лакированных башмаках. Правда, цилиндра я никогда не видал, хоть и верю, что это не образ «имажиниста», но реальность. Зато лакированные башмаки наблюдал воочию, также пестрый галстук и модный пиджак. Все это украшает светлого, хорошенького паренька, говорящего нараспев, рязанского Леля, Ивана-счастливца наших сказок. За сим следует неизбежное, ― то есть Шершеневич, чью ставку, «имажинизм», должен выручить талантливый, ох, какой талантливый, подпасок; диспуты, литературное озорство, словом, цилиндр, хотя бы и предполагаемый, растет и пожирает милую курчавую головку. Но, да позволено будет портретисту, пренебрегая живописью костюма, цилиндром, «имажинизмом» и хроникой московских скандалов, заняться лицом поэта. Сразу от скотоводства небесного мы переходим к земному, к быту трогательному и унылому, к хулиганству озорника на околице деревушки, к любви животной, простой, в простоте мудрой. Ах, как хорошо после Абиссинии или Версаля попасть прямо в Рязанскую. Есенин гордо, но и горестно называет себя «последним поэтом деревни.»“

„Старые мосты заменяют на новые, мост никому не нужен без его свойств. Хорошо, когда дождь расходуется, хуже, когда дождь копится в неудачном месте. "в деревне Гадюкино опять дожди".“

„«Я перечислил все это для того, чтобы можно было уяснить себе, насколько широко применяется железо, превосходящее больше, чем во сто раз, все прочие металлы;
металлисты ежедневно плавят его, занятые обработкой его, мастерские имеются почти в каждой деревне. Ведь это главный металл, служащий для удовлетворения многих, и притом самых важных нужд человека».“

„Девушка, выросшая в городском комфорте, никогда не сможет в полной мере постичь суровый труд деревенской жизни, где каждодневные физические нагрузки, простирающиеся на десятилетия, становятся неотъемлемой частью существования. Дни в деревне зачастую начинаются задолго до рассвета, когда жителей пробуждает пение петухов и мычание коров. Труд в саду от рассвета до заката не знает усталости: прополка грядок, окучивание, полив. Животные также требуют неотложного внимания: коровы и лошади нуждаются в кормлении, выпасе и уходе. Рубка дров для растопки печи и приготовления пищи становится повседневной обязанностью. В отличие от деревенских жителей, выросшие в городах люди зачастую не имеют опыта тяжёлого физического труда. Привыкнув к комфортному существованию, они склонны к развлечениям и праздному времяпрепровождению. По мере взросления они посещают модные рестораны и хвастаются материальными благами в социальных сетях, демонстрируя привилегированную жизнь, основанную на потреблении. Однако такая реальность является лишь поверхностным фасадом, за которым скрывается существенный разрыв между жизнью в городе и деревне. Пока городские жители наслаждаются плодами технологического прогресса и удобствами современной цивилизации, деревенские жители продолжают придерживаться уклада жизни, уходящего корнями в вековые традиции. Тяжёлая физическая работа в деревне не только впитывает в человека школу жизни, но и укрепляет его физическое здоровье и стойкость. Она воспитывает в людях трудолюбие, выносливость и уважение к природе. В условиях деревни каждый человек выполняет важную роль в поддержании общего благополучия, закладывая прочную основу для общинной жизни и социального единства. В противоположность этому, городской образ жизни зачастую поощряет индивидуализм и чрезмерное потребление. В суматохе современного мира люди теряют связь с природой и корнями, что приводит к растущему отчуждению и утрате чувства цели. Таким образом, разрыв между деревенской и городской жизнью отражает глубинное разделение в нашем обществе. В то время как жители деревни олицетворяют земную мудрость, стойкость и связь с природой, городские жители воплощают удобство, материальный достаток и социальную мобильность. И хотя оба образа жизни имеют свои преимущества и недостатки, важно ценить уникальный вклад каждого из них в общую человеческую цивилизацию.“

„Для меня мир — одна большая деревня.“

„Помню, было мне совсем мало годков, и дедушка в деревне дал мне горсть зерна, покормить кур. А я был очень маленький и, когда я вышел с зерном, то куры облепили меня с головой. Это мое первое яркое впечатление – как эти куры взлетали, кудахтали, клевали.“