Цитаты о тысяч

страница 4

„Я считаю себя абсолютно простым человеком. Мой образ жизни не менялся от того, что у меня было несколько сот тысяч, несколько миллионов… Или, как там сейчас считают, несколько миллиардов. Я всегда жил одинаково, на одном и том же уровне жизни по отношению к самому себе. Единственное, я смог теперь приобретать для своего комфорта более дорогие вещи. Вот и все.“

„Душу никогда не будут любить так, как плоть, в лучшем случае — будут восхвалять. Тысячами душ всегда любима плоть. Кто хоть раз обрек себя на вечную муку во имя одной души? Да если б кто и захотел — невозможно: идти на вечную муку из любви к душе — уже значит быть ангелом.“

„Если вы хотите достичь Всевышнего, служите человеку, ибо Всевышнее проявляется в человеке больше, чем в чем-либо другом… Пусть я буду осуждён родиться ещё и ещё раз, даже в виде собаки, только бы я мог быть полезен хотя бы единой душе… Я отдал бы двадцать тысяч тел таких, как моё, чтобы помочь одному человеку. Чудесно помогать хотя бы одному… О, Мать, не давай мне наслаждаться экстазами. Пусть я буду всегда в здравомыслии, чтобы иметь возможность быть более полезным миру.“

„Если у меня есть тысяча идей, и только одна из них оказывается плодотворной, я доволен.“

„Справедливо утверждение: всякая любовь — счастье, даже несчастливая. Справедливость этого выражения можно признать полностью, без всякой сентиментальности: понимая это как счастье любви в самом себе, которая в присущем ей праздничном волнении будто бы зажигает сто тысяч ярких свечей в затаённых уголках нашего существования, чей блеск яркими лучами озаряет всех нас изнутри. Потому люди с истинной душевной силой и глубиной знают о любви ещё до того, как полюбили, — подобно Эмилии Бронте.“

„Лучший дар, который мы получили от природы и который лишает нас всякого права жаловаться – это возможность сбежать. Природа назначила нам лишь один путь появления на свет, но указала нам тысячи способов, как уйти из жизни.“

„Нам совершенно не нужны ни «политики», ни «правительства», ни 99 % нашего законодательства. Наша система сегодня — несостоятельна. Она подобна дому, который был плохо построен на краю утеса… так как он неустойчив, он нуждается в сваях и опорных конструкциях для распределения давления на каждую сторону, чтобы дом стоял. Этот дом — это «монетарная/корпоративная система», а опоры — это законы. Истинная система не нуждается в законодательстве. Законы — это заплаты, не позволяющие этой несостоятельной системе развалиться окончательно. Вот почему каждый год по всему миру вводятся тысячи новых законов, для того, чтобы осуществлять контроль за поведением людей. Но это не действует, и не будет действовать.“

„За всем этим, несомненно, стоит такая простая и красивая идея, что когда – лет через десять, сто или тысячу – мы додумаемся до нее, то непременно спросим: а разве могло быть иначе?“

„Наличными у меня всего девять пенсов, но на счету в банке — тысяча фунтов — примерно так же соотносится искусство беседы с умением выражать свои мысли на бумаге.“

„Проблема не в народе, а в ваших руководителях. Коммунизм — маска, натянутая на прежнее лицо России. Ваш Сталин — царь, Политбюро — бояре и аристократы, алчные и эгоистичные, ваши партийные кадры — чиновники, те же, что при Петре и Николае. Та же пресловутая российская автократия, вечная нестабильность, ксенофобия, абсолютная неспособность разумно управлять государством, террор вместо консенсуса и настоящей власти, наглая коррупция, только принявшая другие формы, некомпетентность и пьянство. Прочтите переписку Курбского с Иваном Грозным, прочтите Карамзина, Кюстина. Основной признак вашей истории никогда не изменить: унижение, из поколения в поколение, от отца к сыну. Испокон века, и особенно с эпохи монгольского ига, все вас унижают, и политика вашего правительства состоит не в том, чтобы бороться с униженностью и ее причинами, а в том, чтобы спрятать ее от остального мира. Петербург Петра не что иное, как потемкинская деревня, не окно, прорубленное в Европу, а театральная декорация, установленная, чтобы спрятать от Запада нищету и грязь. Но унижать можно лишь тех, кто терпит унижение; и лишь униженные способны унижать других. Униженные тысяча девятьсот семнадцатого, от Сталина до мужика, навязывают свой страх и унижение другим. Потому что в этой стране униженных царь, какой бы властью он ни обладал, беспомощен, его воля тонет в болотах и топях его администрации. Перед царем все кланяются, а за его спиной воруют и плетут заговоры, все льстят начальству и вытирают ноги о подчиненных, у всех рабское мышление, ваше общество сверху донизу пропитано рабским духом, главный раб — это царь, который не может ничего сделать с трусостью и униженностью своего рабского народа и от бессилия убивает, терроризирует и унижает его еще больше. И каждый раз, когда в вашей истории возникает переломный момент, реальный шанс разорвать порочный круг, чтобы создать новую историю, вы его упускаете: и перед свободой, вашей свободой семнадцатого года, о которой вы говорили, все — и народ, и вожди — отступают и возвращаются к уже выработанным рефлексам.

Но такая уж вещь прошлое - если вцепилось однажды зубами в вашу плоть, больше не отпустит.

The truth is great, and shall prevail, When none cares whether it prevail or not.

Опять наступила ночь, третья в этой каменной вечности. Опять я блуждал среди зарослей и осыпающихся скал своих мыслей.

Вот почему я плакал, я больше ничего не понимал и хотел быть один, чтобы ничего не понимать и дальше.“

„Просто опубликовать программу на сайте, а я вас уверяю, что эти программы, вот она есть у Зюганова, у каких-то еще кандидатов. Их не читает ровно, их прочитало пять человек и уверена, что вы тоже сейчас не назовете ничего из этих программ. Поверьте, опубликовать программу на сайте стоит примерно заказать программу, секундочку, 150 тысяч рублей. Условно. И ты опубликуешь программу, выучишь пять каких-то лозунгов. Скажешь, вот моя программа экономическая на сайте. Я против лицемерия. Я против лицемерия и в этом тоже. Понимаете, именно поэтому такого простого действия здесь нет. Потому что моя задача в другом. Не опубликовать вам какую-то бумажку и выучить шесть умных слов, а создать эту программу вместе с моими избирателями.“

„У нас модель российская, она не может быть американской. Потому что нам на тысячу лет больше, потому что Россия в другом месте расположена и имеет другую историю. И не надо считать, что у нас должно быть так же, как их взаимоотношения между CNN и NBC: эти поют за демократов, а эти за республиканцев. Нет. У нас по-другому.“

„Книга была написана до того слащаво, что мухи садились на неё тысячами.“

„Я ведь живой, мне холоднее, чем вам, в тысячу раз. А если это надо, то пойду в любую погоду. Это мои друзья есть — воздух, вода и земля.“

„Покаместь висящая архитектура только показывается в ложах, балконах <…> Но если целые этажи повиснут, если перекинутся смелые арки, если целые массы вместо тяжелых колонн очутятся на сквозных чугунных подпорах, если дом обвесится снизу доверху балконами с узорными перилами, и от них висящие чугунные украшения в тысячах разнообразных видов облекут его своею легкою сетью, и он будет глядеть сквозь них, как сквозь прозрачный вуаль, когда эти чугунные сквозные украшения, обвитые около круглой, прекрасной башни, полетят вместе с нею на небо, ― какую легкость, какую эстетическую воздушность приобретут тогда дома наши.“

„Странно устроен человеческий мозг. Из впечатлений целого дня, из множества разнородных явлений и тысячи предметов, которые всюду попадаются на глаза, что-нибудь одно, часто даже не главное, а случайное, второстепенное, запоминается сильнее, чем всё остальное!“

„Каждый шаг который мы делаем — открывает перед нами тысячи новых дверей.“

„Могло бы теоретически начать вытаскивать [ситуацию] государство. Начать с того, чтобы реабилитировать крупный бизнес, сказать ему спасибо, наградить его, поощрить его, показать героические успехи, которые совершили десятки и сотни тысяч российских предпринимателей, сделать их настоящими героями нашего времени. Они этого более чем заслуживают. Могло бы это сделать государство? Легко! Сделает оно это? Нет, не сделает. Поэтому у нас полная гармония, абсолютно, взаимоотношения, достойные всех партнеров.“

„Гляжу в зеркало, вспоминаю сколько времени в жизни потратила, занимаясь своей внешностью, а счастья мне это все равно не принесло. Шикарные длинные волосы отрастила и тысячи истратила на средства для ухода.
Чтобы потом взять и обрезать.
Жизнь.“

„Рождение одного гения – это труд тысяч людей, точнее, всего общества. Следовательно, плоды его гениальности принадлежат всем.“

„Люди, видевшие в библиотеке в Ясной Поляне те четырнадцать тысяч томов, которые без конца испещрены пометками Толстого, знают его «невежество»! Только его универсально-анархический ум так же мало признавал суверенитет науки, как и суверенитет государства… Алданов тут прибавляет: «Сам Чехов, наверно, не прочитавший одной десятой книг, известных Толстому, прохаживался насчет его невежества». Алданов прав, ― «прохаживался.»“

„Тут ведь далеко не глупость. Речь идет о важном документе, да не по Сеньке шапка, — не по зубам этот текст, никто не может прочесть его сегодня. И текст, и карта копировались уже много раз: от поколения к поколению пытаются люди открыть тайну текста. Но расшифровать его не может никто. А речь в этом документе идет вовсе не о спрятанных сокровищах, а о древней письменности, до сих пор неизвестной миру. Такие же иероглифы начертаны на внутренней стороне каменного гроба, спрятанного глубоко в земле, многие тысячи лет тому назад. И даже если люди случайно найдут саркофаг, они не смогут прочесть письмена. Там столько интересного — там рассказана история мира, каким он был две тысячи лет назад и каким будет еще через две тысячи лет. Этот саркофаг спрятан в нашей земле людьми, пришедшими из Египта. Было так: шел караван верблюдов, его сопровождали воины и высшие их командиры, кроме того, с ними следовало множество рабов. Дойдя до наших краев, они остановились на долгий отдых, и однажды ночью рабы стали рыть глубокую яму. В яму был опущен таинственный груз — саркофаг, и яму быстро засыпали землей. Те, кто выполнял работу, были убиты, все до одного. Тайну эту окропили потоки невинной крови, тайна дожидается своего часа, чтобы быть раскрытой, разгаданной людьми, послание тысячелетней давности бесценно, оно принадлежит человечеству. Сегодня самые ученые из ученых, профессора из профессоров не расшифруют карту и не найдут саркофаг. Не пришло время.“

„Пиночет — диктатор. На его совести — тысячи убитых чилийцев и огромное количество репрессированных… Но Пиночет — уникальный диктатор. Он проводил очень важные либеральные экономические реформы. По сути, таких диктаторов больше в мире не существует. … Аугусто Пиночет свято верил в частную собственность и в конкуренцию, и при нём частные компании заняли достойное место в бизнесе, а экономика росла и при нём, и после него…“

„То, что может произойти с русским или чехом, меня абсолютно не интересует. Будут ли они живы или умрут с голоду, как скоты, — для меня это имеет значение только в том смысле, что лица, принадлежащие к этим национальностям, будут нам нужны в качестве рабов. Если десять тысяч русских женщин, которые роют нам траншеи, упадут на землю мёртвыми от усталости, мне это безразлично, важно, чтобы нужные нам траншеи были вырыты.“

„Мы вначале не считались с ценностью человеческого материала. С точки зрения интересов будущего об этом жалеть не приходится, но, учитывая недостаток у нас рабочих рук, в настоящее время приходится пожалеть о том, что военнопленные умирали сотнями тысяч от голода и истощения.“

„Философия и литература — это «Тысяча и одна ночь» Запада.“

„Сколько мы викурюємо в месяц? Где-то на 40 тысяч в месяц“

„Кутаясь в шаль, Маша дышала в открытую форточку и говорила, что всё это нестерпимо, что нужно уезжать, просто бежать из этого города и из этой страны, спасаться, что здесь вся жизнь ещё идёт по законам первобытного леса, звери должны всё время рычать, показывать всем и вся свою силу, жестокость, безжалостность, запугивать, забивать, загрызать, здесь всё время нужно доказывать, что ты сильнее, зверинее, что любая человечность здесь воспринимается как слабость, отступление, глупость, тупость, признание своего поражения, здесь даже с коляской ты никогда в жизни не перейдёшь улицу, даже на зебре, потому что тот, в машине, сильней, а ты слабее его, немощнее, беззащитнее, и тебя просто задавят, снесут, сметут, размажут по асфальту и тебя и твою коляску, что здесь идёт испокон веков пещерная, свирепая схватка за власть, то тайная, тихая, и тогда убивают потихоньку, из-за спины, вкрадчиво, то открытая, явная, и тогда в кровавое месиво затягиваются все, нигде тогда не спрятаться, не переждать, везде тебя достанет топор, булыжник, мандат, и вся страна только для этой схватки и живёт тысячу лет, и если кто забрался наверх, то для него те, кто внизу — никто, быдло, кал, лагерная пыль, и за то, чтобы остаться там у себя, в кресле, ещё хоть на день, хоть на минуту, они готовы, не моргнув глазом, перерезать глотку, сгноить, забить сапёрными лопатками полстраны, и всё это, разумеется, для нашего же блага, они ведь там все только и делают, что пекутся о благе отечества, и всё это благо отечества и вся эта любовь к человечеству — всё это только дубинки, чтобы перебить друг другу позвоночник, сначала сын отечества бьёт друга человечества обломком трубы по голове, потом друг человечества берёт сына отечества в заложники и расстреливает его под шум заведённого мотора на заднем дворе, потом снова сын отечества выпускает кишки другу человечества гусеницами, и так без конца, никакого предела этой крови не будет, они могут натянуть любой колпак — рай на небесех, рай на земле, власть народа, власть урода, парламент, демократия, конституция, федерация, национализация, приватизация, индексация — они любую мысль, любое понятие, любую идею оскопят, выхолостят, вытряхнут содержимое, как из мешка, набьют камнями, чтобы потяжелее было, и снова начнут махаться, долбить друг дружку, всё норовя по голове, побольнее, и куда пойти? — в церковь? — так у них и церковь такая же, не Богу, но кесарю, сам не напишешь донос, так на тебя донесут, поют осанну тирану, освящают грех, и чуть только кто попытается им напомнить о Христе, чуть только захочет внести хоть крупинку человеческого, так его сразу топором по голове, как отца Меня, всё из-под палки, всё, что плохо лежит, в карман, лучше вообще ничего не иметь, чем дрожать и ждать, что отнимут завтра, всё напоказ, куда ни ткни, всё лишь снаружи, всё обман, а внутри пустота, труха, как сварили когда-то ушат киселя, как засунули его в колодец, чтобы обмануть печенегов, вот мол, смотрите, нас голодом не заморишь, мы кисель из колодца черпаем, так с тех пор десять веков тот кисель и хлебают, всё никак расхлебать не могут, земли же согрешивши которей любо, казнить Бог смертью, ли гладом, ли наведеньем поганых, ли ведром, ли гусеницею, ли инеми казньми, аще ли покаявшеся будем, в нем же ны Бог велить жити, глаголеть бо пророком нам: «Обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем», — да аще сице створим, всех грех прощени будем: но мы на злое ъзращаемся, акы свинья в кале греховнемь присно каляющеся, и тако пребываем, посади цветы — вытопчут, поставь памятник — сбросят, дай деньги на больницу для всех — построит дачу один, живут в говне, пьянстве, скотстве, тьме, невежестве, месяцами зарплату не получают, детям сопли не утрут, но за какую-то японскую скалу удавятся, мол, наше, не замай, а что здесь их? — чьё всё это?“

„Дошло до того, что я как-то раз посмотрел на толпу зрителей, а там стояла тысяча Молков, парней и девушек, и у всех знаменитая прическа «молко-боб.»“

„Несокрушимость Белоруссии и белорусской национальной идеи засвидетельствовала тем временем Вторая мировая война. С 1941 по 1944 годы центральная Белоруссия (на которой действовала немецкая гражданская администрация во главе с В. Кубе) пережила мощный национальный подъём. Это совершенно озадачило большевиков и привело Москву в бешенство. С возвращением советов в Белоруссию сотни тысяч сознательных белорусов эмигрировали на Запад. После 2-й мировой войны, и особенно после смерти Сталина, вся белорусская власть была обсажена наиболее агрессивной и «белорусоедской» группой функционеров партии и НКВД – бывшими советскими партизанами… Партизанская власть просуществовала практически до 80-х годов и полностью оправдала надежды Москвы. Из среды этой власти и её преемников не вышло ни одного национал-коммуниста, всё живое белорусское затаптывалось, скрупулёзно, со знанием дела, с двойной энергией ренегатов.“

„«Наука есть игра, но игра не шуточная, игра в хорошо заточенные ножики… Если, к примеру, аккуратно разрезать какую-нибудь картинку на тысячу кусочков и перемешать, а потом попытаться сложить ее снова – это все равно что решить головоломку. В науке головоломку тебе задает не кто иной, как Господь. Он придумал и саму игру, и ее правила, которые к тому же ты можешь и не знать полностью. Тебе предоставляется угадать или определить на свой страх недостающую половину правил.“

„Титульный лист книги Аммиана издания Аккурзия (Аугсбург, 1533) 2. А так как, быть может, те, кто не жил в Риме и кому доведется читать мою книгу, удивятся, почему в случаях, когда мое повествование доходит до событий в Риме, речь идет только о волнениях, харчевнях и тому подобных низких предметах, то я вкратце изложу причины этого, никогда намеренно не уклоняясь от истины.
3. Когда впервые воздымался на свет Рим, которому суждено жить, пока будет существовать человечество, для его возвышения заключили союз вечного мира Доблесть и Счастье, которые обычно бывают разлучены, а если бы хотя бы одной из них не было налицо, то Рим не достиг бы вершины своего величия.
4. Со своего начала и до конца времени детства, то есть почти в течение 300 лет, римский народ выдерживал войны вокруг стен города. Затем, войдя в возраст, после многообразных невзгод на полях битв он перешел через Альпы и через морской пролив; а, став юношей и мужем, стяжал победные лавры и триумфы со всех стран, входящих в необъятный круг земной; склоняясь к старости и нередко одерживая победы одним своим именем, он обратился к более спокойной жизни.
5. Поэтому-то достославный город, согнув гордую выю диких народов и дав законы, основы свободы и вечные устои, словно добрый, разумный и богатый отец, предоставил управление своим имуществом Цезарям, как своим детям.
6. И хотя трибы давно бездействуют, центурии успокоились, нет борьбы из-за подачи голосов, и как бы вернулось спокойствие времен Нумы Помпилия, но по всем, сколько их ни есть, частям земли чтят Рим, как владыку и царя, и повсюду в чести и славе седина сената и имя римского народа.
7. Но этот великолепный блеск Рима умаляется преступным легкомыслием немногих, которые, не помышляя о том, где они родились, так словно им предоставлена полная свобода для пороков, впадают в заблуждения и разврат. По словам поэта Симонида, первое условие счастливой жизни — слава Отечества.
8. Некоторые из них, полагая, что они могут себя увековечить статуями, страстно добиваются их, словно в медных мертвых изображениях заключена награда более высокая, нежели заключенная в сознании за собой честной и благородной деятельности. Они хлопочут о позолоте этих статуй, почет, который впервые был присуждён Ацилию Глабриону, когда он силою оружия и своей умелостью победил царя Антиоха. А как прекрасно, пренебрегая этими мелочами, взбираться на вершину истинной славы по крутому и длинному пути, как сказал некогда аскрейский поэт (Гесиод), это показал Цензор Катон. Когда его однажды спросили, почему нет его статуи среди множества других, он сказал: «Я предпочитаю, чтобы разумные люди удивлялись, почему я этого не заслужил, чем чтобы они про себя с осуждением толковали о том, чем я это заслужил; это было бы много обиднее».
9. Другие, почитая высшее отличие в необычно высоких колесницах и великолепии одевания, потеют под тяжестью плащей, застегнутых на шее и прихваченных у пояса. Делая их из чрезвычайно тонкой материи, они дают им развиваться, откидывая их частыми движениями руки, особенно левой, чтобы просвечивали широкие бордюры и туника, вышитая изображениями различных звериных фигур.
10. Третьи, напуская на себя важность, преувеличенно хвалятся, когда их о том и не спрашивают, размерами своих поместий, умножая, например, ежегодные доходы со своих плодородных полей, раскинувшихся с самого востока и до крайнего запада; при этом они забывают, что предки их, благодаря которым достигло таких размеров римское государство, стяжали славу не богатствами, а жестокими войнами: ни в чем не отличаясь от простых солдат по имуществу, пище и одежде, доблестью сокрушали они всякое сопротивление.
11. Поэтому расходы на погребение Валерия Публиколы были покрыты в складчину; вдова Регула, оставшись без средств с детьми, жила на пособия от друзей ее мужа; дочери Сципиона из государственной казны было выдано приданое, так как знати было стыдно, что остается не замужем девушка во цвете лет из-за продолжительного отсутствия своего неимущего отца.
12. А теперь, если ты, как новый в Риме человек благородного сословия, явишься для утреннего приветствия к какому-нибудь богатому, а потому и зазнавшемуся человеку, то он примет тебя в первый раз с распростертыми объятиями, станет расспрашивать о том и сем и заставит тебя лгать ему. И удивишься ты, что человек столь высокого положения, которого ты никогда раньше не видел, оказывает тебе, человеку скромного состояния, такое изысканное внимание, так что, пожалуй, и пожалеешь, что ради такого преимущества на десять лет раньше не прибыл в Рим.
13. Но если ты, польщенный этой любезностью, сделаешь то же самое и на следующий день, то будешь ожидать, как незнакомый и нежданный посетитель, а твой вчерашний любезный хозяин будет долго соображать, кто ты и откуда явился. Если же ты, будучи наконец признан и принят в число друзей дома, будешь три года неизменно исполнять обязанность утреннего приветствия, а затем столько же времени будешь отсутствовать и вернешься опять к прежним отношениям, то тебя не спросят, где ты был и куда, несчастный, уезжал, и понапрасну будешь ты унижаться весь свой век, заискивая перед этой высокомерной дубиной.
14. Когда же начнутся приготовления к бесконечным зловредным пирам, устраиваемым время от времени, или раздача ежегодных спортул, то с большой опаской идет обсуждение того, следует ли пригласить кроме тех, для кого этот пир является ответной любезностью, также и чужого человека. И если, после тщательного обсуждения, решатся это сделать, то пригласят того, кто шатается у дверей возниц цирка, мастерски играет в кости или выдает себя за человека, знакомого с тай-нами науки чернокнижия.
15. А людей образованных и серьезных избегают как скучных и бесполезных; следует отметить и то, что номенклаторы обычно продают эти и другие подобные приглашения и, взяв деньги, позволяют участвовать в прибылях и пирах безродным проходимцам, пуская их со стороны.
16. Я не стану говорить об обжорстве за столом и разных излишествах, чтобы не затянуть своего изложения; но отмечу, что некоторые из знати носятся сломя голову по обширным площадям и мощеным улицам города, не думая об опасности, мчатся, как курьеры, волоча за собой толпы рабов, словно шайку разбойников, не оставляя дома даже и шута, как выразился комический поэт. Подражая им, и многие матроны мечутся по всему городу, пусть и с закрытым лицом и в носилках.
17. Как опытные полководцы ставят в первую линию густые ряды людей посильнее, за ними легковооруженных, далее стрелков, а позади всех вспомогательные войска, чтобы они могли прийти на помощь при необходимости: так и начальники подвижной праздной городской челяди, которых легко узнать по жезлу в правой руке, тщательно расставляют свою команду, и, словно по военному сигналу, выступает впереди экипажа вся ткацкая мастерская, к ней примыкает закопченная дымом кухонная прислуга, затем уже вперемешку всякие рабы, к которым присоединяется праздное простонародье из числа соседей, а позади всего — толпа евнухов всякого возраста, от стариков до детей с зеленоватыми, безобразно искаженными лицами. В какую сторону не пойдешь, наткнешься на толпы этих изуродованных людей, и проклянешь память Семирамиды, знаменитой древней царицы, которая впервые кастрировала юных отроков, совершая насилие над природой и отклоняя ее от предначертанного пути; между тем как природа, уже при самом рождении живого существа влагая зародыши семени, дает им как бы указание на пути продолжения рода.
18. При таких условиях даже немногие дома, прежде славные своим серьезным вниманием к наукам, погружены в забавы позорной праздности и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора — мастера потешных дел. Библиотеки заперты навечно, как гробницы, и сооружаются гидравлические органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения.
19. Дошли наконец до такого позора, что, когда не так давно из-за опасности недостатка продовольствия принимались меры для быстрой высылки из города чужестранцев, представители знания и науки, хотя число их было весьма незначительно, были немедленно изгнаны без всяких послаблений, но оставлены были прислужники мимических актрис и те, кто выдали себя за таковых на время; остались также три тысячи танцовщиц со своими музыкантами и таким же числом хормейстеров.
20. И в самом деле, куда ни кинешь взор, повсюду увидишь немало женщин с завитыми волосами в таком возрасте, что если бы они вышли замуж, то могли бы по своим годам быть матерями троих детей, а они до отвращения скользят ногами на подмостках в разнообразных фигурах, изображая бесчисленное множество сцен, которые сочинены в театральных пьесах.
21. Нет сомнения в том, что пока Рим был обиталищем всех доблестей, многие знатные люди старались удержать при себе, — как гомеровские лотофаги сладостью своих ягод — разными любезностями благородных чужеземцев.
22. А теперь мно-гие в своем надутом чванстве считают низким всякого, кто родился за пределами городских стен за исключением бездетных и холостых: просто невероятно, с какой изобретательностью ухаживают в Риме за людьми бездетными!
23. И так как у них в столице мира свирепствуют болезни, в борьбе с которыми оказывается бессильно всякое врачебное искусство, то придумали спасительное средство: не посещать заболевших друзей, а к прочим предосторожностям прибавилась еще одна, довольно действенная: рабов, которых посылают наведаться о состоянии здоровья пораженных болезнью зна-комых, не пускают домой, пока они не очистят тело в бане. Так боятся заразы, даже когда ее видели чужие глаза.
24. Но если их пригласят на свадьбу, где гостям раздают золото, то те же самые люди, соблюдающие такие предосторожности, готовы, даже если и плохо себя чувствуют, скакать хотя бы в Сполетий. Таковы нравы знати.
25. Что же касается людей низкого происхождения и бедняков, то одни проводят ночи в харчевнях, другие укрываются за завесами театров, которые впервые ввел Катул в свое эдильство, в подражание распущенным нравам. Кампании режутся в кости, втягивая с противным шумом воздух, с треском выпускают его через ноздри, или же — и это самое любимое занятие — с восхода солнца и до вечера, в хорошую погоду и в дождь обсуждают мелкие достоинства и недостатки коней и возниц.
26. Удивительное зрелище представляет собой эта несметная толпа, ожидающая в страстном возбуждении исхода состязания колесниц. При таком образе жизни Рима там не может происходить ничего достойного и важного.“

„Через тысячи или десятки тысяч лет исчезнут американцы, китайцы, русские. А американисты, китаисты, русисты останутся. Как остаются сейчас античники, хотя давно нет античности. Становитесь гуманитариями — не пропадете! Знание истории и культуры переживет их бытие.“

„Молчание может уколоть в ответ сильнее, чем тысячи мелких острых осколков слов, брошенных вслед.“

„Девушка смотрела в тебя, травянистыми глазами крича, что ужас – это не призраки из прошлого, но мертвые, которых тебе так нужно видеть в завтра.

Девушка кричала, что настоящий кошмар – это вот так годами, как все двуногие, отпихивать от себя жизнь, чтоб потом остаться двухмерным наброском на осыпающейся стене и молить тысячи лет создателя о воскрешении, надеясь, что в этот раз всё получится лучше и ты не останешься дурой, упорно старающейся не решать, не думать, не проживать.

Девушка кричала, что настоящий ад – это остаться немым, слепым, глухим в холодной пустоте непроисшествия.

Ад – это остаться только с собой на тысячи лет – снова и снова пересматривая всё, что ты от себя в трусости отпихнул.

Ад для людей – это остаться с собой без малейшей возможности врать.“

„Бойся, смертный, неправильных выборов.

Бойся оттолкнуть руку дающую, потому что никогда не знаешь заранее, когда развернется она к тебе с клеймом раскаленным отказа, и будешь брошен ты разлагаться сначала телом, а потом тысячи лет и духом – рисунком на мертвой стене в городе мертвых в темноте мертвой в обездвиженности, отчаянии и бессилии.

И бог больше никогда не услышит тебя.

И дьявол его до тебя не снизойдет.

И только на дне самом безумия, ты, столь ожидавший смерть, столь моливший о ней, и не заметишь, как тебя не станет.“

„Если ты урод, будь готов к тому, что мир вокруг тебя будет в десятки тысяч раз уродливее, чем ты.“

„Лучше сделать один шаг навстречу к новой жизни, чем тысячи по проторенной колее.“

„Проживание — это разница между дохлой фразой в учебнике истории: ""По дороге на Теночтитлан Кортес после нескольких вооруженных стычек заручился поддержкой тласкальцев"" и тем ужасом, когда горстка (сотни две) раненных, голодных, дезентерийных испанцев, отбив атаки, днями сидели в окружении нескольких тысяч тласкальцев на последних ресурсах, не сдаваясь, ставя тех в полнейший тупик — неужели боги?

Это та разница, что нужна, чтоб не зная результата (нет его еще), все равно делать. Несмотря на все сомнения, страх, неудачи, невезение — делать. Это обаяние невероятное, мастерство оратора, огонь, искренность, чтоб нищим на переговоры прийти и самое воинственное племя Мексики, от которого даже ацтеки натерпелись, своим союзником сделать. Такое, что, как Спарта, союзников не любило и верило — всё только дубиной решается, а если не дубиной, так стрелами, и в одиночку.“

„Есть множество копий Моны Лизы, но ежедневно тысячи людей выстраиваются в очередь, чтобы посмотреть оригинал».“

„Большинство растений прибегает к хитростям, комбинациям, к устройству снарядов и силков, которые в отношении механики, баллистики, воздухоплавания и наблюдений над насекомыми часто превосходят наблюдения и знания людей.Взгляните, например, на прелестный семенной котелок красного курослепника, на пять клапанов бользамина, на пять ударных капсулей герани и т. д. Эта добрая толстая головка построена с мудрым расчетом, достойным величайших похвал. Он, как известно, заключает в себе тысячи чрезвычайно мелких семян. Дело в том, чтобы разбросать эти семена как можно ловчее и как можно дальше.Если бы полость, заключающая их, лопалась или открывалась снизу, драгоценный черный порошок образовывал бы бесполезное пятно у подножья стебля. Но семена могут выходить лишь из отверстий, проколотых на верху оболочки. Достигнув зрелости, эта оболочка повисает на своей ножке и при малейшем движении словно кадит в воздухе и осеменяет большое пространство,
подражая точь-в-точь движению сеятеля.“

„Она всхлипнула и бросилась к темной лестнице. Зовя ее, он кинулся за ней, но, не догнав, споткнулся обо что-то. Она же ступала так уверенно, точно взбиралась по этому множеству ступеней уже тысячу раз, спеша сквозь тьму, виток за витком. Наконец она вышла на вершину и выглянула в маленькие амбразуры в потрескавшихся стенах. Балки, что поддерживали колокол, прогнили и рухнули; тяжелый колокол лежал на боку в куче мусора, как падаль.“

„Сниму одежду на меху.
Ведь только в одеянье этом
Вы можете с авторитетом
Молоть любую чепуху.
Но что ученому дано,
То черту не разрешено.
Снимает и встряхивает меховой плащ,из которого
вылетают моль, кузнечики и прочие насекомые.
Хор насекомых
С приездом, с приездом,
Старинный патрон:
Твоим появленьем
Наш рой привлечен.
Ты сеял нас редко
Числом небольшим,
И тысячью тысяч
Теперь мы кишим.
Таинственно скрытен
Лукавец и плут,
А вши прямодушно
Наружу ползут.
Мефистофель
Рад видеть этот молодой приплод.
Вы только сейте, урожай придет.
Еще раз плащ встряхну. Поодиночке
Взлетает моль из ветхой оболочки,
Жучки, букашки, живо по углам!
Скорей запрячьтесь глубже в старый хлам!“

„В ту пору я был совсем молодым,
Наш дом обветшалый стоял у болота,
И бледной фатой вечереющий дым
Стелился во тьме по кочкам седым,
А топи всё звали кого-то.
Какие растут на болотах цветы! —
У разных соцветий — разные лица,
И легко голоса различаешь ты,
Когда в твою комнату из темноты
Белёсый туман струится.
Они проникают сквозь камыши,
Голоса туманные эти,
И шепчут в полночной гулкой тиши
О тысячах тайн одинокой души,
Пока наконец, на рассвете,
Последний цветок не остудит роса,
И они ускользают в тот мир непохожий,
Где птичьи рождаются голоса,
Где цветок нерождённый скрывают леса,
Где цветы и птицы — одно и то же.“

„На волнах сверкают
Тысячи звездочек вдруг,
Облака впивают
Даль немую вокруг.
Утренний ветер обвевает
Дремлющий тихо залив.
Озера зыбь отражает
Много зреющих слив.“

„Три тысячи шестьсот секунд, все ежечасно:
«Все вспомни!» шепчут мне, как насекомых рой;
Вдруг Настоящее жужжит передо мной:
«Я — прошлое твое; я жизнь сосу, несчастный!»“

„В стороне от шоссейной дороги,
В городишке из хаток и лип,
Хорошо постоять на пороге
И послушать колодезный скрип.
Здесь, среди голубей и голубок,
Меж амбаров и мусорных куч,
Бьются по ветру тысячи юбок,
Шароваров, рубах и онуч.“

„Проглоченные семена высокомерия
Прорастают в мыслях десяти тысяч дураков, которые борются с неактуальностью.“

„« Угроза американского фашизма - это те, кто хочет сделать в Соединенных Штатах по-американски то, что Гитлер сделал в Германии по-прусски. Американский фашист предпочитает не прибегать к насилию. Его метод - отравить каналы общественной информации. Для фашиста проблема заключается не в том, как лучше преподнести правду общественности, а в том, как лучше использовать новости, чтобы обмануть общественность и заставить ее дать фашисту и его группе больше денег или больше власти. ...Если мы определим американского фашиста как того, кто в случае конфликта ставит деньги и власть выше людей, то в Соединенных Штатах, несомненно, несколько миллионов фашистов. Возможно, их несколько сотен тысяч, если сузить определение и включить в него только тех, кто в поисках денег и власти безжалостен и коварен. Большинство американских фашистов с энтузиазмом поддерживают военные действия».“

„Вот у нас в селе баню построили. Саму крупну в Европе. На пять тысяч голов. На шо нам така баня, коли у нас стильки голов умисти з рогатым скотом не буде?“

„Тони Блэр призывает не верить людям. Я говорю, что это неправильно, верить надо. Мы пересмотрим условия наших отношений с Европой, а затем, до конца две тысячи семнадцатого года, проведем референдум о членстве в ЕС. И это правильный путь для Британии.“

„С того же забора на бегах, — продолжал Александр Иванович (А. И. Жуков — Игорь Шелест), — уже в 1910 году, наблюдал я полет Уточкина. Полет этого, как тогда кричали газетчики, виртуоза явился еще большим триумфом, так как Уточкин уже позволил себе вылететь за границу ипподрома и пролететь над Москвой…
Уму непостижимо, что творилось в тот день в публике!
Говорят, что среди тысяч и тысяч восторженных и благодарных москвичей нашелся тогда прохвост, «испортивший песню».
В одном из полетов Уточкин пролетал над Пресней, и у него забарахлил мотор. Он вынужден был опуститься в Тестовском поселке. Туда, естественно, сбежалась тьма любопытных, и, пока авиатор налаживал мотор, у него кто-то срезал золотые часы.“

„После парада я видел, что на улицах оставались сотни тысяч людей. Сначала я думал, что они проводят демонстрацию против вашего правительства. Но я увидел, что они, наоборот, приветствовали ваше правительство. Видно, что они делали это с гордостью.“

„Путин считал, что ему все сойдет с рук. Да, мы не получили военно-технической помощи, что могло бы сохранить тысячи жизней наших солдат. Мы вынуждены воевать оружием, унаследованным от совка. Тем не менее, санкции и система экономического давления с помощью понижения стоимости энергоносителей дали свой результат“

„То, что украинские СМИ - это зловонная, вонючая клоака доказывать уже, я считаю, излишне. Я уже доказал это 156 тысяч раз на своём канале. Можно просто над ними посмеяться..“

„Пиночет завалил только три тысячи тех, кто с оружием в руках выступил против режима. Туда же попал и обыкновенный кабацкий лабух Виктор Хара, из которого сделали невесть что. А он просто пошёл со всеми, будоражить.“

„Психиатрия — это не наука, а такая система мнений. И люди тысячами падают жертвами этих мнений. Когда-то однажды введенное Андреем Владимировичем Снежневским, нашим академиком, которого я считаю политическим преступником, понятие «вялотекущая шизофрения» искалечило миллионы жизней.“

„Подумай раз, прежде чем что-либо дать, дважды прежде чем что-либо принять, и тысячу раз прежде чем что-либо потребовать.“

„4 тысячи зpителей на тpибyнах «Сан Сиpо», 2 миллиаpда с лишним — доход от пpоданных билетов. Вот вам и вся экономика. Все пpосто, как y Ленина.“

„Один в Витебском районе взял телефонный справочник и всех переписал. Ну как его зарегистрировать? Этого не регистрировали, остальных зарегистрировали — 10 человек. Я им отдал 600 тыс. своих подписей. У меня где-то было 2 млн 700 тысяч, я им отдал, чтобы ЦИК их зарегистрировал. Зарегистрировали всех, под железным моим давлением.“

„Кто пьёт, у того нормальных детей не будет. С этим злом мы будем сражаться, как с самым страшным злом. А то получается — напился, случайно родил, а ты, Лукашенко, расти этого ребёнка. И таких детей у нас в стране 35 тысяч…“

„Робинзон не воспитал тысячи Робинзонов, а открыл что-то от Робинзона во всяком настоящем мальчишке: каждая литература, каждое великое сочинение порождает в самой жизни соответствующие события.“

„Наша мечта, наша задача — открыть такое количество храмов, чтобы приход объединял тысячу человек. Сегодня у нас в среднем по России один храм на 10 000 человек. Это малоэффективно, полноценную приходскую жизнь организовать очень трудно.“

„На Дальнем Востоке было 30 дивизий, сейчас — 27 батальонов на 4 тысячи километров. Ходит шутка: китайцы создали разведывательную бригаду специально, чтобы искать: где там русские войска?“

„Раньше я много картин писал, у меня их около трёх тысяч. А сейчас думаю: зачем писать, пусть холст белый стоит.“

„Задача по математике: если четыре солдата и капрал тратят один час на то, чтобы добраться из точки А. в точку Б., сколько времени понадобится полку, состоящему из трёх тысяч человек, чтобы проделать тот же маршрут?“

„Мы не намерены и далее кормить Мегафон и Билайн. Сегодня оператором для многих тысяч жителей Чечни стал ВАЙНАХТЕЛЕКОМ! Красивое имя, красиво звучит!“

„Даже во времена холодной войны, когда Советский Союз нацелил на нас тысячи ракет, мы не прекращали диалога, и таким образом победили. Поэтому одной из моих приоритетных задач, если я стану президентом, будет вернуть расположение в мире.“

„…новая музыка — это музыка небывалая. В таком случае новой музыкой в равной мере является как то, что возникло тысячу лет назад, так и то, что существует сегодня, а именно: такая музыка, которая воспринимается как ещё никогда ранее не созданная, и не сказанная.“

„У нас на 500 тысяч населения миллион сотовых телефонов.“

„6. Теперь я хочу описать в беглом очерке, как я несколько раз делал раньше в соответствующих местах, пороки знати, а затем — простого народа.
7. Некоторые, блистая знатными, как они думают, именами, страшно гордятся тем, что зовутся Ребуррами, Флабуниями, Пагониями, Герсонами, Далиями, Таррациниями, Перразиями и другими столь приятно звучащими славными именами.
8. Некоторые величаются шелковыми одеждами и гордо выступают в сопровождении огромной и шумной толпы рабов, как будто их провожают на смерть или — чтобы выразиться, избежав дурного знамения — они замыкают строй выступающей перед ними армии.
9. Когда такие люди входят в сопровождении 50 служителей под своды терм, то грозно выкрикивают: «Где наши». Если же они узнают, что появилась какая-нибудь блудница, или девка из маленького городка, или хотя бы давно промышляющая своим телом женщина, они сбегаются наперегонки, пристают ко вновь прибывшей, говорят в качестве похвалы разные сальности, превознося ее, как парфяне свою Семирамиду, египтяне — Клеопатру, карийцы — Артемизию или пальмирцы — Зенобию. И это позволяют себе люди, при предках которых сенатор получил замечание от цензора за то, что позволил себе поцеловать жену в присутствии собственной их дочери, что тогда считалось неприличным.
10. Некоторые из них, когда кто-нибудь хочет их приветствовать объятием, наклоняют голову вниз, словно собирающиеся бодаться быки, и предоставляют льстецам для поцелуя свои колени или руки, полагая, что и это должно их сделать счастливыми, а что касается чужого человека, которому они, быть может, даже в чем-то обязаны, то, по их мнению, выполнен весь долг вежливости, если они предложат ему вопрос, какие термы он посещает, какой водой пользуется, в чьем доме остановился.
11. Будучи столь важными и являясь, как они о себе воображают, почитателями доблестей, эти люди, если только узнают, что получено известие о предстоящем прибытии в Рим коней или возниц, с такой поспешностью бросаются, смотрят, расспрашивают, как их предки дивились некогда братьями Тиндаридами, когда они известием о победе в давние времена наполнили всех радостью.
12. Дома их посещают праздные болтуны, которые рукоплещут со всяческой лестью каждому слову человека высшего положения, играя шутовскую роль паразита древней комедии. Как те льстят хвастливым солдатам, приписывая им осады городов, битвы, тысячи убитых врагов, уподобляя их героям, так и эти до небес превозносят знатных людей, восхищаясь высоко воздымающимися рядами колонн с капителями наверху и любуясь стенами, ослепляющими взор блеском мрамора.
13. Иной раз на пирах требуют весы, чтобы взвесить рыб, птиц и сонь, затем идут до тошноты повторяющиеся восхваления их величины, как будто никогда не виданной; а тут еще стоит при этом чуть не тридцать нотариев, с записными книжками, недостает только школьных преподавателей, чтобы произнести об этом речь.
14. Некоторые боятся науки, как яда, читают с большим вниманием только Ювенала и Мария Максима и в своей глубокой праздности не берут в руки никакой другой книги; почему это так, решать не моему слабому рассудку.
15. А между тем, людям такого высокого положения и столь знатного происхождения следовало бы читать много различных сочинений. Ведь они наслышаны, что Сократ, когда он уже был приговорен к смерти и заключен в темницу, услышав, как один музыкант распевал под аккомпанемент лиры стихи Стесихора, попросил того учить его, пока есть еще время; на вопрос певца, какая ему от этого польза, когда ему предстоит умереть послезавтра, Сократ ответил: «Чтобы уйти из жизни, зная еще чуть-чуть больше».
16. Немногие среди них проявляют должную строгость во взысканиях за проступки. Так, если раб несколько опоздает, принося горячую воду, отдается приказ наказать его тридцатью ударами плети; если же он намеренно убьет человека, и присутствующие настаивают, чтобы виновный был наказан, то господин восклицает: «Чего же и ожидать от подобного негодяя и мошенника? Если в другой раз он посмеет сделать что-нибудь подобное, то уж я его накажу».
17. Верхом хорошего тона считается у них, чтобы чужой человек, если его приглашают к обеду, лучше убил бы брата у кого-то, чем отказался от приглашения; сенатору легче потерять половину состояния, чем перенести отсутствие на обеде того, кого он решил пригласить после основательного и неоднократного рассмотрения этого вопроса.
18. Некоторые из них готовы сравнивать свои путешествия с походами Александра Великого или Цезаря, если им пришлось проехаться подальше для осмотра своего имения или для участия в большой охоте; если же они съездят из Арвернского озера на расписных лодках в Путеолы, в особенности, если это происходило во время тумана, то готовы уподобить себя Дуиллию. Если при этом на бахроме шелковых завес окажутся мухи, не захваченные золочеными опахалами, или через щель завес проникнет луч солнца, они изливаются в жалобах на то, что не родились они в стране киммерийцев.
19. Если кто-то выходит из бани Сильвана или целебных вод Маммеи, то немедленно вытирается тончайшими льняными простынями и принимается тщательно осматривать вынутые из-под пресса блистающие белизной одежды, — а приносят их столько, что можно было бы одеть одиннадцать человек. Наконец, отобрав несколько одежд и нарядившись, он берет кольца, которые отдавал рабу, чтобы не попортить их сыростью, разукрашивает ими пальцы и уходит.
20. Вернись же кто из них недавно со службы при особе императора или из похода, в его присутствии (никто не смеет открыть рот), он является как бы председателем. Все молча слушают, что он говорит … он один, как глава дома, рассказывает неподходящее, но приятное ему, и по большей части умалчивает о том, что действительно интересно.
21. Некоторые из них, хоть это и нечасто случается, не желают, чтобы их звали aleatores (игроки в кости) и предпочитают называться tesserarii (метатели костей), хотя разница между этими названиями такая же, как между словами «воры» и «разбойники.»“

„Есть тысяча способов заставить женщину говорить, но ни одного, чтобы заставить ее замолчать.“

„Один критянин сказал, что все критяне лжецы — и вот уже две тысячи лет ученые не могут успокоиться: соврал он или сказал правду? А чего гадать-то: обидели его там, на Крите, объегорили. Может, увели жену. Или пообещали квартиру, да не дали. Вот он и поливает.
К. Прутков-инженер. Мысль № 203.“

„В тысячный скучно, но в тысяче первый…“

„Я хотела бы по примеру украинской полиции набрать новых и обучить семейных врачей. Они бы получали зарплату 20 тысяч гривен (на врача и на помощника), им дали бы компьютерную программу и они вели бы запись участка на 1000-1200 человек.“

„Ныне гадальщики прорицают людям: «Дам тебе возможность жить тысячи и десятки тысяч лет». Разговоры и тысячах и десятках тысяч лет пленяют слух, но у людей нет никаких доказательств, что они продляют жизнь хоть на один день. Поэтому люди и пренебрегают гадальщиками.“

„Примерно 40 тысяч человек, как единый организм, вышли и без лишних движений показали, что они есть. Мирно намекнули на то, что диалог — это самая лучшая форма для компромиссных действий и ответов на вопросы, которые иногда оставались без ответов!“

„Тысяча фотографий Парижа не есть Париж.“

„В проблеме «коллектив и личность» решено не все — и это томит душу. Да, 20 слабаков сильнее одного атлета. Но 20 дураков умней ли одного мудреца? А двести? А тысяча? А миллион?
К. Прутков-инженер. Мысль № 225.“

„Когда в апреле 1969 года книга ["Воспоминания и размышления"] появилась на книжных прилавках Москвы, первый тираж в 100 тысяч экземпляров был раскуплен мгновенно.“

„Комплимент от действительно умного человека перекрывает тысячи обид от пошляков.“

„Петербург живет со своей неуникальной, потрепанной, разваливающейся дореволюционной архитектурой. Город не бомбили, как Лондон, и не взрывали, как старую Москву. Пятнадцать тысяч зданий, переживших Первую мировую войну, (больше, чем где-либо в Европе), дают нам миллионы туристов и ощущение горьковского Барона“

„Наш соотечественник Пётр Первый много сделал для людей плохого, гибли тысячами люди, но я, опять же, тут не оцениваю, не знаю, тысячами, не тысячами, но что было бы, если бы он тогда не прорубил соответствующие окна и не взялся за Россию — грубо, по-своему, по-нашенски?“

„И ровно тысячу лет мы просыпаемся вместе“

„Убив один раз, человек становится негодяем, тысячу раз — героем.“

„Всяк полагает, что он владеет языком, в то время как на самом деле язык владеет нами. Он - программа, а мы для него не более чем скоропортящееся и легкозаменяемое "железо". Он живёт тысячи лет, мы живём… Ладно, не будем о грустном.“

„… разум для дела тысячи войск сильней.“

„Путешествия были, есть и будут. И через сто лет, и через двести, и через тысячу. Они изменятся — станут другими, только слово останется тем же. Ты уже не можешь быть, как Миклухо-Маклай или Седов. Сейчас не открывают материки или острова. Ты открываешь свою духовность.“

„За прошедший год в Томске построено 500 тысяч квадратных метров жилья, 500 тысяч людей заехали в новые квартиры, где не капает.“

„Иуда Искариот предал своего учителя за 30 серебрянников, а Ваши Величества хотят продать его за 300 тысяч! Вот Он, берите и продавайте!“

„Мы осознаем, что цена в $268 за тысячу кубометров газа была взяткой предыдущей украинской власти, но мы настаиваем на сохранении этой цены.“

„…Признаюсь честно, никак не ожидал, что на всю [область, Донецкую область Украины] не найдется и тысячи мужчин, готовых рисковать жизнью не у себя в городе на соседней с домом баррикаде, откуда до ближайшего национального гвардейца надо полдня на машине ехать, а на передовой линии, где реально каждый день стреляют. Тем не менее, это так.“

„Даже не могу представить, сколько тысяч раз и сколько тысяч людей подходили ко мне и говорили: «Эй, давай станцуем» (Let’s dance, «Давай станцуем», — один из самых известных синглов Боуи. — Esquire). Господи, я ненавижу танцевать. Это же так глупо.“

„Публика в тысячу раз более интересуется артистами в их частной жизни, чем на сцене.
На сцене их видят все, а в частную жизнь хочется взглянуть каждому, потому что этого не видит никто.“

„Позорные предки: не замечающие комизма своих поступков родители, в обществе которых дети испытывают дискомфорт. Когда семья отправилась в закусочную, Карен тысячу раз сгорела от стыда, пока её отец театрально дегустировал ординарное вино, после чего позволил-таки налить его в бокалы.“

„Никакая страсть не перекричит во мне справедливости. Делать другому боль, нет, тысячу раз, лучше терпеть самой. Я не победитель. Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего, я себя не люблю, не щажу.“

„Мы, очевидно, не самая известная группа, мы продали чуть больше 100 тысяч копий первого альбома, и этот результат в наши дни для прог-рока удивляет многих людей, особенно когда в группе есть такой идиот, как я, отвлекающий людей.“

„Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства её.“

„Пробовать писать должны тысячи, чтобы один стал писателем.“