Цитаты о книгах

страница 10

„Ведьмы — книга, 1983.“

„Философия свободы — книга; Москва, 1911.“

„И даже когда вы прочитаете эту книгу до конца, что невероятно предположить, но в результате вы так и не поймёте, что она из себя представляет.“

„В одной только его уничижительно-сатирической книге было больше правды, чем в ста томах острой драмы. Сэр Терри, <…> не думаю, что мир, несмотря на хвалебные отзывы, знает, что он имел в Вашем лице.“

„Записки о литургии и Церкви — книга, 1970-е.“

„Ничего не значит больше для писателя, чем получить письмо от читателя, который глубоко прочувствовал одну из его книг.“

„Книги, достоинство которых состоит в новизне, походят на горячие пирожки, которые становятся безвкусными, лишь только простынут.“

„Последние, самые масштабные и смелые по фантазии книги Бенфорда — это дилогия о встрече с негуманоидными кибернетическими формами внеземной жизни: «Великая небесная река» (1987) и «Приливы света» (1989). Философские размышления автора о путях био— и техноэволюции не уступают лучшим книгам С. Лема.“

„Природа — это книга, которую надо прочитать и правильно понять, ошибочное понимание приносит большой вред.“

„Воспоминания — книга, 1956—1975.“

„Дневник духовный; книга 1923-1925, переиздана в 2003.“

„Кизир — река саянская… — книга; Красноярск, 1979.“

„Вопрос: Каким образом ваши религиозные убеждения влияют на ваши работы?
Таким, что вы будете формировать свою книгу, хотите ли вы этого или нет. Я христианка, так что убеждение будут проникать в книгу, даже когда я не прикладываю сознательного усилия, чтобы учить или проповедовать. Благодать и надежды будут овевать всё, что я пишу.“

„Книга 10. Активная сторона бесконечности“

„В книгах Дика нет героев, но есть героика. Эти книги заставляют вспомнить Диккенса: единственные, настоящие вещи на этом свете — это честность, постоянство, доброта и терпение обычных людей.“

„Я книг не читаю. Я их просматриваю. Времени нет.“

„Компилятор делает книги из чужих цитат; афорист сочиняет цитаты для чужих книг.“

„Книга 12. Магические пассы: практическая мудрость шаманов древней Мексики“

„Священные книги лежат перед тобой.
Попробуй возьми их и прочитай.“

„Он мудрец, Монтень! Странно читать эти тонкие рассуждения в книге, написанной в шестнадцатом веке! Впрочем, я подпадаю здесь обманчивому впечатлению, что качество человеческого ума улучшается в прямой зависимости от увеличения календарного счета.“

„Смысл творчества (Опыт оправдания человека) — книга; Москва, 1916.“

„Львов был мелким почтовым служащим, жил на казённой квартире на Мясницкой; он думал, что его дочки спокойно выйдут замуж, а дочки предпочли подполье. Надя Львова была на полгода моложе меня, когда её арестовали, ей ещё не было семнадцати лет, и согласно закону её вскоре выпустили до судебного разбирательства на поруки отца. Она ответила жандармскому полковнику: «Если вы меня выпустите, я буду продолжать моё дело». Надя любила стихи, пробовала читать мне Блока, Бальмонта, Брюсова. А я боялся всего, что может раздвоить человека: меня тянуло к искусству, и я его ненавидел. Я издевался над увлечением Нади, говорил, что стихи — вздор, «нужно взять себя в руки». Несмотря на любовь к поэзии, она прекрасно выполняла все поручения подпольной организации. Это была милая девушка, скромная, с наивными глазами и с гладко зачёсанными назад русыми волосами. Старшая сестра, Маруся, относилась к ней с уважением. Училась Надя в Елизаветинской гимназии, в шестнадцать лет перешла в восьмой класс и кончила гимназию с золотой медалью. Я часто думал: вот у кого сильный характер!..
Мы расстались в конце 1908 года (я видел её перед моим отъездом за границу). Я начал писать стихи в 1909 году, а Надя год спустя. Не знаю, при каких обстоятельствах она познакомилась с В.Я. Брюсовым. В 1911 году Валерий Яковлевич посвятил стихотворение Н. Львовой; он писал:
* Мой факел старый, просмолённый,
Окрепший с ветрами в борьбе,
Когда-то молнией зажжённый,
Любовно подаю тебе.
В феврале следующего года Надя писала: «Мне всё равно, мне всё равно. Теперь больше, чем когда-либо... Тебя приветствую, моё поражение».
Осенью 1913 года вышли две книги: «Старая сказка» Н. Львовой и «Стихи Нелли» без имени автора, посвящённые Н. Львовой, со вступительным стихотворением Брюсова, который был автором анонимной книги.
Брюсов говорил:
* Пора сознаться я — не молод; скоро сорок...
Наде было на восемнадцать лет меньше. Она писала:
* Но, когда я хотела одна уйти домой, —
Я внезапно заметила, что Вы уже не молоды,
Что правый висок у вас почти седой, —
И мне от раскаянья стало холодно.
Эти строки написаны осенью 1913 года, а 24 ноября Надя покончила жизнь самоубийством. Она переводила стихи Жюля Лафорга, который писал о невыносимой скуке воскресных дней; в одном из его стихотворений школьница неизвестно почему бросается с набережной в реку. Брюсов часто говорил о самоубийстве, над одним из своих стихотворений он поставил как эпиграф тютчевские слова:
* И кто в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений —
Самоубийство и Любовь!
А Надя застрелилась... В предисловии к посмертному, дополненному изданию «Старой сказки» я прочитал: «В жизни Львовой не было значительных внешних событий.»“

„202 раза повторяется слово «ХОЛОД» в 144 стихотворениях, составляющих книгу «ПОЛЫННЫЙ ВЕТЕР».“

„…>Моя жизнь во ВГИКе — это уже другая моя жизнь, о которой в книге нет ни слова. Возможно будет ещё книга — о моей педагогической деятельности <…> В корне изменилось отношение к кинематографу, и сегодня оно не такое серьёзное, как было во времена моей активной профессиональной жизни. Телевидение отодвинуло большое кино на второе место, и это — факт. Так что герой Родиона Нахапетова нашего любимого фильма «Москва слезам не верит», в котором мне посчастливилось сниматься, оказался прав: «Телевидение — сегодня главное искусство». На мой взгляд, царство телевидения влечёт за собой неизбежную потерю качества во всём, и в сценарии, и в режиссуре, и в актёрской игре, и в операторском искусстве. В последние годы я разочаровался в телевидении.“

„Мир — это книга, страницы которой открываются нам с каждым шагом.“

„Один интервьюер попросил меня назвать книгу, в которой лучше всего изображена современная американская женщина. Единственный ответ, который пришел мне в голову: «Госпожа Бовари».“

„Быть читателем – это тоже определенный талант. Не всякий, кто регулярно берет в руки книгу, – читатель. Читатель – это состояние души.“

„Большинство книг забываются за год, особенно теми, кто их одаживает.“

„Брюзжу, что в книге много опечаток. Надо было хуже учиться…“

„Есть в моей книге хорошее. Кое-что слабо. Немало есть и плохого. Других книг не бывает, мой друг.“

„Из всех прочитанных мною книг наибольшее влияние на меня оказали «Сказки братьев Гримм».“

„У нас у всех по две жизни:
Подлинная, о которой грезим в детстве
И продолжаем, словно в тумане, грезить взрослыми;
И фальшивая, где мы сосуществуем со всеми остальными,
Практичная и утилитарная, она в конце концов доводит нас до гроба.
В первой нет ни гроба, ни смерти,
Есть только детские картинки:
Большие разноцветные книги — их разглядывают, а не читают;
Большие многокрасочные страницы — их вспоминаешь позднее.
В этой жизни мы — это мы,
В этой жизни мы живем;
А в другой мы умираем, и в том её смысл.“

„Любое произведение искусства — это зеркало, в котором отражается зритель, читатель, слушатель. Мы всегда и во всем видим только себя. И наш протест обычно вызывает именно то, что в нас есть, то, что мы так не любим в себе, то, что мы скрываем от себя… Моя книга «Золото из грязь» — это антипропаганда! Ни один вменяемый читатель не рискнет повторить путь героя! Наоборот, может быть, дочитав его историю до конца, он научится отличать собственные ценности от ценностей, навязанных нам развращенным Обществом и Временем вседозволенности. Чем больше грязи окружает человека, тем сильнее ему хочется отмыться от нее…“

„У меня не было сомнений в моём таланте писателя — я просто не считаю себя таковым и не претендую на жизнь «в веках». У меня не было сомнений в том, что есть огромное количество людей, которым эта книга нужна, а я физически не могу объять необъятное. Мои сомнения, мой страх были в том, что я могу сделать больно. И поэтому, прежде чем сказать «да» издателю, я нашла возможность дать прочитать «Исповедь мачехи» тем, кого я так боялась ранить.
Реакция тех, за кого по-прежнему болит моя душа, была такой, что я смело на одной из первых страниц книги написала: «Любое сходство с реальными людьми и событиями — не более, чем случайность».“

„Автор, который говорит о собственных книгах, почти так же несносен, как мать, которая говорит о собственных детях.“

„Что касается разного рода подтекста, это не входило в намерения автора. Книга не является ни аллегорической, ни тематической.
Многое можно додумать, согласно вкусам любителей аллегорий или ссылок на реальную действительность. Но я испытываю и всегда испытывал искреннюю неприязнь к аллегории во всех проявлениях — с тех самых пор, как стал достаточно стар и зануден, чтобы её замечать. Я куда больше люблю историю, настоящую или выдуманную, которая бы различным образом взаимодействовала с опытом читателя.“

„Я люблю «Над пропастью во ржи» за то, что эта книга способна прикончить твое чувство уникальности. Пока ты не взял её в руки, ты думаешь, что ты единственный человек на свете, который переживает всё именно так.“

„Меня раздражает, когда я смотрю фильм или читаю книгу, и главный герой ввязывается в невероятно опасную авантюру вместе своими шестью товарищами… Но никто не умирает. В лучшем случае, один из них в какой-то момент оказывается ранен. Но в итоге всё выбираются невредимыми.“

„Мой совет редакторам. Сам я не редактор, так что мне можно. Не будьте экспертами, будьте фанатами. Оценивайте сценарий с точки зрения зрителя, а не производителя. Читайте его, держа под рукой попкорн, а не книгу теории сценария. Скажите сценаристу (вежливо), что вас смутило, обеспокоило или показалось скучным. Не выдумывайте муть типа «Эти два персонажа не встречаются друг с другом, а надо бы», если только это действительно не делает историю более интересной. Неуместных «надо бы» не должно быть. Наше дело — развлекать, так пусть вам будет важно то, что важно зрителям, и не более. Не надо красить ту часть декорации, которую никто не увидит.“

„Осмотревшись, вы видите себя в мундире с красным воротником, все пуговицы застегнуты, все как следует, в порядке. Вы и прежде слыхали, что вы мальчик. Теперь вы это видите на деле. Вы спрашиваете, кто вы такой? Вы узнаете, что вы ученик гимназии и со временем можете сделаться ученым человеком — ревностным распространителем просвещения: студентом университета, кандидатом, магистром и даже директором училища, в котором вы учитесь. Вам весело.
Вот первый вид. Осмотревшись, вы видите себя в мундире с зеленым воротником и с золотой петлицею. Вы спрашиваете, что это значит? Вам отвечают, что вы ученик правоведения, будете, наверное, блюстителем закона и правды, деловым человеком, директором высших судебных мест. Вам весело и лестно.
Вот второй вид. Осмотревшись, ваш взор останавливается на красном или белом кантике мундира и воротника. Вы тоже спрашиваете. Вам отвечают громко, что вы назначаетесь для защиты родной земли, — вы кадет, будущий офицер, и можете сделаться генералом, адмиралом, героем. Вы в восхищении!
Вот третий вид. Вы осмотрелись и видите, что вы в юбке. Прическа головы, передник, талья и все — в порядке. Вы и прежде слыхали, что вы девочка, теперь вы это видите на деле. Вы очень довольны, что вы не мальчик, и делаете книксен.
Вот четвертый, но также еще не последний вид. Узнав все это, вы спрашиваете, что же вам делать? Вам отвечают: учитесь, слушайтесь и слушайте, ходите в классы, ведите себя благопристойно и отвечайте хорошо на экзаменах… Проходят годы. Выросши донельзя из себя, вы начинаете уже расти в себя. Вы замечаете, наконец, что вы действительно уже студент, окончивший курс университета, правовед, бюрократ, офицер, девушка-невеста. На этот раз вы уже не спрашиваете, кто вы такой и что вам делать… Вас водили в храм божий. Вам объясняли Откровение. Привилегированные инспектора, субинспектора, экзаменованные гувернеры, гувернантки, а иногда даже и сами родители смотрели за вашим поведением. Науки излагались вам в таком духе и в таком объеме, которые необходимы для образования просвещенных граждан. Безнравственные книги, остановленные цензурой, никогда не доходили до вас. Отцы, опекуны, высокие покровители и благодетельное правительство открыли для вас ваше поприще. После такой обработки, кажется, вам ничего более не остается делать, как только то, что пекущимся о вас хотелось, чтобы вы делали.“

„А если серьёзно, то я всегда мечтал написать книгу, которая заканчивалась бы словом «майонез».“

„В простоте слова — самая великая мудрость, пословицы и песни всегда кратки, а ума и чувства вложено в них на целые книги.“

„Книга похожа на холодильник — открываешь ее и радуешься, что она полная. И потреблять содержимое книги нужно соответственно — ночью, в пижаме, в полном одиночестве!“

„Книга — памятник ушедшим в вечность умам.“

„Ни один человек не станет просто так писать письмо автору книги. Что-то внутри должно зазвенеть для этого.“

„— Что если самой написать сценарий по своему роману?
— А кто меня этому учил? Существует какое-то странное заблуждение, что можно прийти, простите меня, с улицы, сесть и навалять сценарий. Писать сценарий – это ремесло, которому надо учиться. Вот писать книги – это не ремесло. Написать книгу можно в любом стиле, не соблюдая никаких рамок. И если в ней есть что-то такое, что затронет хотя бы десять человек на свете, уже хорошо. У книги нет формата, у сценария формат есть. Там есть жесткие правила, которые надо точно знать и надо уметь их выполнять.“

„Какие науки более свойственны уму человека, чем науки естественные? Они помогают человеку больше всего проникать в действие тех законов, познание которых показывает, как интересны даже самые незначительные явления природы. При помощи этих наук человек находит, по словам поэта: «…язык в деревьях, книгу в ручьях, летописи в скалах и всюду гармонию»“

„Помню, ещё во время выхода первых книг, журналистка сказала мне, что миссис Уизли «ну, знаете, просто мама». Я была в абсолютной ярости от этого замечания. Я считаю себя феминисткой, и мне всегда хотелось показать, что если женщина просто сделала выбор, свободный говорить: «Я создам семью, и это будет мой выбор. Я могу вернуться к карьере, могу работать неполный рабочий день, но это мой выбор», это не значит, что это всё, на что она способна. И как подтвердилось в том небольшом сражении, Молли Уизли выходит вперёд и доказывает, что она такой же воин, как и все на этом поле битвы.“

„Чем ты больше испытал, даже сделал ошибок, тем под конец толще твоя жизненная книга. Можно бояться всего, и книга будет тоненькой брошюркой. А у меня уже многотомник.“

„Каждый, кто ест три раза в день, должен понимать, почему кулинарных книг продается втрое больше, чем книг о сексе.“

„Малыш мой, в жизни стоит заниматься лишь двумя вещами: учением и распутством. Ибо книги есть то лучшее, что нам могут дать мужчины, а бесстыжие ласки — то лучшее, что мы можем ожидать от женщин.“

„Если в книге или фильме есть хоть один фанатик – я полюблю именно его. Все остальные – это декорация, бытовой исторический фон, белый шум.“

„Прекрасная женщина всегда божество, особливо если мила и умна, если хочет нравиться. Но где она привлекательнее? За арфой, за книгой, за пяльцами, за молитвою или в кадрили? Нет совсем! За столом, когда она делает салат.“

„Верьте книгам, а не рекламным объявлениям.“

„Мало-помалу книга меня закончит.“

„Книги — наши последние друзья, которые нас не обманывают, всегда остаются с нами и не попрекают нас нашей старостью.“

„Песни сильнее книг.“

„Произведения Конан Дойла, особенно это касается «Шерлок Холмса», — невероятно интригующие, смешные, какие угодно, но не скучные. А когда их пытаются загнать в рамки Викторианской эпохи, своего рода «мужской Джейн Остин», и сюжет, и персонажи теряют практически все. Поэтому некоторые адаптации «Шерлока» невозможно смотреть. Я могу себе представить, какой интерес вызывали книги Конан Дойла в свое время, на фоне прочей «монотонной» литературы.“

„Любовь — это «аванс» энергии, который мы получаем с Небес. Это возможность ощутить божественное переживание благодаря другому человеку — в тот момент, когда он становится вашим любимым. Но каждый распоряжается этой энергией, этим авансом по-своему. Если вам дали тысячу долларов, вы можете их либо пропить, либо вложить в какое-то дело, либо накупить на эту сумму книг, либо поехать в путешествие… Точно так же и с любовью. Вы получаете возможность любить кого-то, на это вам «выделяется» сколько-то энергии. Но что вы сделаете с этой энергией? Куда вы ее направите? В себя? В партнера? В чувства? Рассеете, растратите ее? Именно от этого зависит, что произойдет с вами и с вашим любимым человеком.“

„В любом книжном магазине лучше всего продаются кулинарные книги и книги о диете. Одни учат, как готовить еду, другие — как не употреблять ее в пищу.“

„Книга — это битва душ, а не война слов.“

„Мы живём сейчас в такое время, когда видимое изобилие всего вокруг — изобилие музыки, изобилие мыслей, якобы, значит, изобилие информации, книг, всего такого, оно в общем скрывает тот очевидный факт, что мы живём посреди пустыни, где на самом деле мало что может взволновать человека и мало что его может затронуть по-настоящему.“

„Книги – богатство, добытое из человеческой руды.“

„Книги лучше людей. Их можно захлопнуть и бросить. Люди мало дают, но много требуют. Книги дают много и требуют так мало: способности думать и чувствовать.“

„Королева Франции с 1051 года, Анна Киевская (дочь Ярослава Мудрого) горько жаловалась в письмах отцу, что во дворце французского короля нет ни одной книги и никто не умеет играть ни на одном музыкальном инструменте. Она говорила на семи языках и подписала брачный контракт с королём Анри I на четырёх: греческом, латыни, русском и французском. Король же поставил четыре креста, а за обедом бросал куски мяса своим собакам — вот и вся культура. В этот момент православие и католицизм ещё не были разделены.“

„Вот уже несколько недель я размышляю над тем, что выйдет дешевле: вырыть подпол, купить счетчик Гейгера и запастись йодсодержащими препаратами или просто перебраться в Новую Зеландию? Можете назвать меня трусом, но мне не нравится общее развитие событий. Второй вариант, пожалуй, проще — смотать отсюда удочки и обжить какую-нибудь каменистую бухту близ Данидина в ожидании радиоактивных осадков, как герои книги Невила Шюта «На берегу».“

„Теоретическую книгу читают и ставят на полку; а практическую — не только читают, но и следуют ей в жизни.“

„Раньше я жертвовала своим творчеством. Оставляла его на «потом», на «свободное время», которого почти и не было. Хотела быть… хорошей. «Я не могу закрыться в комнате и писать, когда муж, друзья, дети, герои рок-н-ролла, театра, кино… Когда, жизнь бьет ключом и ей без меня никак?» Поэтому, к примеру, книгу о Театре Виктюка я собирала двенадцать лет. Ужасная глупость! Писать нужно – каждый день! И только так. Я это знала. Но не могла себе позволить. А теперь могу. Совсем недавно я закончила большой проект – трилогию о музыке, музыкантах и спасении мира. Первые полторы книги я писала восемь лет. А вторые полторы – чуть больше восьми месяцев. Существенная разница. Жизненный опыт позволил мне сделать переоценку ценностей.“

„Я люблю тебя…
Я люблю тебя спокойно, вдумчиво, осознавая каждое мгновение нашего «вместе».
Я читаю тебя, как книгу, наслаждаясь каждым словом, улавливая малейшую интонацию Автора, не стремясь побыстрее узнать, «что там в конце».
Я знаю, что заслужила тебя, выстрадала тебя и потому так берегу доверие, которое мне оказали Свыше.
Я хочу быть рядом всегда, до последнего взгляда, до последней улыбки, до последнего вздоха.
Я нуждаюсь в твоём голосе, в твоих руках, в твоём тепле.
Я верю в тебя.“

„Книга — это собеседник, который не льстит тебе, и друг, который не искушает тебя, и товарищ, который тебе не наскучит, и проситель, который не будет мстить тебе, и сосед, который не ждет тебя с нетерпением, и компаньон, который не хочет отнять у тебя имущества и не строит против тебя козней, не обманывает тебя, лицемеря, и не хитрит с тобой, прибегая ко лжи.“

„Все писатели пишут на чужих книгах. Но одни на полях, а другие поверх текста.“

„— Книгу не хотите написать?
— Я сейчас пишу книгу, большую, многотомную. О себе, любимом, называется «Мои недостатки». В первом томе самые крупные мои недостатки, во втором — средние, в третьем — полусредние, в четвертом — малые, но заметные, ну а дальше мелкие, которых накопилось на 12 томов.“

„Что я читаю? Книгу Бытия, оправленную в кожу некогда живого существа.“

„Миф об СССР как о самой читающей стране в очень большой мере связан с тем, что СССР обладал специфически скособоченной, усеченной структурой потребления и досуга: огромное количество людей читали книжки не от хорошей жизни, а потому что чтению не было никакой альтернативы. Когда же в начале 2000-х мы, наконец, заметили серьезное снижение интереса к чтению, то, конечно, первое, что пришло всем в голову — это интернет: он, дескать, предлагает то же самое чтение, только бесплатно — вот все и отказываются от нормальной привычной книги. Но на самом деле причина была иной: конкурентом книги стало не бесплатное чтение в интернете, но поход в кафе с друзьями, социализация, качественное телевидение, кинематограф… То есть просто принципиально иные досуговые формы, которых Советский Союз не предлагал вовсе или предлагал, дополняя очень большим социальным прессингом. Как результат, чтение и перечитывание — важный элемент советской культуры — практически ушло из нашего обихода. Нечто подобное происходит во всем мире: главный конкурент чтения — это не другое чтение (пусть бы даже и бесплатное), но движущиеся картинки. Странным образом Россия тут просто оказалась немного впереди планеты всей. Из-за того, что мы долго сидели на голодном развлекательном пайке, мы раньше других ощутили давление иных форм медиа на книжное пространство. Даже не совсем так: скажем, в Великобритании, где эти процессы тоже фиксируются, они идут давно и довольно медленно. А у нас произошел резкий скачок — как высокая ступенька. Раз — и мы уже внизу.“

„Книга открывает индивидуальный для каждой путь в будущее, с любовью к своему телу. Думаю, что читатели, как мужчины, так и женщины, почерпнут из этих страниц ощущение свободы в восприятии не только себя и друг друга, но и альтернатив патриархальному дуализму «мужчина — женщина», «тело — разум», «секс — духовность», который берет начало в делении нашего тела на «части, о которых говорят» и «части, о которых молчат».“

„А. ВЕНЕДИКТОВ: Начальником штаба кто был тогда, я забыл, у Анатолия Александровича Собчака?
В. ЧУРОВ: Там разные менялись.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну а… Владимир Евгеньевич, назовите эту фамилию.
В. ЧУРОВ: Разные там менялись.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Путин Владимир Владимирович.
В. ЧУРОВ: Нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Путин Владимир Владимирович.
В. ЧУРОВ: Нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Он сам об этом говорит в своей книге «От первого лица».
В. ЧУРОВ: Значит, еще раз говорю, нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я могу только ссылаться на свидетельства самого Владимира Владимировича.
В. ЧУРОВ: Нет. Еще раз говорю, Нет.
<…>
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы – сказочник. Вы – не волшебник, вы – сказочник.“

„Мы чувствуем, что цивилизация в своем поступательном движении отрывается, что ее отрывают от традиционных исторических корней, поэтому она должна зондировать свое будущее, она должна сегодня принимать решения, последствия которых спасут или погубят наших детей и внуков. Такое положение дел выше наших сил, и его иногда называют future shock – шок будущего, потрясение от видения непостижимого, раздираемого противоречиями, но вместе с тем и неотвратимо приближающегося будущего. Это положение дел застало литературу и science fiction неподготовленными. То, о чем сегодня говорит «нормальная» беллетристика, как и то, что рассказывают разукрашенные книги SF, уходит и уводит от мира, который есть, и тем более от мира, который стоит у ворот, – у ворот, ведущих в XXI век. «Обычная» литература часто замыкается в себе самой или прибегает к мифологическим мутациям, к алеаторизмам (alea – игральная кость, жребий; алеаторика – учение о случайности, алеаторизм – введение случайных элементов), к языку темному и запутанному – а science fiction превращается в псевдонаучную сказочку или пугает нас упрощенными картинами грядущих кошмаров цивилизации. Обе склоняются к подобным формам – отказу от действий, которые придавали литературе качество, которое Дж. Конрад назвал «воздаянием по справедливости видимому миру». Но чтобы воздать по справедливости, надо сначала понять аргументы спорящих сторон; поэтому нет ничего более важного, чем попытки понять, куда наш мир движется и должны ли мы этому сопротивляться или, принимая это движение, активно в нем участвовать.“

„Книги великолепно промывают тебя изнутри.“

„Господа писатели! Больших читателей становится все меньше и меньше. Их надо ценить. Их надо беречь. Большие, серьезные читатели постепенно становятся штучным явлением, настолько штучным, что я начинаю узнавать их в лицо в толпе и метро, как узнаю русских за границей. У этих людей не совсем обычные лица. Даже если в руках у них в это время нет книги. У них необычные глаза. Они смотрят на жизнь иначе. Через прочитанное.“

„Вдоль горного ручья, поросшего соснами, пройдись в одиночестве с посохом в руке. Замрешь и почувствуешь: облака наполнили складки ветхого халата. Подремли с книгой у окна, заросшего бамбуком. Проснешься и увидишь: луна забралась в истертое одеяло.“

„На почте — закрыто. Нет писем. С утра — тоска. Книги не удовлетворяют, рисование — тоже. Хочется событий, приезда друзей, перемены жизни.“

„Книга проникает за двери, отважно снимает покровы, дает понимание, не понимая; оратор, который не говорит; к ней устремляется взор тоскующего, если сидит рядом с ним разлука.“

„Чиновники как книги в библиотеке: самые нужные стоят на самом верху.“

„По-моему, то, что автобиография «Я» до сих пор не переведена на английский язык – возмутительно. Этот текст должен быт доступен широким массам. «Я» — моя любимая автобиографическая книга.“

„Мечты сбываются. И забываются. Именно так это работает. Не нужно мечтать о совершенной литературе, об идеальном спутнике, о полете в космос, о мире во всем мире. Нужно просто жить, нужно двигаться вперед, писать книги, лететь в космос, любить… Напрасно мы пытаемся все контролировать! Есть реальная сила, которая много больше нас. Мы можем сколько угодно воображать себя пауками, творящими свою реальность, высасывающими жизненные силы мух, нападающим на соседей… Может, мы и пауки, но однажды взойдет жаркое солнце – и не останется от нашей паутины ни следа, ни тени.“

„В юности вам сердце обжигали
Музыка и сотни лучших книг.
А теперь вам говорят: — Отстали!
И понять вам, видимо, едва ли
Модерновой модности язык. Кто эти «премудрые» гурманы,
Что стремятся всюду поучать?
Кто набил правами их карманы?
И зачем должны мы, как бараны,
Чепуху их всюду повторять?“

„Книги мне дали больше, чем люди. Воспоминание о человеке всегда бледнеет перед воспоминанием о книге.“

„Я всегда завидовала людям, которые в лёгкой и доступной форме способны так донести свои мысли, убеждения и мораль, что они дойдут до ВСЕХ, а не только до горстки эстетов, предпочитающих «настоящую литературу». Настоящая — это где все страдают и в конце умирают? Написанная так, что понять и прочувствовать её могут от силы 10% читателей? Причем судя по их отзывам, большая часть из них ничего в ней не поняла, зато гордится и хвастается тем, что сумела ее осилить? (Это я ещё не упоминаю «настоящие» книги, после которых возникает ощущение, будто ты в грязи вымазался, мир дерьмо и все люди сволочи; их поклонники тоже меня презрирают и грозятся сжечь вместе с моими дешёвыми поделками).“

„Философия должна отражать жизнь народа, а эта жизнь на каждом шагу, на каждой своей фазе должна порождать новую точку зрения. Созданные в прошлом системы застряли на одном месте, они уже изжили себя в тот момент, когда их последняя мысль была положена на бумагу. Жизнь идет вперед, вперед идет и ее философия. Для тех же, кто видит философию лишь в книгах с философским названием, какое значение может иметь философия в жизни какого-нибудь простого народа? Слепцы! Его философия вытекает из его же жизни. Какова жизнь, такова и ее философия.“

„А не пора ли занести в Красную книгу способных ещё за себя краснеть?“

„Книга – превосходный собеседник и великолепное орудие; она – чудесное лекарство и замечательное развлечение; она приносит необыкновенные доходы и дает отличное ремесло; она – прекрасный товарищ и приятный гость; она – наилучший советчик и домочадец. Я не знаю более доброго соседа, более справедливого друга, более покорного спутника, более послушного учителя, более одаренного сотоварища; я не знаю никого менее скучного и надоедливого и в то же время никого, чей характер был бы более глубок и полон; я не знаю никого менее противоречивого и преступного, менее глупого и более далекого от лжи и клеветы; более удивительного и распорядительного, менее хвастливого и стеснительного; более далекого от сомнения, более решительно отказывающегося от смуты, более мягкого в споре и лучше предотвращающего сражения, чем книга.“

„Моя заветная мечта — сказать десятком предложений то, на что другим требуется целая книга.“

„Покупайте «Wild». Сделайте предзаказ сегодня.
— Спасибо! Я не ожидал, что ты искренне меня прорекламируешь.
— Кстати говоря, вы все должны купить книгу «Binge», которую написал я, она замечательная, и уже доступна для заказа.
— Вот это уже больше похоже на то, чего я ожидал.“

„Никто не начинает читать книгу с 50-й страницы, чтобы, прочитав один абзац, начать рассуждать об авторским замысле.“

„Жизнь пишет роман, и точно так же как автор, чтобы читатель не путался, вводит в действие ограниченное число действующих лиц, так и жизнь вынуждена обходиться вынесенным на первый лист перечнем героев. А кто из них положительный и кто отрицательный, можно узнать, только дочитав книгу до конца.“

„Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.“

„Как-то, коротая время в межсъемочном пространстве, я притащил сумку. В сумке не было книг. Отнюдь. Там была водка. В это же время из-за кустов величаво выплыл Стоянов с точно такой же сумкой. Доносившееся из ее недр мелодичное позвякивание приятно будоражило воображение. — Юра, — сказал я, — зачем эти подарки? Сегодня мой день рождения, а следовательно, пою тебя я.— Как? — изумился Стоянов. — И у меня сегодня день рождения. Я потому столько водки и взял. Теперь мы оба изумились. Не сговариваясь, мы вытащили паспорта. Я отдал ему свой, а он мне — свой. Каждый из нас долго и критически изучал паспорт товарища. Сомнений не было. Мы родились в один день и один месяц. Правда, с разницей в десять лет. Но это уже было несущественно.“

„Раньше событием, которого ждали, была новая книга или новая опера, теперь — новая модель автомобиля.“

„И, значит, что-то было в миге,
глухом и тесном, как тюрьма,
раз существуют в мире книги,
деревья, дети и дома.“