Цитаты о свете

страница 15

„Света о смерти Виктора Цоя: Во первых, не умер, а погиб, и между прочим, из за такой как ты: какая то дура выскочила на дорогу, её он спас, а сам разбился.“

„Cамое интересное дело на свете – учиться – становится для многих школьников утомительным занятием. А чаще, конечно, нежелание учиться происходит от боязни перед трудностью учения, от незрелости ума, склонного больше к развлечениям, чем к раздумьям. Есть единственно действенное профилактическое средство от этих детских болезней – самообразование. В начале самостоятельного жизненного пути очень важно преодолеть себя, заставить сесть за серьёзные книги..“

„Поскольку я мечтал всю жизнь летать пилотом, то, естественно, мне думалось, что рано или поздно, освоив первоначальную аэроклубовскую авиационную технику, я смогу прилепиться там. И первые годы в институте я кроме полётов больше ничего не переживал на свете и полагал, что вот институт я закончу и сразу же в Антарктиду я поеду, потому что раз отец меня оставил в институте – можно сказать, заставил не в Антарктиду ехать, а сначала получить высшее образование — и поэтому даже мой дипломный проект я рассчитал испытательную станцию для прототипа вот этого двигателя для марсианского вертолёта именно в Антарктиде и П.А. Шумскому в Главсевморпути рассказывал, что я не просто в Антарктиду еду, я еду со своим небольшим проектом и какими-то экспериментальными работами по Марсу. И он это тоже всё принял и улыбался, что у нас всё гораздо строже, и не так-то мы вам можем разрешить заниматься всякими такого рода проектами марсианскими, у нас чисто земные дела в Антарктиде, но тем не менее мне было это очень всё близко и до сих пор всё близко и поэтому от первых плаваний наших к ледовому континенту, а потом от полётов трансконтинентальных через Австралию в Антарктиду мной вся литература освоена, ещё раньше в детстве (у меня мама географией интересовалась) я прочёл книги об экспедиции Скотта в Антарктиду, книгу известного путешественника Шеклтона об Антарктиде. То есть я не просто в Антарктиду рвался, я рвался, можно сказать, с детства очень сознательно в те края и понимал Антарктиду как новую планету, которую предстоит людям осваивать. Это вот то, что про Антарктиду.“

„Ученый с мировым именем объективно исследовал генетику, антропологию табасаранского народа. В глазах табасаранцев он остается вечно живым. Мы благодарны, что Бог создал такого человека для Дагестана. Он - патриарх исторической науки, непревзойденная личность, великий человек и великий ученый. Пока мы живем, будем излучать его свет.“

„За окнами вопят и вспыхивают всевозможные небылицы, стараясь перещеголять друг друга, сулят славу и богатство всем и каждому. Каждый может стать самым богатым. Самым красивым. Источать самые благоуханные ароматы, жить дольше всех на свете.“

„Нет на свете более циничных критиков, чем в России. Их можно понять, потому что, наверное, в глубине души они прекрасно понимают, что происходит с российским кинематографом. С одной стороны, они привыкли все повально хаять все российское кино, а с другой стороны, они научились разбираться в сортах этого говна! И так как они тоже участвуют в этом поиске национальной идеи, они умудряются вытаскивают из каждого фильма какие-то детали, которые их устраивают, которые им кажутся положительным явлением, которые показывают рост российского кинематографа, духовное развитие. Что всё-таки надежда есть, патриотические ценности есть. Вырисовывается национальная идея!
На западе задача критика — рассказывать зрителю про фильм, искать в кино арт, новые впечатления. У них есть то, что называется критической дистанцией, взглядом извне, не через свои комплексы или психические расстройства. Они должны посмотреть на это в контексте. А здесь я не вижу конструктивной критики, а только поток эмоционального говна. Что, может быть, даже хорошо. Это кино их задело.“

„Выберусь ли я на свет Божий со своими инструментальными сочинениями или всё это попытки с негодными средствами? <…> Работать над большим сочинением такая радость, от которой всё равно не откажусь, пускай я буду не признан как инструменталист.“

„Солнце ещё не жжет — а только греет, любовно-ласково греет. Лучами его пользуется и разросшаяся куриная слепота, и суховатая южная фиалка… Лягушонок повис в воде головой вверх — тоже наслаждается теплом и светом…“

„Дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут спрятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света. Лишенные крова, точно кочевники, бродят они повсюду с женами и детьми. Полководцы обманывают солдат, когда на полях сражений призывают их защищать от врагов могилы отцов и храмы: ведь у множества римлян нет ни отчего дома, ни гробниц предков,— они сражаются и умирают за чужую роскошь, чужое богатство. Их называют владыками мира, а они не имеют даже клочка земли.“

„Напившись чаю, Т. содрал с ближних камней сухой белый мох, набросал его на гладкий тёплый камень возле самой воды, вынул из рюкзака спальный мешок, забрался в него, застегнулся и стал смотреть вверх и слушать беспрерывный и разнообразный водяной гул, идущий снизу, оттуда, где был порог. Заснул он нескоро, потому что вдруг почувствовал, что чего-то недостаёт в его жизни, что он живёт, в общем, не так, как мог бы жить, что есть на свете дела поважнее, чем его синоптика, ― но как узнать, какое дело самое важное и как переменить жизнь, чтобы безраздельно отдаться тому самому важному, ― этого он не знал.“

„Желаю тебе стать тем, что могло бы получиться из меня, если бы я появился на свет в столь же благоприятных условиях. Мои лучшие надежды ты можешь и оправдать и разрушить. Может быть, неправильно и одновременно неразумно возглавлять свои лучшие надежды на одного человека и этим подрывать свой собственный покой. Но кто, как не природа, повинна в том, что и не слишком слабые люди проявляют отцовские слабости?“

„Происхождение на свет человека есть, по-видимому, одно из самых случайных явлений. Родиться в такое или другое время, в той или иной стране, от славных или бедных родителей, с великими или малыми способностями, — все это, и множество других обстоятельств явления человека на свет, не подлежит нимало соображению человеческому, составляет тайну бытия нашего на земле.“

„Целую её, обнимаю её и усталость сразу уходит, чувствую себя льдом, она такая тёплая, растопит меня. И спустя немного времени, выключаю свет лампы, снег хлопьями опускается вниз на её вздохи.“

„Я представляю, будто наяву, Чернобыль. Его последыши уже рассеялись по белу свету, чтобы испачкать всё, что было светлым… И скоро вместе мы взлетим на воздух, БУМ!“

„Ведь правда, что вина по поводу рождения лежит на самом ребенке? Я полагаю, что мы обманом вынуждаем своих родителей произвести нас на свет, и именно наши будущие дети заставляют нашу плоть испытывать зуд.“

„Почему мне не сказали, что веселая прогулка по усыпанной цветами тропинке заканчивается у гадкого семейного очага, где верещат дети? … Мы все приговорены к дому и к семейной жизни. От них никуда не денешься, как ни старайся. В нас это заложено, мы заражены домостроительством. Нам нет спасения. Как личности мы просто-напросто не существуем. Мы все потенциальные очаго-созидатели, мы бобры и муравьи. Как мы появляемся на свет божий? Что значит родиться?“

„Наслаждайтесь, почти молитвенно подумал Онодэра, глядя на море света. Хотя бы сейчас, пока еще можно, веселитесь как следует. Все! Из каждого мгновения извлекайте радость, оно не вернется, не повторится, это мгновение! Пусть останется хотя бы воспоминание о скромной, маленькой радости. Это лучше, чем ничего. Ловите радость сейчас, сразу, без промедления! Завтра может не наступить…“

„Демократия чучхейского типа есть самая демократичная демократия на свете, ведь при ней выполняется два главных принципа существования цивилизованного общества: первое — благодаря этой демократии можно проводить в жизнь все решения Великого Руководителя, а во-вторых — у населения появляется уверенность в том, что от них зависит ситуация в стране, ведь мы — народная республика. А какой Великий Руководитель примет решение противоречащее интересам его народа? Никакой! Следовательно, народ получает все лучшее еще до того, как он узнает о существовании этого самого лучшего…“

„Все, что меня раньше увлекало: блестящие балеты, современные картины и музыка, все это мне кажется теперь бесцветным и безвкусным. Я жажду Истины, лишь Истины, Света и Добра!..“

„В конце концов, жизнь — это место, где мы воруем для дохода и удовольствия, каждый — своим способом; и мы, естественно, не что иное, как тени, укравшие немного света.“

„Движение произведено связью нечётных элементов, контрастов цветов между собой, которые составляют действительность. Эта действительность обеспечена необъятностью, и это тогда становятся ритмичной одновременной работой. Одновременная работа в свете — гармония, ритм цветов, который создаёт видение человека. Человеческое видение обеспечено самой большой действительностью, непосредственно от рассмотрения Вселенной. Глаз наиболее очищен из наших чувств, чем то, что связывается наиболее непосредственно с нашим мнением, нашим сознанием.“

„Писатели Советской страны были, есть и будут верными помощниками партии, её опорой во всех начинаниях. Политика Коммунистической партии, гигантская кипучая деятельность ленинского Центрального Комитета партии, его Политбюро, Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева вызывают в наших сердцах горячее чувство одобрения, поддержки, рождают новый прилив творческой энергии, укрепляют решимость отдавать все свои силы, способности, всю свою жизнь торжеству победоносного учения марксизма-ленинизма, полному исполнению планов и предначертаний Коммунистической партии. Советская литература в борьбе за коммунизм и её задачи в свете решений XXV съезда КПСС (доклад на VI съезде писателей СССР).“

„Пока такие времена, что прежде всего келью свою, комнату обставь как должно. Самый незначительный предмет интерьера есть духовное свидетельство, аспект культа и каждения. Стоит на полке светская книга — значит и чёрное евангелие читаешь, ибо книга эта — глава того сатанинского писания. Висит на стене чёрная фигурка буддийского божка — значит, это твой идол, даже если не поклоняешься ему. Простая мебель, образа и книги — и больше ничего. Как можно меньше света электрического и больше лампад, свечей.“

„Пра­во­сла­вие — Пречис­тая Де­ва. Ей од­ной от­кры­то, как пра­виль­но сла­вить Гос­по­да. Лож­но­сла­вие — в ут­ра­те мис­ти­чес­кой пер­спек­ти­вы ду­хов­но­го све­та и люб­ви. Все­гда над­ле­жит пом­нить о том, что свет не са­мо­стоя­те­лен и не са­мо­дос­та­точен, в про­тив­ном слу­чае рис­ку­ем впасть в кос­ми­чес­кое оболь­ще­ние: туск­лое лю­ци­фе­ри­ан­ское сия­ние при­нять за свет Гос­по­день. Свет — энер­ге­ти­чес­кое (dynamius афон­ских мо­на­хов и св. Гри­го­рия Па­ла­мы) вы­ра­же­ние выш­ней люб­ви, со­шед­шей в серд­це хри­стиа­ни­на как от­кро­ве­ние от Бо­га.“

„Мы бережно относимся к деталям и аксессуарам. Мы строго следим за подлинностью костюмов, к чему обязывает нас точность и правдивость декораций. Эти серые декорации, эти настоящие военные мундиры, языки муслина, развеваемые вентилятором над поленом в черном очаге, блик белой краски, изображающий пламя лампы или свет фонаря, котенок, пробирающийся по наклонной доске, — вот они на экране. Они полны захватывающего реализма, необыкновенной выразительности и создают полную иллюзию подлинности. Вы живете в созданной ими обстановке, видите это пламя, слышите грохот снарядов и вместе с котенком спускаетесь в подвал проклятого замка. Самый реалистический театр с самыми правдоподобными декорациями и притом пользующийся могущественной силой слова никогда не передаст с таким реализмом, с такой правдивостью, как кино, этот коротенький сценарий, который идет на экране каких-нибудь десять минут…“

„Всё это были люди, по большей части отвергнутые всем остальным светом за бездарность и неспособность к жизни, и, таким образом, на нашем маленьком, окружённом неизмеримыми степями островке собралась самая чудовищная компания глупых, грязных и бездарных алкоголиков, отбросов и обгрызков брезгливого белого света.“

„Когда гаснет свет дня и вступает в свои права ночь, коротаемая с рукодельем под лампой или с кастетом и ножом в кармане, на сцене появляются люди, которых не ведут по жизни под уздцы, и чаще всего это женщины, иногда, правда, и очень молодые мужчины, ведь когда они станут старше, для клиентов они будут представлять ещё меньший интерес, чем пожилые женщины. Женщины для гомосексуалистов, что естественно, не представляют интереса ни на какой стадии. Итак, Пратер распахивает ворота, ведущие на панель.“

„Однако что значит их жестокость по сравнению с моей, заключающейся в том, чтобы принять их жестокость, присвоить, пленить, использовать в своих целях, внушить ее самому себе, задумать и распознать ее, постигнуть и взять на себя сопряженные с ней опасности? Да-да, что значила моя вынужденная жестокость, необходимая для моей защиты, для моей твердости и суровости, по сравнению с жестокостью, которая проклятьем тяготеет над ними, вытекает из заключенного в них огня, что вспыхивает при соприкосновении с внешним, озаряющим нас светом?“

„Только одно может двигаться так же быстро, как свет, и это ангелы. Одни ангелы могут передвигаться со скоростью света. Тысячу световых лет потребуется, чтобы добраться до Урана, но никто никогда не бывал там и никогда не будет. Возьмите американскую воскресную газету. Кто-нибудь обращал внимание, как читают воскресные газеты? Сперва смотрят картинки, потом страничку юмора, потом спортивную колонку, потом объявления, потом театральные новости, потом книжное обозрение, потом заголовки статей. Схватывание главного. Онтогенез-филогенез. Будь точным, и никогда не придётся употреблять такие слова, как время, смерть, мир, душа. В каждом высказывании кроется маленькая неточность, и эта неточность растет и растет, пока высказывание не потеряет смысл. Безупречна одна поэзия, давшая представление о времени. Стихотворение — это паутина, которую поэт, вытягивая нить из собственного тела, ткёт в соответствии с высшей математикой интуиции. Поэзия всегда права, потому что поэт начинает из сердцевины и идёт во вне…“

„Что за удовольствие вершить судьбы людей? Вы играете в глупые игры Закона и Хаоса, и вам нравится, что вас используют, потому что вы не желаете отвечать за свои поступки сами и с радостью возлагаете всю ответственность за них на выдуманных вами богов. Выкинь из головы и Закон, и Хаос, и меня заодно. Тебе будет легче жить на свете.“

„Даже эпоха тирании достойна уважения, потому что она является произведением не людей, а человечества, стало быть, имеет творческую природу, которая может быть суровой, но никогда не бывает абсурдной. Если эпоха, в которую мы живём, сурова, мы тем более должны её любить, пронизывать её своей любовью до тех пор, пока не сдвинется тяжелая масса материи, скрывающей существующий с ее обратной стороны свет.“

„Эта книга похожа на киностудию — она полна будоражащей лихорадки стеклянных залов; в ней есть шум и гам, блеск и свет, тысячи павильонов и закоулков, бесчисленные героические, трагические, смешные декорации — наполовину построенные, наполовину уже опять сломанные, — рабочие, кулисы, режиссеры, юпитеры, темп, блаженство и страдания, — она полна жизни. Подобно ракете, проносится над всем этим траектория чьей-то жизни и изменяет все, что оказывается рядом: ослепляет, ошарашивает, притягивает, сжигает, калечит себя самое — и вдруг заканчивается нежно, очаровательно, мягко, одним из волшебных вечеров, где-то между здравствуй и прощай, и ты не знаешь, конец это или только начало…“

„Пусть у Любви не будет глубины…
Пусть будут крылья для полета,
Пусть будет чувств земных круговорот
В потоке нежности, тепла и света…..“

„Не хорошо болеть, еще хуже умирать, а болеть и умирать с мыслью, что ничего не останется после тебя на свете, — хуже всего.“

„Мне нужно больше секса, ок? До того как я умру, я хочу попробовать всех на свете“

„На свете новизны не счесть, но существует одержимость лишь одна, что была, есть и вечно будет новью.
Нет удивления светлее и сильней, чем сердца удивление любовью …“

„Она была ему как свет в оконце.
Но только раз один — во время полного затменья солнца.“

„В этих вот кругах и кружится [Крейслер, музыкальный псевдоним Гофмана. Здесь он пишет о своём alter ego], и очень может быть, что нередко, устав от пляски святого Витта, он принужден бывает, единоборствуя с тёмной и непостижимой силой, которая начертала эти круги, устав от них больше, чем это может вытерпеть его — без того уже расстроенный желудок, — устремиться на вольный воздух! И глубокая боль, которую причиняет ему этот страстный порыв, опять-таки непременно должна преобразиться в ту иронию, которую вы, уважаемая, так горько упрекаете, не обращая внимания на то, что ведь эта крепкая родительница произвела на свет сына, который вступил в жизнь как король-властелин. Говоря о короле-властелине, я имею в виду юмор, у которого нет ничего общего с его злополучным сводным братцем — сарказмом.“

„Известна всему свету!
Как мать, — говорю, — и как женщина
Требую их к ответу!“

„Но главная эволюция ждала А. Т. впереди. Окружающие его интеллигенты между водкой и очередным партсобранием втолковали ему наконец (после 50 лет это не дается легко), что судьба мужицкая ― часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Этот личный для А. Т. процесс прозрения совпал с хрущевским дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий поэт, оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим, сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз его деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын ― дитя глупой случайности для одних и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский ― это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед человеком, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч света, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира.»“

„Не ждите слишком много от конца света.“

„Жила-была Блоха. И была она легкомысленна. По крайней мере, так аттестовали её другие кусательные насекомые. В том числе и свои сёстры-блохи:
— Легкомысленная блоха! Беспринципная блоха!
А Иван Иванович Клоп добавлял басом из щели:
— Жаль мне Блоху. Пропадёт Блоха ни за понюх таба́ки. Жаль. И талант ей кусательный отпущен от природы, и прыткость изрядная: на сто корпусов выше самой себя скачет. И по белому свету Блоха попрыгала: образованная! Видывала людей всякой кожи и крови, — а вот глубины мысли, да традиций, да принципов ей Бог не дал.“

„Н. Пимоненко, 1905 г. ]]Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти пруды; холод и мрак вод их угрюмо заключен в темно-зеленые стены садов. Девственные чащи черемух и черешень пугливо протянули свои корни в ключевой холод и изредка лепечут листьями, будто сердясь и негодуя, когда прекрасный ветреник — ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит; все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь!“

„Царь — самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках; если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, — о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет ещё примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья. «Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?» — просил я даму, любезную, умную и добродетельную, которая сообщила мне эти подробности. «Никогда! — ответила она с выражением крайнего изумления.“

„Мне краски ночи, черные твои, милей
Всей чистоты и света самых ярких дней.
Твоя греховность чувств - моей любви отрада.
Я за руку с тобой пройду все крУги ада.“

„По окончании конгресса я предполагал остаться в Бразилии дней на десять и либо снять дешёвый номер где-нибудь в районе Копакабаны, ходить на пляж, купаться и загорать, либо отправиться в Бахию и попытаться подняться вверх по Амазонке и оттуда в Куско, из Куско ― в Лиму и назад, в Нью-Йорк. Но деньги были украдены, и, хотя я мог взять 500 дубов в «Америкен экспресс», делать этого не стал. Мне интересен этот континент и эта страна в частности; но боюсь, что я видел уже на этом свете больше, чем осознал. Дело даже не в состоянии здоровья. В конце концов, это было бы даже занятно для русского автора ― дать дуба в джунглях. Но невежество мое относительно южной тематики столь глубоко, что даже самый трагический опыт вряд ли просветил бы меня хоть на йоту.“

„Вернёмся из сослагательной истории гравитации в реальную, в которой закон всемирного тяготения носит имя Ньютона. Это ― непростая и невеселая история, в которой неустанно обсуждают вопрос, по праву ли этот закон носит это имя. При всей мировой славе сэра Исаака Ньютона, начавшейся при его жизни, ему давно предъявляют моральную претензию в том, что он якобы не поделился славой с Робертом Гуком, выдающимся физиком-экспериментатором. Тот очень даже претендовал на соавторство, считая, что именно он сообщил Ньютону ключевую гипотезу: притяжение планет к Солнцу, обратно пропорциональное квадрату расстояния, определяет эллиптическую форму орбиты. Сам он это доказать не мог и в 1679 году обратился за помощью к Ньютону, уже славному своей математической мощью. <…> Возвращаясь к малоприятному конфликту между Гуком и Ньютоном, теперь следует разделить закон всемирного тяготения и задачу об эллиптической орбите: первое возможно без второго. И теперь легче понять Ньютона и посочувствовать ему. Ведь он пришел к астрономическому закону всемирного тяготения, начав путь от физического явления, вполне исследованного Галилеем, ― свободного падения вблизи поверхности Земли. А его побуждали признать ценность фраз Гука, не имеющих четкого физико-математического смысла. То, что Гук, страдая болезненной ревнивостью, выдвигает свои приоритетные претензии направо и налево, ― не достаточное основание, чтобы искажать истину. Максимум, что можно сделать, ― это промолчать. После приоритетных претензий Гука на оптические результаты Ньютона, тот замолчал до смерти Гука, замолчал на четверть века, хотя его исследования свойств света ― вторая важнейшая область его достижений. Накопленные результаты Ньютон опубликовал в монографии «Оптика» лишь после смерти Гука, притом несколько раз упомянув его добрым словом. Он бы, возможно, отложил и публикацию своей теории тяготения, но книга эта издавалась по инициативе и на средства его друга и коллеги. Ньютон пошел ему навстречу и упомянул Гука наряду с другими, кто говорил о законе «обратных квадратов.»“

„Для того чтобы этот новый метод исследования природы не явился нам с первого взгляда чем-то особо стоящим, я позволю себе вкратце напомнить Вам исторический ход развития спектрального анализа и его применения к спектроскопии неба, напомнить ту сложную и разностороннюю работу человеческой мысли, которая предшествовала новому завоеванию в безграничном звездном мире. Основатель спектральных исследований ― Ньютон: он первый разложил белый свет на его составные части, на цвета радуги, заставляя [пучек, так в оригинале] света проходить через призму из прозрачного вещества; такое разложение света мы часто наблюдаем как в радуге, так и в граненых подвесках люстр. Открытие Ньютона положило основание исследованиям природы световых явлений; но прошло более ста лет упорной работы, прежде нежели Френель доказал рядом блестящих опытов, что свет есть волнообразное движение так называемого светового эфира, что свет распространяется от светящегося тела совершенно так же, как рябь по поверхности воды от упавшего камня.“

„По секрету всему свету“

„В [царстве прозябаемом, то есть в растительном царстве] три Систематика: Турнефорт, Линней и Жюсьё, сияют как три великие светила. Прочие более или менее озаряют таинства Природы, заимствуя свет свой от лучей сих Гениев. Усиливающиеся же блистать одним светом собственным, и сами ходят во мраке, и других в оный погружают. Желающему заниматься Ботаникою, необходимо нужно иметь понятие о Системах всех сих трёх Писателей; без сего не может он видеть, так сказать, зачатия методического познания сего царства, возрастания, усовершения сих Систем, уклонений от оных, уклонений полезных или вредных наук, дополнений новыми открытиями, и разных затей мелких умов, каковых как везде, так наипаче в сей науке довольно размножилось [Мартынов, 1821, Предисловие, I].“

„Утром, гуляя с герцогом-кузеном, девочка спросила его, какую из трех корон предпочел бы он иметь:
— Вы, конечно, мечтаете о российской?
— Сестрица, — захохотал мальчик, — я еще не сошел с ума, чтобы царствовать в стране дураков, попов и каторжников. Лучше моей Голштинии нет ничего на свете…“

„Редакторы, могущие дать и научную и художественную оценку произведения, встречаются пока как редчайшее исключение. В журналах же, печатающих научную фантастику, нередко можно встретить редактора, который не знаком с элементарными понятиями физики, космографии и т. п.(«Центробежная сила вызывает стремление тел к центру!»; «Собственным ли светом светит Луна?»). Это создает случайность судьбы произведения; осторожный редактор, неуверенный в «научности», не принимает иногда доброкачественное произведение, неосторожный — печатает халтуру, полную научных ляпсусов.“

„Нет повести печальнее на свете,
Чем та, когда у мавра старого не могут получиться дети.“

„Земная жизнь место нашего учения.
Мы учимся, или учим, молимся, или молим.
Страдаем сами, или заставляем страдать других.
Земная жизнь обитель света, она же и мерцанье тьмы.
Я осознаю высшее в себе и вижу его в других!
Припаду губами к сырой Земле, опущусь на колени,
помолюсь за тех, кто помог мне стать той, кем я сегодня являюсь,
стать более мудрой и понимающей жизнь!
теперь, мне есть, что рассказать, что показать этому миру.
Я стала более зрелой и ещё сильнее духом, чем прежде!

Прежде чем учить, нужно нам учится,
Прежде чем поднять, нужно нам подняться,
Надо умереть, чтобы возродиться.
Прежде чем уйти, нужно нам остаться.

Никогда не станем мы учителями,
Если не пойдём мы страшными путями,
Не поймем мы сладости, горечь, не отведав.
Не узнаем силы, страданий не изведав,

Много пройти нужно, чтоб начать ценить!
Если мы живём, то нельзя спешить.
Нам необходимо с мудростью дружить,
Чтобы воплощение в гармонии прожить!“

„Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, и есть другие, как бы «ручной работы», — и такой была Гиппиус. Но помимо её исключительного своеобразия я, не колеблясь, скажу, что это была самая замечательная женщина, которую пришлось мне на моём веку знать. Не писательница, не поэт, а именно женщина, человек, среди, может быть, и более одарённых поэтесс, которых я встречал.
Думаю, что в литературе она оставила след не такой длительный и прочный, не такой яркий, как принято утверждать. Стихи её, при всём её мастерстве, лишены очарования. «Электрические стихи», — говорил Бунин, и действительно, эти сухие, выжатые, выкрученные строчки как будто потрескивают и светятся синеватыми искрами. Однако душевная единственность автора обнаруживается в том, что стихотворение Гиппиус можно без подписи узнать среди тысячи других. Эти стихи трудно любить — и она знала это, — но их трудно и забыть. В статьях — хотя бы в тех, которые подписаны псевдонимом Антон Крайний, — по общему мнению, сложившемуся ещё задолго до революции, будто бы сказывается её необыкновенный ум. И в самом деле, она была необыкновенно умна. Но гораздо умнее в разговоре, с глазу на глаз, когда она становилась такой, какой должна была быть в действительности, без раз навсегда принятой позы, без высокомерия и заносчивости, без стремления всех учить чему-то такому, что будто бы только ей и Мережковскому известно, — в разговоре с глазу на глаз, когда она становилась человеком ко всему открытым, ни в чём, в сущности, не уверенным и с какой-то неутолимой жаждой, с непогрешимым слухом ко всему, что за неимением другого, более точного термина приходится назвать расплывчатым словом «музыка».
В ней самой этой музыки не было, и при своей проницательности она не могла этого не сознавать. Иллюзиями она себя не тешила.“

„Последнюю искру последнего света
Стараюсь разжечь в негасимый огонь,
Да не будет моленье моё без ответа:
Не меня — его — своей благостью тронь.“

„Бах не мог разглядеть Швальбе в волглых осенних сумерках, и даже двухэтажный, с эркерами и башенками, нарядный дом синдика скорее угадывал по уплотнению тьмы, нежели видел, — ко времени нашего рассказа знаменитый кантор церкви святого Фомы начинал слепнуть. Он испортил зрение в отрочестве ночной, тайной перепиской нот и с каждым годом видел все хуже и хуже, а перешагнув за пятьдесят, уже не сомневался, что кончит дни в непроглядной тьме. Кто мог думать, что его ночные бдения над тетрадкой с нотами Фишера, Пахельбеля, Букстехуде и Бёме, которые он переписывал при лунном свете за неимением свечи, приведут к таким горестным последствиям? Он воспитывался после смерти родителей у старшего брата, чей нудный педантизм равнялся его же скаредности. Этот черствый человек считал преждевременным, даже губительным для несозревшей души прикосновение к столь серьезной и трудной музыке.“

„Свет от лампады моей — как одиноко белеющий парус“

„Зажгите свет в зале! — закричал зритель.“

„Еще не наступило то время, когда она будет безумно увлекаться обогащением и скупкой всякой недвижимости, а ее «изысканный» вкус сделается «украшением» города и слава о ней полетит впереди мужа. Внезапное богатство, неверие в будущее и зыбкость настоящего породят у нее неодолимое желание разодеться в пух и прах на пару с супругом и прогреметь по всему белому свету «куртуазностью» манер при демонстрации тюрбана-чалмы с газовыми шальварами. Хотя нетрудно было уяснить: подобная претенциозность является приметой мелких, тщеславных, провинциальных обывателей.“

„…Излагая свою программу, я не хочу тратить Ваше время и свои силы на споры о прошлом или на политические склоки. Важно другое — каким будет завтрашний Петербург, какой будет наша жизнь и жизнь наших близких. До процветания ещё далеко, но возможно ли добиться его так быстро в стране, испытавшей шоковый экономический кризис. Спросите себя: какой была ваша жизнь? Да, инфляция, рост цен, проблемы со снабжением. Первые два года мы в основном затыкали дыры, чтобы обеспечить жизнедеятельность города. Я до сих пор с содроганием вспоминаю ситуацию декабря 1991 года, когда я вынужден был разбронировать тридцать миллионов банок консервов. И город месяц жил только на консервах. Поэтому легко сейчас обвинять, упрекать, обещать — сегодня у города уже другие возможности. Завтра их будет ещё больше. Петербуржцы уверены, что каждый пенсионер вовремя получит пенсию, что в разгар суровой зимы в домах будет свет и тепло, что найдутся средства для ремонта школ и детских садов, жилых домов… Стабильность — трудная, на пределе возможностей, — но она достигнута. Моя главная задача сегодня — продолжить начатое. Можно потратить ещё многие годы на возведение ещё одного фундамента или начать усовершенствовать старый. Но я считаю, что фундамент не должен стать самоцелью. Пришло время возводить стены…“

„Это самое лучшее, что есть на свете, да?“

„Уходя на тот свет, гасите этот“

„Кон­ча­ет­ся эпо­ха ио­сиф­лян­ских ска­ло­зу­бов с ге­ен­ской бо­го­слов­ской от­рыж­кой и ка­ра­бас‑ба­ра­ба­сов­ской зло­бою; церк­вей, пре­вра­щен­ных в ку­коль­ный те­атр. На­чи­на­ет­ся эпо­ха све­та на Свя­той Ру­си. За­ни­ма­ет­ся за­ря третье­го ты­сячеле­тия! В про­шлое уй­дут глу­хие уда­ры па­лачес­кой се­ки­ры: идея «страш­но­го су­да», веч­ных за­гроб­ных мук, ка­раю­щий об­раз Бо­га…И Пре­свя­тая Гос­по­жа об­ле­чет Рос­сию в свет ис­тин­но­го пра­во­сла­вия. И ска­жет нам: «Ис­по­ве­дуй­те ве­ру та­кой, ка­кой Я по­даю вам ее свы­ше, схо­дя­щая из Цар­ст­вия Мать, Ца­ри­ца выш­не­го Ие­ру­са­ли­ма.»“

„Как сде­лать это? Пра­виль­но сла­вить — об­рес­ти жизнь в люб­ви, ро­дить­ся свы­ше. Пра­во­сла­вие — ве­ра ро­ж­ден­ных свы­ше, по­ма­зан­ни­ков Ду­ха Свя­то­го, со­зер­цаю­щих не­твар­ный свет, ви­дя­щих Ма­рию, по­свя­щен­ных без ос­тат­ка Ей и толь­ко Ей. Под­ни­ми­те из мо­гил свя­тых пра­во­слав­ных, и они еди­но­душ­но при­кло­нят гла­вы свои в знак со­гла­сия, го­во­ря: «Ис­тин­но сло­во твое, отец!»“

„Ис­по­ве­дуя пра­во­слав­ную ве­ру, мы при­хо­дим к не­об­хо­ди­мо­сти трез­во и мис­ти­чес­ки аде­к­ват­но сло­жить ис­тин­ный об­раз Гос­по­да в сво­ем серд­це: как От­ца не­ска­зан­ной люб­ви. Дос­та­точ­но вспом­нить еван­гель­ское Его оп­ре­де­ле­ние «Я свет ми­ру» (Ин.9:5) и под­твер­жде­ние воз­люб­лен­но­го уче­ни­ка («Бог есть свет, и нет в Нем ни­ка­кой тьмы», 1Ин.1:5), что­бы по­нять на­зна­че­ние церк­ви: про­зреть на Бо­га — ис­тин­ный свет (свет этот есть лю­бовь) и стать Его све­тиль­ни­ком, про­си­ять во тьме не­бы­тия.“

„Открытие века: если собакам при кормлении зажигать свет. то у них потом начинает выделяться слюна и желудочный сок, даже если только освещать, но не кормить. Иллюминация была и осталась независимым от кормежки событием — но из-за повторений собачий ум усмотрел здесь связь.
…И нельзя сказать, чтобы открытие осталось незамеченным: был страшный шум, автору дали Нобелевскую премию. Но вывода о себе люди не сделали — и до сих пор ищут причинные связи между явлениями.
К. Прутков-инженер. Мысль № 11.“

„В 1904 году Андрей Белый был ещё очень молод, золотокудр, голубоглаз и в высшей степени обаятелен. Газетная подворотня гоготала над его стихами и прозой, поражавшими новизной, дерзостью, иногда — проблесками истинной гениальности. Другое дело — как и почему его гений впоследствии был загублен. Тогда этого несчастия ещё не предвидели. Им восхищались. В его присутствии всё словно мгновенно менялось, смещалось или озарялось его светом. И он в самом деле был светел. Кажется, все, даже те, кто ему завидовал, были немножко в него влюблены. Даже Брюсов порой попадал под его обаяние. Общее восхищение, разумеется, передалось и Нине Петровской. Вскоре перешло во влюблённость, потом в любовь.“

„Всё на свете боится серьёзного подхода, а коммунистам больше всех присущ такой подход.
Мао Цзэдун. Речь на встрече с китайскими студентами и практикантами в Москве“

„Пей, ешь и веселись, сосед!
На свете жить нам время срочно;
Веселье то лишь непорочно,
Раскаянья за коим нет.“

„Начав читать с шести лет, я прочёл всё,что под рукой было,сплошь… от Жюля Верна до приложения в газете "Свет."“

„Это блестящая поверхность в этом солнечном свете.“

„Если тебе интересно читать любимых авторов книг о море и морской романтике. Если ты любишь море, уважаешь морские профессии, хранишь верность родному кораблю, восхищаешься приключениями и подвигами моряков. Если эти книги поднимают тебе настроение и ты начинаешь мечтать о путешествиях к дальним берегам… Загляни в эту книгу. В ней ты встретишь афоризмы, цитаты и фразы, связанные с морем и они всколыхнут в тебе воспоминания о самом прекрасном, что есть на свете – ЭТО любимое МОРЕ, родные КОРАБЛИ, и верные ДРУЗЬЯ МОРЯКИ.“

„В избытке, большинство усилий и имущества приобретают черты своей противоположности.“

„В начале ничего не было. Бог сказал: «Да будет свет!» И был свет. Там еще ничего не было, но вы могли видеть это намного лучше.“

„Сегодня я добросовестно признаюсь, что я зол на себя за то, что раньше видел в плохом свете в революционном правительстве Робеспьера и Сен-Жюста. Я считаю, что эти двое были лучше сами по себе, чем все революционеры вместе взятые.“

„Когда ты подросток и тебе чуть больше двадцати, это кажется отчаянно вечным и мучительно болезненным. Принимая во внимание, что когда ты становишься старше, ты понимаешь, что большинство вещей мучительно болезненны, и это состояние человека. Большинство из нас продолжают выживать, потому что мы убеждены, что где-то на этом пути, с твердостью, решительностью и настойчивостью, мы окажемся в каком-то волшебном союзе с кем-то. Конечно, это заблуждение, но это форма религии. Ты должен верить. Этот свет никогда не погаснет, и он называется надеждой.“

„Подобно тому, как в природе кое-где встречаются места безнадежно унылые, как иногда восходят на земных просторах растения безуханные, не радующие глаз, ― так и среди людских существований бывают такие, которые как бы заранее обречены кем-то недобрым и враждебным человеку на тоску и на печаль бытия. Будет ли виною тому какой-нибудь телесный недостаток, иногда совершенно незаметный для света, да зачастую забываемый и самим обладателем этого недостатка, плохое зрение, слабые легкие, маленькая неправильность в строении какого-нибудь органа, или что-нибудь иное, ― или слишком нежная, слишком восприимчивая ко всем впечатлениям душа с самого начала своего сознательного бытия поражена была почти смертельно какими-нибудь безобразными, грубыми выходками жизни, ― как бы то ни было, вся жизнь таких людей является сплошною цепью томлений, иногда с трудом скрываемых. Кто из людей, знающих свет, не встречал таких людей, и кто не удивлялся их странной, капризной неуравновешенности! Такою обреченною всегда томиться душою обладал некий петербуржец, Алексей Григорьевич Курганов.“

„А зачем светлое будущее тем, кто не тянется к свету?“

„Нет ничего более благородного и возвышенного на свете, чем возвращать народу его православные культурно-исторические ценности, Веру его отцов.“

„Легче всего на свете - быть собой. Труднее всего - быть тем, кем хотели бы видеть тебя другие люди. Не позволяй им ставить себя в такое положение.“

„Когда свет гаснет, он намного темнее, чем был бы, если бы никогда не светил.“

„Истинный источник счастья — наш собственный
душевный свет!“

„Поистине, «Рай мой — в груди моей». Счастье человека — в нём самом, но на свете есть тысячи людей, которые не замечают счастья, которое так близко.“

„А не потому ли невежды так далеки от светлого настоящего, шо им свет не по нутру?“

„Свет его разума не от солнца рождён,
А из теплоты сердца женского сотворён.“

„Свет? В массы!“

„Любовь, освященная человечностью и светом разума, – настоящее торжество гуманизма над эгоизмом и равнодушием.“

„Если у вас дома есть мед, выпейте чаю с лимоном и медом и укутайтесь потеплее. Позвоните другу или любимой женщине, и у вас станет теплее на душе. Знаете же, если нужны деньги, обращайся к чужим; если нужно сочувствие и поддержка, иди к друзьям.

А к родственникам иди, если тебе есть что дать им… Потому что счастье не в деньгах измеряется, счастье – это когда тебе есть о ком позаботиться. Да и вообще, в этом мире намного больше света, чем тьмы, больше добра, чем зла. Просто зло более громогласно, потому оно заметнее. Жаль, что нельзя собрать всех злых в одну группу, отделить их от добрых! Вдруг они бы смогли подобреть, увидев, как их на самом деле ма“

„Жизнь – трудная штука. Проблем, разочарований и неприятностей в ней всегда будет в достатке. Но чтобы они окончательно не заполонили жизнь, нужно ценить и беречь каждую искорку света и позитива. Быть благодарным судьбе за каждый удачный поворот или радостный момент, ведь именно из этих моментов и состоит СЧАСТЬЕ.“

„Есть на свете только одна страшная беда – смерть. Все остальное обратимо. Со всем остальным можно бороться.“

„Есть на свете только одна страшная беда – смерть. Все остальное обратимо. Со всем остальным можно бороться.“

„Совершенно непонятно, почему иногда так тошно жить на свете человеку, у которого в целом в жизни все в порядке.“

„Знаешь, я люблю вечера и ненавижу дни. Сказать, почему? Вечером мечтать легче. А дневной свет безжалостен. Он не запрещает мечтать, но делает твои сокровенные желания обыденными, мелкими, смешными…“

„Ведь это дороже всего на свете — свитер, связанный руками любимой женщины. Какое счастье надевать его, ощущая, что каждая ниточка вплеталась с мыслями о тебе…“

„Большие города излучают одиночество, как солнце излучает свет и тепло. И горожане, пытаясь убежать от этого довлеющего одиночества, лишь всё больше и больше впутываются в его сети — через иллюзии отношений, своего рода заменители, которые выглядят идентичными натуральному“

„Как не может быть света без тени, и тени без света. И уж тем более нет ни бога, ни дьявола вне тебя. Ты, как и все остальное в этом мире, просто часть общей системы, и вне тебя — лишь связи, ее образующие. А вот в тебе самом есть все — и райские высоты, и адские пропасти, ты сам выбираешь, чему и кому служить… А то — бог, дьявол. Что угодно, лишь бы не личная ответственность“

„Ведь, в сущности, человеку — в том числе и женского пола — вовсе не нужны ни бриллианты, ни норковые манто, ни даже короны всех на свете конкурсов красоты. Человеку нужно, чтобы его любили. Чтобы не смотрели на него, как на пустое место. То есть, чтобы любили его самого, с его собственными чертами, желаниями и взглядами, а не придуманный в чьей-то голове объект для любви.“

„И снова наступила ночь. Тишина беззвучно прошлась по квартире, разглядывая плавающие под потолком мерцающие облака - мысли этих беспокойных людей. Облака плавали, одни из них были ярче, другие светились приглушенным светом. Они удалялись друг от друга, потом сближались, иногда даже сплетались друг с другом. В эту ночь это происходила очень часто и Тишина знала, что так бывает, когда люди думают об одном и том же. Какая все-таки сегодня напряженная, беспокойная ночь. Тишина неслышно вздохнула и продолжила свой обход.“