Цитаты о читатель

„Так называемые парадоксы автора, шокирующие читателя, находятся часто не в книге автора, а в голове читателя.“

„Главным фактором величайших мировых переворотов всегда была устная речь, а не печатное слово. Оратор, выступающий перед народной массой, читает на лицах аудитории, насколько она понимает то, что он говорит, насколько она ему сочувствует. Аудитория тут же вносит известные поправки к тому, что говорит оратор. Между оратором и его слушателями всегда существует известный контакт. Ничего подобного не может сказать о себе писатель. Ведь он своих читателей по большей части никогда даже не видит. Уже по одному этому писатель неизбежно придает своим писаниям совершенно общую форму. Перед его глазами нет той аудитории, которую он бы видел непосредственно. Это неизбежно лишает печатное слово достаточной гибкости, достаточного понимания психологических нюансов. Блестящий оратор по правилу будет и недурным писателем, а блестящий писатель никогда не будет оратором, если только он специально не упражнялся в этом искусстве.“

„Тот, кто не надеется иметь миллион читателей, не должен писать ни одной строки.“

„Нельзя отрицать того, как много сделали американцы и англичане для фантастики. Но с другой стороны, американский читатель намного глупее славянина. Его можно кормить дерьмом. А поляка, чеха, русского и украинца нельзя.“

„Лучшие книги те, о которых читатели думают, что они могли бы написать их сами.“

„Выдержки, изречения и прочее подобны зажигательным стеклам: они собирают лучи ума и знания, рассеянные в произведениях писателей, и силой и живостью сосредоточивают эти лучи в сознании читателей.“

„Большая библиотека скорее рассеивает, чем получает читателя. Гораздо лучше ограничиться несколькими авторами, чем необдуманно читать многих.“

„Автор пишет только половину книги: другую половину пишет читатель.“

„В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто.“

„Остроумная манера писать состоит, между прочим, в том, что она предполагает ум также и в читателе…“

„Вольнодумцы зачитываются Библией: кажется, это единственные её читатели, помимо неохотно всходящих на аналой священников.“

„Стать писателем очень нетрудно. Нет того урода, который не нашел бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя. А посему не робей…“

„Я не пишу истории, чтобы рассказать читателям, что думать, и даже сказать им, что я думаю, я пишу их, чтобы показать мне, что я думаю. Писательство — это всегда путешествие к открытию этого пути, волнительное как для меня, так, я надеюсь, оно будет и для читателей.“

„Чтобы создать правдоподобный и не безразличный читателям «иной мир», следует воспользоваться единственным «иным миром», который нам известен, — миром духа.“

„Читателей интересуют только три вещи – секс, скандалы, спорт.“

„Литература должна быть провокацией. Это тебе не сладкий чай. Тут надо схватить читателя за…“

„У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил, и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель.“

„Редкая ложь отмечена печатью своего создателя, и любой заядлый враг правды может пускать её тысячами, не будучи уличён в авторстве. К тому же как у самого низкопробного писаки всегда сыщутся читатели, так и у заведомого лжеца — охотники ему верить, а ведь часто достаточно, чтобы ложь хотя бы час почиталась за истину, и дело сделано, а больше ничего и не надобно. Молва летит на крыльях, правда, прихрамывая, плетётся вослед, и когда людям открывается обман — поздно: время ушло, маневр удался, лживое слово врезалось в память. А потом маши кулаками после драки — всё равно, что человек, нашедшийся с ответом, когда спор уже закончен и компания разошлась, или врач, сыскавший верное средство для больного, когда тот уже умер.“

„Меня просят высказать для читателей «Морнинг Джёрнал» моё мнение о Вагнере. Я это сделаю со всей прямотой и откровенностью. Но должен предупредить их, что вижу в этом вопросе две стороны. Первая – Вагнер и положение, которое он занимает среди композиторов девятнадцатого столетия; и вторая – вагнеризм. Можно сразу увидать, что, восхищаясь композитором, я питаю мало симпатии к тому, что является культом вагнеровских теорий.
Как композитор, Вагнер, несомненно, одна из самых замечательных личностей во второй половине этого столетия, и его влияние на музыку огромно.“

„По многочисленным просьбам читателей наша газета выходит теперь в рулонах и без текста.“

„Писатель имеет право не только разделять, но и нагло присваивать точку зрения благодарных читателей.“

„Читатель: За всю неделю ни одной мировой катастрофы! Для чего же я покупаю газеты?“

„Есть лишь два типа писателей. Одни, более популярные, говорят с читателем; вторые, менее удачливые, — с самими собой.“

„Голод хорошо дисциплинирует и многому учит. И до тех пор, пока читатели не понимают этого, ты впереди них.“

„Книга должна создавать читателя.“

„Я придумываю очень мало. Многие люди рассказывают мне то, что они, по их словам, никому раньше не рассказывали. У всех у нас, так сказать, есть нюх на проникновенные рассказы. Мне всегда говорили, что рассказ должен трогать читателей, на уровне внутренних органов, должен разбивать сердце и вызывать легкую тошноту.“

„Писатель должен прямо говорить читателю правду, как бы горька она ни была. Поэтому к оценке каждого художественного произведения нужно, в первую очередь, подходить с точки зрения правдивости и убедительности.“

„Я хочу вызвать в читателях эмоциональную и даже «животную» реакцию. Я не из тех, кто стремится заставить читателя думать. Конечно, это нельзя понимать буквально, поскольку если сюжет хорош, а герои узнаваемы, то на смену эмоциям обязательно придут мысли.“

„Настоящий писатель был бы рад променять сто современных читателей на десять читателей через десять лет и на одного – через сто лет.“

„Всё стерпит бумага, но не читатель.“

„Газета приучает читателя размышлять о том, чего он не знает, и знать то, что не понимает.“

„Я вовсе не противник книг, где описываются необычные люди в обычных ситуациях. Но как читателя и писателя меня гораздо больше интересуют обычные люди в необычных ситуациях.“

„Я могу подождать читателя сто лет, если Господь ждал зрителя пять тысяч.“

„Я пишу повести, а повести пишутся естественно. Так что говорить — что означает то или иное произведение, это не моя проблема, это вопрос текста. Хотя между мной и текстом, разумеется, есть определенная связь, есть еще и связь между текстом и читателем, и я не в состоянии намеренно ее определять. И вот получается такой треугольник: я, текст и читатель, и в этом треугольнике и заключена повесть. То есть, я не в состоянии заставить читателя думать так, как мне, может, хотелось бы. У меня просто нет права считать, что читатель должен воспринимать мою книгу каким-то образом. Мы находимся на одном уровне, на одной, так сказать, высоте. Из-за того, что я — писатель, я не могу воспринимать текст «лучше» читателя. Если вы видите текст по-своему, то это ваши личные с текстом отношения, и мне нечего по этому поводу возразить.“

„Писатели пишут, чтобы влиять на своих читателей, на своих проповедников, на своих слушателей, но на самом деле чтобы всегда быть самими собой.“

„Недовольные читатели сожгли Александрийскую библиотеку. А что можно сжечь в интернете? Рукописи блогеров не горят.“

„Удачное выражение, меткий эпитет, картинное сравнение чрезвычайно много прибавляют к тому удовольствию, которое доставляется читателю самим содержанием книги или статьи.“

„Если читатель может догадаться, как кончится книга, то её не стоило и писать.“

„Ничего не читал. Он был не читатель, а писатель.“

„Современную прозу возглавили женщины, пишущие детективы. Это несерьезно. Они ведут себя с читателями, как с мужьями: им важнее не понять его, а создать ему настроение.“

„Писатель из-за телевидения не исчез, но читатель пропал.“

„Когда я ошибкой перо окуну,
Минуя чернильницу, рядом, в луну,-
В ползучее озеро черных ночей,
В заросший мечтой соловьиный ручей,-
Иные созвучья стремятся с пера,
На них изумленный налет серебра,
Они словно птицы, мне страшно их брать,
Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.
Встречаю тебя, одичалая ночь,
И участь у нас, и начало точь-в-точь -
Мы обе темны для неверящих глаз,
Одна и бессмертна отчизна у нас.
Я помню, как день тебя превозмогал,
Ты помнишь, как я откололась от скал,
Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,
Ты любишь скрываться в расселинах строк.
Исчадье мечты, черновик соловья,
Читатель единственный, муза моя,
Тебя провожу, не поблагодарив,
Но с пеной восторга, бегущей от рифм.“

„Автор идет от мысли к словам, а читатель – от слов к мысли.“

„В исторической литературе можно врать по-крупному и нельзя врать по мелочам, в последнем случае легко утратить доверие читателей. О больших, глобальных событиях никогда ничего толком неизвестно. Тут допустим безудержный разгул фантазии. Это прекрасно понимал Александр Дюма-отец и заставлял историю плясать под свою дудку. Но он был предельно точен в изображении быта, обычаев, манер, одежды, боевого снаряжения, трапез, вообще всего второстепенного. Он ошибся лишь раз, когда дело коснулось России, усадив своих героев под «развесистую клюкву».“

„В течение многих лет мой голос представлялся мне гласом вопиющего в пустыне, позже я думал, что обращаюсь к очень немногим, но вы доказали мне сегодня, что я был прав, когда верил в преимущество узкого круга читателей. Вы подали свой голос не столько за мой труд, сколько за тот независимый дух, который витает в моих книгах, за тот дух, который в наши дни подвергается всевозможным нападкам.“

„Всегда существовало две культуры: культура подлинная, культура белая, настоящая и низовая культура, культура плебса и челяди, культура, изобретавшая стишки Кирши Данилова: «бездырые бегут, попердывают, безносые бегут, понюхивают». И всегда у Кирши Данилова читателей было в сотни и тысячи раз больше и всегда на то, как скоморохи показывают гениталии и делают вид, что отрывают друг у друга языки собиралось гораздо больше народу посмотреть, чем на возможность услышать в подлиннике от автора «Слово о полку Игореве».“

„Если из иных сочинений о морали исключить обращение к читателям, посвятительное послание, предисловие, оглавление и похвальные отзывы, останется так мало страниц, что вряд ли они могли бы составить книгу.“

„На третий или четвертый год работы с геологами я стал писать стихи. У кого-то был с собой стихотворный сборник, и я в него заглянул. Обычная романтика бескрайних просторов — так мне во всяком случае запомнилось. И я решил, что могу написать лучше. Первые попытки были не Бог весть что… правда, кому-то понравилось — у любого начинающего стихотворца найдутся доброжелательные слушатели. Забавно, да? Хотя бы один читатель-друг, пусть воображаемый, у каждого пишущего непременно имеется. Стоит только взяться за перо — и все, ты уже на крючке, обратного хода нет… Но на хлеб зарабатывать было нужно, и я продолжал выезжать с геологами в поле. Платили не много, но и расходов в экспедициях почти не было, зарплату тратить практически не приходилось. Под конец работы я получал свои деньги, возвращался домой и какое-то время на них жил. Хватало обычно до Рождества, до Нового года, а потом я опять куда-нибудь нанимался. Так и шло — я считал, что это нормально. Но вот в очередной экспедиции, на Дальний Восток, я прочел томик стихов Баратынского, поэта пушкинского круга, которого в каком-то смысле я ставлю выше Пушкина. И Баратынский так на меня подействовал, что я решил бросить все эти бессмысленные разъезды и попробовать писать всерьез. Так я и сделал: вернулся домой до срока и, насколько помнится, написал первые свои по-настоящему хорошие стихи.“

„Роман — это не только и не просто роман. Это тайник, где можно припрятать два-три важных слова в надежде, что читатель их отыщет.“

„И самому писать тошно, да и читателя жалко: за что его, бедного, в меланхолию вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько улыбнулся. ― А вот если бы, ― сказал он, ― случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешёл, или турки Калугу приступом взяли бы… или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы… одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, ― ах, как бы я зажил тогда! ― Любишь ты широко глядеть, а ты попробуй помельче плавать. Вглядись в былинку, в песчинку, в щёлочку… всюду жизнь, драма, трагедия! В каждой щепке, в каждой свинье драма!“

„Я не знаю, что такое новый подход, старый подход. Читатель ищет в книге не новизны, а чего-то другого. И писатель пишет книгу тоже не для того, чтобы сказать что-то новое. Это для него такой же акт, как для паука — производить паутину. Если муха говорит «в этой паутине нет ничего нового», паук может быть уверен, что уже выполнил свою задачу.“

„И самому писать тошно, да и читателя жалко: за что его, бедного, в меланхолию вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько улыбнулся. ― А вот если бы, ― сказал он, ― случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешёл, или турки Калугу приступом взяли бы… или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы… одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, ― ах, как бы я зажил тогда!“

„Вы должны быть быстрым читателем, потому что есть так много для чтения.“

„Ты прости мне метафоры и аллегории, добрый читатель, но очень не хочется лежать с саблей в жопе в люберецком карьере.“

„Талантливые писатели склоняют читателей ко сну, а гениальные — к бессоннице.“

„Лучше писать для себя и лишиться читателя, чем писать для читателя и лишиться себя.“

„Мой дорогой читатель! Знаешь ли ты, что первую телегу на земле смастерили туркмены? Туркменское колесо не только изменило жизнь армии и государства, но развернуло ход самой истории, дав ускорение развитию мировой науки“

„Род людской, а к нему относится немалая толика моих читателей, от века привержен детским играм и вовек не оставит их, сердись не сердись те немногие, кому почему-либо удалось повзрослеть.“

„Я не люблю дождь; в первую очередь потому что он меня мочит. Кстати говоря, я хотел бы заметить читателям, направляющим мне свои хвалебные письма, что они значительно убедительнее выказали бы своё восхищение, посылая мне скромные подарки: полезные или просто приятные. Например: в данный момент мне бы очень пригодился зонтик.“

„История с привидением, действие которой происходит в 12 или 13 веке может вполне быть и романтичной, и поэтической; она никогда не заставит читателя подумать: «Если я не буду осторожен, нечто подобное может случиться и со мной.»“

„С меня довольно и малого числа читателей, лишь бы они достойны были понимать меня.“

„Афоризм — кратчайший путь к сердцу читателя.“

„Совершенно невозможно написать произведение, которое удовлетворило бы всех читателей.“

„Первый труд начинающего писателя равносилен первым самостоятельным шагам ребенка. И здесь крайне важно оказаться в кругу друзей и единомышленников; задача критики не сбить с пути, а поддержать и направить. Порой, молодому таланту важнее дружеское слово неискушенного читателя, чем критика маститого литератора.“

„«Наряду с достижениями есть и недочёты». Это вполне безопасно. Это можно сказать даже о Библии. Наряду с блестящими местами есть идеологические срывы, например, автор призывает читателя верить в бога.“

„Краткость — достоинство, которое ограждает плохое произведение от строгих упрёков, а читателя скучной книги — от скуки.“

„Если вы никогда не верили, что труд может сделать из обезьяны человека, — вы мой читатель.“

„К историческому повествованию должно присовокупить лишь такие рассуждения, до которых здравомыслящий читатель не может дойти своим умом.“

„«Эзоповская» манера> и не безвыгодна, потому что, благодаря её обязательности, писатель отыскивает такие пояснительные черты и краски, в которых при прямом изложении предмета не было бы надобности, но которые все-таки не без пользы врезываются в память читателя.“

„Чтобы писать ясно, каждый сочинитель должен поставить себя на место читателей.“

„Автор трудится смиренно,
Успех приходит постепенно.
Читатель первый не знаток,
Другие всё поймут в свой срок.“

„Читателю хорошо — он может сам выбирать писателя.“

„Создавать романы ради заработка — пустое и неблагодарное занятие. А правда у каждого своя. Но если мы говорим о литературе, писатель обязан искать правду только в своём сердце. Это далеко не всегда будет правдой читателя или критика, но пока писатель излагает свою правду, не раболепствует и не заискивает перед Модой, с ним всё в порядке.“

„Когда писатель становится известным, он пишет прежде всего для себя или думает о читателе?
— Не знаю… Можно ли играть на фортепиано лишь для себя одного? Да, порой бывает и так, что ты один в доме и все же играешь, чтобы тебя услышали. Не думаю, что тут можно дать точный ответ… Но писать — дело опасное. Все равно что шутить со взрывчаткой. Начинаешь ворошить свои детские проблемы, во фрейдистском смысле… Право же, это совсем не весело!“

„Книгу должен писать читатель. Лучший читатель читает закрыв глаза.“

„Мои издатели, HBO и читатели хотят следующую книгу. Но никто не хочет ее сильнее, чем я. Когда я сгибаюсь под этим давлением, я напоминаю себе, что судить обо мне будут по книгам. Если их будут читать через лет 50, никто не будет говорить, что достоинством книги является то, что она вышла в срок. Будут оценивать содержание.“

„Человек, который хочет сделаться писателем, раньше всего должен стать хорошим читателем.“

„Стихам читатель не нужен.“

„Первое, что привлекает внимание читателя и, по всей вероятности, является важнейшим, хотя часто бессознательным, основанием для создания стихотворения — это мысль или, точнее, образ, потому что поэт мыслит образами.“

„Когда-нибудь все будет иметь свой конец — далекий день, которого я уже не увижу, — тогда откроют мои книги и у меня будут читатели. Я должен писать для них, для них я должен закончить мои основные идеи. Сейчас я не могу бороться — у меня нет даже противников.“

„«Легко читается» — значит что-то не в порядке: либо в статье или книге нет новой мысли, либо она не замечена читателем.“

„Писательский долг перед человечеством должен быть игрой для личного удовольствия. Я пишу книги, которые мне самой будет интересно прочитать. Я люблю своих героев, я хочу познакомить их с читателями. Я хочу, чтобы в стихах пульсировала моя кровь. Но я знаю, я ответственна за то, что я пишу. Я должна сделать больно читателю. Без боли он ничего не поймет… Без боли – нет красоты. Без боли – нет добра. К сожалению.“

„Если читатель не знает писателя, то виноват в этом писатель, а не читатель.“

„Чувства, самые разнообразные, очень сильные и очень слабые, очень значительные и очень ничтожные, очень дурные и очень хорошие, если только они заражают читателя, зрителя, слушателя, составляют предмет искусства.“

„Знаете ли, что весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убеждения в своей непогрешимости. Ну вот на таких-то мне и случалось много раз указывать моим читателям и даже, может быть, доказать, что эти здоровяки далеко не так здоровы, как думают, а, напротив, очень больны, и что им надо идти лечиться…“

„Я понимаю: ассенизационная работа - нужная и полезная работа, но почему только я, только я должен быть этим ассенизатором? ... У читателя нашей периодики невольно возникнет мысль, что есть только "маньяк" Галан, который ухватился за украинский фашизм, как пьяный за плот, [тогда как] огромное большинство представителей пера игнорирует этот вопрос. Какие дальнейшие выводы сделет из этого читатель - не надо Вам говорить.“

„Чехов — это Пушкин в прозе. Вот как в стихах Пушкина каждый может найти что-нибудь такое, что пережил сам, так и в рассказах Чехова, хоть в каком-нибудь из них, читатель непременно увидит себя и свои мысли…“

„Что касается тех мистических писателей, которые уклоняются от сообщения своих знаний, то они с меньшим уроном для своего доброго имени и с меньшей тягостью для своих читателей могли бы скрыть это учение, если бы вовсе не писали книг, вместо того, чтобы писать плохие.“

„О себе <Сергей Довлатов> всегда отзывался с исключительной и необычной для так называемой писательской братии скромностью, но читатели и слушатели ставили его гораздо выше, чем он ставил себя,…“

„Что касается меня, то, рассказывая о последствиях технического переворота, я стараюсь избегать крайностей. Я стремлюсь обходиться без старых примитивных штампов и изгоняю из своих рассказов законченных злодеев; в мире существует зло, но оно заключено в каждом из нас, и глупо надеяться на то, что мы радикально изменим мир к лучшему, отправив на тот свет нескольких негодяев.
Я стремлюсь также по возможности противиться очевидному соблазну переместить действие произведения на другие планеты. Когда Ефремов посылает своих героев в галактику, создается ощущение необъятной широты видения. И она действительно есть, эта широта. Но такое же ощущение можно создать и описывая обычную квартиру, причем читатели острее почувствуют неизведанное, если оно предстанет им в обычной квартире, а не среди звёзд.
Я пишу не столько о самой технике, сколько о последствиях, к которым она ведет. Хотя себя я могу охарактеризовать как оптимиста, большая часть мною написанного звучит пессимистически; нам, пережившим две мировые войны, труднее представить себе совершенный мир, чем это было Герберту Уэллсу, когда он писал в 1905 году «Современную утопию».
Я меньше всего хотел бы давать какие-то рекомендации другим писателям; для этого я слишком высоко ценю роль индивидуальности в творчестве. Наш век таит угрозу обезличивания, тем более нужно сохранить свою личность в искусстве. Писателю нечего позаимствовать у другого писателя; он может научиться у него только самостоятельности.“

„…Искусство — божественная игра. Эти два элемента — божественность и игра — равноценны. Оно божественно, ибо именно оно приближает человека к Богу, делая из него истинного полноправного творца. При всем том искусство — игра, поскольку оно остается искусством лишь до тех пор, пока мы помним, что в конце концов это всего лишь вымысел, что актеров на сцене не убивают, иными словами, пока ужас или отвращение не мешают нам верить, что мы, читатели или зрители, участвуем в искусной и захватывающей игре; как только равновесие нарушается, мы видим, что на сцене начинает разворачиваться нелепая мелодрама, а в книге — леденящее душу убийство, которому место скорее в газете. И тогда нас покидает чувство наслаждения, удовольствия и душевного трепета — сложное ощущение, которое вызывает у нас истинное произведение искусства.“

„Типичный американский джентльмен Джемс, кажущийся сегодня столь мягким, столь наивно интеллигентным, — взгляните, как часто употребляет он уничижительное местоимение «мы» («нас», «наше»), как бы скромно предполагая несомненное равенство с собой любого из своих читателей, — был, есть и навсегда останется носителем истинного философского радикализма.“

„Что было бы действительно интересно, и гораздо труднее, так это попытаться выяснить, почему [эти примитивные потуги, большинство произведений science fiction] столь популярны. Это не может осуществляться в вакууме — критику придётся изучить опубликованные мнения на произведения, поговорить с читателями, возможно, даже интервьюировать автора. Я оставил подобную работу несделанной, когда писал свои эссе о произведениях ван Вогта в сороковых годах. Ван Вогт открыл для себя, впервые, насколько я знаю, такую практику: в тот период при написании своих историй он чередовал периоды сна и бодрствования каждые девяносто минут и делал заметки. Этим и объясняется достаточно многое о его произведениях, и то, что действительно бесполезно нападать на них в соответствии с условными стандартами. Если в произведении есть фантастическая непротиворечивость, которая сильно влияет на читателей, то, вероятно, не имеет значения, если им не хватает обычной непротиворечивости.
Таким образом, меня беспокоит то, что кажется мне тенденцией рассматривать SF-произведения, как если бы они были эссе другого рода — как будто только содержание имеет значение. Когда делается так, всё, что оживляет произведение, утекает сквозь пальцы критика. На самом деле, во многих случаях ошибочно ставить содержание на первое место, т.к. то, что выглядит содержанием может оказаться тем, что автор использует лишь для усиления художественного эффекта, чтобы заполнить дыры в повествовании.“

„Мандрила хотел бы быть пумой,
Мечтал быть орлом бегемот…
Как ты они мучились думой,
Читатель, мечтатель, урод.“

„...автор не вредит своим читателям больше, нежели когда скрывает трудности.“

„Критик это читатель, которому не хватило смелости стать писателем.“

„Вспышка вдохновения писателю не задалась - от творческого горения читателям стало ни холодно, ни жарко.“

„Мы надеемся, что читатель, стоящий на господствующей в ботанике точке зрения, будет, по крайней мере, с доверием сопровождать нас в этом исследовании, оправдываемом сомнением, которое должно существовать к каждому прочно установившемуся учению [Вульф, 1940, 36].“

„Никогда не следует исчерпывать предмет до того, что уже ничего не остается на долю читателя, дело не в том, чтобы заставить его читать, а в том, чтобы заставить его думать.“